1.
Апрель 1991 г.
«Вставай, гад! Сходи в туалет, а то ведь так и обоссаться недолго!» - уговаривал я себя, испытывая жуткий дискомфорт от давящего на все внутренности переполненного мочевого пузыря. Назойливые мысли о туалете, которые преследовали меня последние часа два, превратили остаток моего и без того тревожного сна в сущий кошмар.
С закрытыми глазами я поводил трясущейся рукой у себя перед носом и, кряхтя, повернулся на другой бок.
Я - это здоровый, без определённого рода занятий тридцатилетний детина, бывший пионер, а затем и комсомолец – пребывал в данный момент в довольно пикантном положении. Нет, не в том положении... То положение называют «интересным» и находятся в нем, как правило, женщины. Здесь всё намного проще – у меня был страшный, длившийся несколько месяцев запой.
Вот уже битый час я пытаюсь заставить себя проснуться окончательно… и вновь забываюсь беспокойным сном начинающего забулдыги. Всё моё тельце, истерзанное алкоголем, опять становится ватным, бессвязные мысли с огромной скоростью проносятся в моей больной голове и, как осенний листок, сорванный порывами ветра, я устремляюсь в какой-то адский, никому не ведомый круговорот.
Под грохот духового оркестра, исполняющего «Прощание славянки», я выхожу из квартиры в безупречно белоснежном костюме. Галстук, парфюм - всё как положено. Дополняет мой жиганский гардероб шапка-ушанка с вышитым морским крабом и ядовито-розового цвета ботинки. В одной руке у меня авоська, с которой в детстве родители посылали за картошкой, битком набитая сосисками, в другой - маленькая дирижёрская палочка.
На лестнице возле мусоропровода сидит Сергей Иванович, сосед с 8-го этажа, и что-то жрёт из бачка для пищевых отходов. Очки запотели, щёки трясутся. Дожевав, вынимает из моего почтового ящика свежую газету, вытирает ею свою сальную рожу и, сложив аккуратно, засовывает обратно.
Я резко взмахнул палочкой, и звуки оркестра тут же умолкли.
Увидев меня, он сделал постную мину, смачно рыгнул и протёр свои очки:
- Ну-с, голубчик, куда это вы собрались в такую рань? Не на работу ли?
Он шумно высморкался в ладонь и вытер её о лацкан своего пиджака.
«Вот сволочь! Ведь знает, что с работы меня культурно попросили ещё полгода назад, и мне до сих пор не выкарабкаться из той алкогольной ямы, в которую я влетел, обмывая своё увольнение».
Яма, чёрт бы её побрал, оказалась слишком глубокой, по крайней мере для меня, а её края слишком рыхлые. Стоит лишь сделать попытку выбраться наверх, как тут же подо мной всё начинает осыпаться, и я кубарем, как таракан, попавший в песчаную ловушку, скатываюсь обратно на самое дно.
Я достал из авоськи связку сосисок, повесил ему на шею и легонько потрепал его по щеке:
- Да нет, уважаемый Сергей Иванович, собрался я за пивом….
- Ах, за пивом! - говорит он. - Ну, тогда вам сначала надо пописать, а то, неровен час - того!.. Хи-хи-хи!
С этими словами, продолжая мерзко смеяться, он достаёт откуда-то из-за спины детский ночной горшок, при виде которого я лихорадочно начинаю расстёгивать брюки….
Нет, бля! Стоп! Надо вставать.
Я открыл глаза и тупо уставился на люстру, пытаясь сообразить, где я. Как говорится, «куда я попал и где мои вещи?» С кухни доносились приглушённые звуки включённого радио:
«Дорогие товарищи, вы прослушали выступление сводного оркестра Ленинградского военного гарнизона. Радио «Маяк» продолжает свои передачи…. А сейчас у нас в гостях ведущий агроном совхоза «Путь Ильича» товарищ…».
