Немалое время пролежала Эйна без сознания в окружении прислуги своего врага. Наконец, открыв глаза и обведя затуманенным взором незнакомые лица, она вспомнила о происшедшем накануне и горько-прегорько заплакала. Не принесло ей счастья возвышенная во славе знатность рода, достигшего вершин престола царского, ни дарованные судьбой богатства и почести: не находила она радости в окружавшем её раболепии подобострастных придворных угодников. А испытала впервые истинную жажду жизни, когда, опираясь на сильное плечо милого друга, неслась в старой дырявой повозке навстречу восходящему солнцу, не замечая дорожных ухабов и непогоды. Безбрежные вольные просторы встречали её лучами горячего солнца, свежестью лунных ночей, пением птиц и запахом луговых цветов. Босые ноги сбивали прохладную росу с густых трав, а хрустально чистые воды ручьев и озёр омывали тело от дорожной пыли. Но это счастье было возможно только с ним, с ним одним. Не стало рядом милого и осиротело сердце, ушла радость, даруемая любовью, а вслед пришла безутешная тоска. Но одно знала, что данный обет в верности она будет хранить до скончания лет своих.
Все дни своего заточения принцесса не находила себе места от отчаяния. То как львица металась по клетке, ища выхода, круша всё, что попадалось под руку, то, бросившись на кровать, беззвучно рыдала под пологом, терзая, от сознания собственного бессилия, подушки и одеяла. Излив, таким образом, свои эмоции, впадала в оцепенение и часами лежала недвижимой. Прислуга, дождавшись окончания очередной вспышки ярости, тихо входила и молча восстанавливала утраченный порядок. Сколько дней прошло, принцесса не ведала. Но как-то утром пред ней предстал сам барон. С лисьей учтивостью он сообщил, что король вскоре посетит его двор и будет вынужден исполнить своё обещание, то есть супругом принцессы станет тот, кто возвернёт её в родительское лоно. А он, барон де Борн, в свою очередь заверяет принцессу Эйну в том, что ежели она добровольно обвенчается с ним, то он отпустит всех её друзей, а, в частности, возлюбленного дружка и не причинит им ни малейшего вреда. В противном случае они будут жестоко казнены сегодня же, ибо об этом говорится в приказе короля. Времени на размышление у неё нет.
С улицы доносились звуки топора и визгливое пение пилы — это строились виселицы. Что прикажете было делать принцессе? Увы! Потрясённая услышанным, несчастная дева застыла в испуге и растерянности. Чувствуя в ней неустойчивое состояние, барон подвёл её к окну, чтобы она воочию убедилась в правдивости его слов.
На внутренний двор вывели несчастных актёров, жонглёров и музыкантов. Среди них она узнала своего возлюбленного. Плотники, закончив работу, уступили место палачу. Мастер закинул верёвку на перекладину и застыл в ожидании.
Первого подвели музыканта, что часто подыгрывал Эйне на виеле, и накинули на шею верёвку. Заплечных дел мастер затянул петлю и, поставив ногу на скамейку с обречённым, взглянул на окно в ожидании сигнала.
— Так какой будет ваш ответ? Решайте! И учтите — я лишь исполняю волю короля. Кстати, он с минуты на минуту будет здесь, и тогда их уже ничто не спасёт. Король не настолько сентиментален, чтобы, выслушав слезливые россказни о любви, пощадить преступников. Королевская кровь не смешивается с дорожной пылью бродяг. Вам ли этого не знать!
Принцесса стояла бледная как полотно, готовая в любой момент лишиться чувств. Барон, предостерегая, добавил:
— Не вздумайте падать в обморок, это лишь ускорит их казнь, я не буду дожидаться вашего возвращения к реальности. А пока вы будете лежать здесь на полу, их вздёрнут без промедления. Ну же… решайте!
— Я согласна… только сейчас же отпустите их… — и она до крови прокусила свою губу.
Прижавшись щекой к каменной кладке окна, она видела, как её друзей посадили в повозку и выпроводили за ворота. Губы её прошептали: «Прости, прости, милый друг! Но знай — любовь свою вместе с сердцем тебе отдаю, но только сердце и любовь… О всемилостивый боже, помоги ему живым уйти отсюда. Да благословит его твоя святая десница!»
Не в силах более сдерживать слёз, жгущих душу, веки сомкнулись и бледные щеки оросились горестной влагой разлуки. Бледные уста приоткрылись, исторгнув тихий протяжный стон. Принцесса Эйна пыталась ещё раз взглянуть на исчезающую в дорожной пыли повозку с друзьями и милым возлюбленным, но силы оставили её на руках подоспевшей вовремя челяди.
***
Вечером того же дня королевские герольды пред замковыми воротами трубным гласом возвестили о прибытии короля.