Услышав знакомый с детства голос диктора, я изобразил на своём помятом лице что-то наподобие улыбки и слегка расслабился, поскольку реальность оказалась намного приятнее того вертепа, из которого я только что вернулся. Я продолжал смирно лежать в постели и, боясь шевельнуться, молча глядел в потолок. В моём теле происходили какие-то непрерывные титанические процессы: тошноту и сильную головную боль, вперемешку с угрызениями совести за вчерашнее, дополняло острое желание посетить туалет. Но что-то создавало особый дискомфорт. Тихонько подвигав ногами, я убедился, что всё, вроде бы, в порядке. На всякий случай, пока руки под одеялом, проверил главную часть организма - тоже на месте. Остаётся голова: уши… нос… глаза… Глаза! Не глаза, а глаз! Как говаривал наш знаменитый сатирик, «вот где собака порылась»! Я аккуратно приподнялся на локте и посмотрел в окно. Противный косой дождь, подгоняемый сильными порывами холодного ветра, хлестал в стекло как будто приговаривая:
«Ну, чего вскочил? Не видишь, какая погода на улице!? Лежи, мучайся дальше!»
Наконец-то всё становилось на свои места. Среди всей этой ночной бредятины приснилась мне маленькая девочка лет трёх от роду, с огромной собакой, вот только почему-то собака говорила человеческим голосом, а девочка тонюсенько тявкала. Я подошёл к ним, учтиво поздоровался и угостил их конфетами. Девочка, довольно взвизгнув, взяла одну и проглотила вместе с фантиком. А собака вежливо попросила развернуть обёртку, после чего - видимо, в знак благодарности - ткнула меня мокрым носом в глаз. Я испытал жгучую, острую боль и стал лихорадочно тереть его рукой. Глаз был мокрый и липкий. Собака, извинившись и сославшись на неотложные дела, взяла девочку зубами за шкирятник и вальяжной походкой пошла прочь.
Да-а-а…! Надо вставать.
Я аккуратно выбрался из-под одеяла, свесив ноги с кровати и, почёсывая небритый подбородок, молча уставился на цветастый ковер, висевший не стене. От этих весёлых узоров меня ещё больше стало подташнивать. В голове что-то звякнуло, в животе заурчало, а на ногах не хватало одного носка, который смирно лежал в противоположном углу комнаты…. В общем, полный порядок. То, что доктор прописал!
Сколько же я вчера выпил?
Начинал с пива, потом какой-то дерьмовый коньяк, это я отлично помню, а вот дальше - коктейли, шампанское…. Всё! Оконцовка смазана напрочь!
Я постепенно приходил в себя. Пару минут я сидел, с отрешённым видом, пытаясь собраться с мыслями. Затем, медленно, как инвалид детства, со страдальческой миной на лице я встал на ноги, внимательно прислушиваясь к своему телу.
Да-а, Колян, докатился! Работы нет, денег нет, жена ушла, куча долгов и… эти сны. Хорошо, что ещё сны! Когда такая белиберда начнёт происходить наяву - это уже «белочка»! Меня всего передёрнуло - то ли от этой мысли о белой горячке, то ли от желания сходить в туалет, не знаю. Знаю только одно: надо завязывать! Но как? Жена ушла, работы нет… замкнутый круг, твою мать!
Пообщавшись с унитазом, будто с родным существом, понурив голову, я побрёл в ванную. Стоило лишь мельком взглянуть на себя в зеркало, висевшее над раковиной, как и без того отвратительное настроение испортилось ещё больше. Икая, словно туркменский ишак, на меня смотрел этакий гоблин в застиранной, полинявшей тельняшке. Трёхдневная щетина, всклокоченные длинные волосы и опухшая, с узкими глазками, морда - как у представителя малых народов крайнего севера. Вернее, один глаз щёлочкой, а второй вообще не открывался, так как был залеплен засохшим гноем из прорвавшегося ночью ячменя. И всю эту живописную картину дополняла длинная, ровная ссадина, как будто мне по лбу прошлись пару раз драчёвым напильником.
Крякнув что-то похабное в свой адрес, я начал приводить себя в порядок. С трудом перебарывая рвотный рефлекс, с грехом пополам я почистил зубы и сполоснул лицо. Развёл в тёплой воде соды и стал аккуратно отмачивать ваткой больной глаз.
Вообще с ячменями этими была у меня настоящая беда. Десять лет назад, будучи курсантом мореходного училища, отправился я на практику в «Ленрыбхолодфлот». От одного названия этой организации по телу начинают бегать мурашки. А тут и время года подходящее - январь, и должность - матрос, и судно - траловый бот. Да и море, извините, не Средиземное, а Балтийское - всё в цвет.
Работа на палубе. Рыба идёт - будьте любезны! Снег ли, дождь ли, мороз, ветер - никого не колышет: бери больше, кидай дальше; отдыхай, пока летит. Ну, и застудился я, конечно. Да не просто застудился, а как-то по-хитрому. Все нормальные люди - кто чихает, кто кашляет, у кого сопли, а у меня ячмень. Чуть что - на тебе, красавец, получи! Да не просто ячмень, а с синяком под глазом, а то и по несколько штук сразу. Ну, было бы мне лет девяносто - да и хрен с ним, а то ведь девятнадцать! Вокруг такое творится: девки жопами крутят, бары, рестораны… денег не меряно, разодет, как павлин! Ведь после того эпохального рейса послали меня в Африку - как положено, на полгода, с заходом на Канарские острова. А я сижу в казарме, как последний дундук, и ватки к глазам прикладываю, пока мои корешки девчонок за сиськи дёргают. Бабушка моя незабвенная, Варвара Всеволодовна, говорила: «Коленька, ангел мой, ешь сырую морковку, в ней много витаминов, глядишь - и пройдут твои болячки!» И Коленька ел, только не морковку, а зелёные яблочки, закусывая ими бормотушку.
Был у меня здоровенный портфель ярко-жёлтого цвета, в который входило восемь бутылок портвейна. И, засыпав их сверху маленькими зелёными яблоками, мы проносили этот портфель куда угодно: через всех дневальных, дежурных, вахтёров, ментов…
2.
Спустя минут сорок, я выбрался из ванной и, вылакав полчайника кипячёной воды, решил подраскинуть мозгами: что же мне делать дальше? Иногда, хотя бы раз в неделю, неплохо бы это проделывать, чтобы не утратить в себе дух протеста, этакий дух бунтарства против того, что с тобой происходит. Про это ещё старина Зигмунд что-то писал в своё время. Вот я и решил в очередной раз прикинуть, так сказать, все плюсы и минусы. Но картина складывалась довольно печальная. На фоне редких маленьких плюсиков вырисовывался здоровенный, жирный минус.
На дворе весна 1991-го, мне 29, и я опять в полной заднице. Опять - потому что шесть лет назад уже было нечто подобное. Отработав четыре года на флоте после мореходного училища, я решил завязать с этим делом. Жена постоянно бухтела, что, мол, одна да одна - все нормальные бабы с мужьями, а я, как дура, одна. Дочурка маленькая растёт, а папа болтается где-то по полгода.
И папа вернулся.
Но праздник продолжался совсем недолго. Деньги быстро закончились. Вместе с ними куда-то испарились все дружки-товарищи, клявшиеся тебе в верности и дружбе после каждого стакана. Такие рыбки-прилипалы.
И начались суровые будни. Бытовуха.
Правда, всё же осталось несколько человек, которые готовы были прийти на помощь в любое время, если понадобится. Одним из них был Серёга Зубарев.
Мой дорогой Серёга! Умница, работяга и ужасный псих! Когда Серёга крутит гайки, к нему лучше вообще не подходить, а уж тем более не давать никаких советов. Засветит ключом по лбу и фамилии не спросит! Да ещё и обложит с ног до головы, всякими ужасными словами… В общем, парень что надо!
Внешне Серёга сильно смахивает на майора Томина, из телесериала «Следствие ведут ЗНАТОКИ». Этакий крепыш невысокого роста, тёмноволосый, с густыми чёрными усами, которые он брил в последний раз, наверное, лет в шестнадцать, и то скорее из любопытства. Но самое главное: это друг, как говорится, с большой буквы!
Познакомились мы осенью 1982-го, и