Возрадовалась королевская душа, сбросила с себя бремя утрат, ожило сердце, снедаемое горечью разлуки. Быстрым соколом прилетел отец на встречу с любимой дочерью. С распростёртыми объятиями вбежал он в горницу, но, увы, не узрел в глазах чада своего радости от встречи. Не услыхал и ожидаемых слов раскаяния. Увидев отца, Эйна упала на ковёр, устилавший каменный пол, и зашлась рыданием. Король бросился к ней и, подняв как пушинку, перенёс на постель, что ютилась в алькове. Видя дочь в таком состоянии, он простил её. Лёд в сердце короля растаял, уступив место нежной любви и заботе. Барон, уловив нужный момент, отвёл королевское величество в сторону и поведал лживую историю похищения принцессы группой бродячих актёров, и как он страдал, оплакивая участь горячо любимой им принцессы. Долгое время он искал её, скитаясь в облике странствующего рыцаря по пыльным дорогам чужих стран, подвергая себя всевозможным опасностям. Но любовь, разожжённая в пылком сердце, помогала преодолевать все препятствия, встававшие на пути. Сколь раз он был на краю гибели, но его спасала природная смекалка и мастерство в ратном деле, которым он владел в совершенстве, это могут подтвердить многие доблестные рыцари. Везде, где бы не одерживал победу, он славил имя принцессы Эйны, высоко поднимая вымпел с её именем. Однажды он всё-таки выследил похитителей, которые силой удерживали прекрасную Эйну, заставляя исполнять балаганные куплеты и танцевать шутовские танцы, за что кормили её чечевичной похлёбкой и содержали в грязной клети на колёсах. Сговорившись с другими благородными рыцарями, они напали на презренных злодеев и освободили многострадальную деву. А похитителей утопили в реке, чтобы не марать их мерзкой кровью чести рыцарского меча.
Король совсем размяк, и сердце его исторгло слёзы, что обильно оросили дряхлеющее чело. Он склонил седую голову на плечо барона со словами:
— Вижу, что вы муж благородный и рыцарь доблестный, достойный высших похвал и богатых наград. Просите вознаграждения за доставленную мне радость; за возвращение дочери и, клянусь, признательности моей не будет меры.
— Господин, открою пред вами своё сердце, в котором царственное место занимает прекраснейшая из прекраснейших дев, госпожа моя Эйна, покорившая сей аморный сосуд с тех самых пор, как впервые увидел её. Признаюсь вам, что побеждённый любовью к дочери вашей счёл бы высшей наградой для себя почитать вас как отца своего, став вам преданным сыном и зятем. Даю слово верно служить вам. Склоняюсь пред вами и прошу руки вашей дочери.
— С радостью вверяю судьбу принцессы Эйны в ваши руки и отныне величаю вас не иначе как — сын мой! Пусть ваша рыцарская доблесть послужит твёрдой опорой для трона, а любовь ваша залечит сердечные раны, что нанесены были принцессе во время скитаний, — произнёс король дрогнувшим голосом.
— Удручает меня душевное состояние госпожи моей, от этого прошу вас, мессир, не напоминать ей о прошедшем ни упрёками, ни праздным любопытством. Нескоро ещё успокоится на сердце волнение от былых тревог. Поэтому будет лучше, если мы оградим её от воспоминаний о пережитом.
Король согласился со своим будущим зятем и они, не откладывая, обговорили о дне обручения, который вскоре состоялся в замке барона, без особых торжественных церемоний. И, дабы пресечь порочащие честь высокородной особы слухи, негласно пустили слух о внезапном недуге принцессы, из-за которого та будто бы совершила паломничество к святым местам.
По прошествии месяца в королевском дворце был устроен роскошный праздник. На свадьбу съехался весь цвет благородных дам и доблестных рыцарей. Было устроено большое количество забавных утех и великолепных турниров. Трещали древки копий, звенела сталь мечей от соприкосновения с крепкими щитами. Все вышедшие на ристалище рыцари единодушно признавали принцессу Эйну прекраснейшей из дам королевства и пребывали в поразительном восхищении от сияния редкостных и великих добродетелей её. Известные песнетворцы трубадуры по мере сил соревновались в изящности слога, а музыканты извлекали божественные лады из своих инструментов. Две полные недели тянулся пир, ни днём, ни вечером не стихало веселье. Все приглашённые гости были щедро одарены богатыми подарками — золотом или серебром, одеждой или конями, а также другим добром, и никто не был забыт, никто не затаил в душе злобы.
Но ничто не могло радовать невесту, ибо воображение её не покидал образ любимого — одного его представляла рядом с собой, одним им любовалась внутренним взором. Мраморная бледность покрывала чело, от природы славой наделённое, округлые плечи опустились в безволии. Стояла в брачном убранстве у аналоя в полном безразличии. Все кто, видел её в ту минуту, не мог усомниться слухам, что тайно в народе бродили, о её болезни.
Как ни таилась, затягивая себя в тугие корсеты, принцесса, но пришло время и вспухло чрево. Вот-вот растворятся затворы стыда.
Монсеньор, герцог де Борн, именно этим титулом мы и впредь будем именовать королевского зятя и наследника престола, слегка был раздосадован, узнав о беременности жены. Он-то ни разу не встретил рассвет в спальне супруги, хорошо понимая, что добиться взаимности от неё нет никакой возможности. Поэтому смекнув, что рождение ребёнка принесёт ему только пользу, лицемерно возрадовался известию, и всему двору объявил о дарованной небесами милости, скрепляющей супружеские узы.
Старый король вне себя от счастья распорядился окружить дочь вниманием и заботой лучших лекарей. В чреве её созревал плод королевской крови.
Принцесса, как женщина, мало интересовала герцога, оттого и не испытал он никакой ревности. Сердце его, будучи не привлечённое аморными чувствами к прелестям молодой супруги, не требовало любовных услад и, облачённое в ратные доспехи, было холодно как лёд. Всё его существо подчинялось одной единственной цели, к которой он шёл с хладнокровной расчётливостью — а цель эта — власть. Будущий ребёнок не был помехой его коварным планам, наоборот, своим рождением скреплял фундамент будущего царствования; никто же не знал истины. Корона была так близка, что он уже мнил себя королём. Но для этого её надо было снять с головы короля, старое сердце которого постепенно наполнялось скорбью при виде завешенных печалью глаз дочери, в ресницах которой таились жемчужины слёз. Загадку этой печали он не мог разгадать; принцесса всячески
