Правильно в народе говорят, что вся жизнь сплошная чересполосица. Идет, идет белая полоса, все прекрасно, все замечательно. Вдруг - бац! - ни с того, ни с сего, наступает полоса черная. При этом надо заметить, что чем чудеснее было до, тем хуже после. Своего рода неминуемая расплата за безоблачный период безнаказанности и самодовольства. Жизнь, преподнося уроки, пытается натолкнуть человека на правильные мысли, старается таким образом приблизить человека к некой идеальной прямой, которой нужно постоянно придерживаться. Однако людям, как ни странно, привычнее всего совершать в жизни колебательные движения, попросту говоря, болтаться около этой прямой из стороны в сторону, как тряпка на бельевой веревке. Редко кто, нагородив себе проблем, правильные выводы сделать может, а зачастую даже желания никакого не испытывает. Неспроста, видимо, с самого раннего возраста любят детишки на качелях качаться. С детства тянет выходить из состояния покоя. То ли голова дурная покоя не дает, то ли задницу постоянно на приключения тянет. Черт его разберет, но иначе, к сожалению, не получается. Это я так, к слову, в качестве размышлений о природе возникновения черных полос в жизни каждого человека.
Наступают они, как правило, незаметно и тихо, исподтишка, но моя черная полоса в тот день началась, можно сказать, на самой высокой ноте. Утром, после завтрака командир роты объявил построение и зачитал перед строем фамилии бойцов, заслуживших воскресное увольнение в город. Так, для порядка, поскольку об увольнении было известно еще с вечера и оставалось только переодеться в парадный мундир. Советский солдат должен выглядеть достойно, не давать никому даже малейшего повода для критики или насмешек. Тем более за границей. В увольнение из части нас отпускали группами по пять человек, во главе с офицером, так как за забором была хотя и демократическая, но Германия, и находиться среди бывших врагов в одиночестве, да еще в военной форме, особого удовольствия не доставляло. Намного спокойнее, когда рядом боевые товарищи. Первые смутные предчувствия назревающих событий начали возникать с того момента, когда нашей пятерке неразлучных друзей не досталось сопровождающего офицера. Вместо него старшим напросился новоиспеченный ротный старшина - сверхсрочник, Витька Зимин, совсем недавно хлебавший солдатскую похлебку вместе с нами за одним столом. Ротный вначале колебался, но в итоге согласился, пообещав сгноить всех в нарядах, если что. Ну, на то он и ротный, служба у него такая. Первым делом, отойдя на приличное расстояние от части, мы своего главного отправили в магазин за пивом, а сами укрылись в незаметной за высокими кустами крайней арке автомобильного моста, подальше от посторонних глаз. Зимин вскоре притащил каждому по бутылке, и мы с наслаждением принялись смаковать почти забытый на вкус пенистый напиток. Вдруг непонятный шорох привлек общее внимание. Из кустов показался рыжий, взъерошенный немец, на вид примерно нашего возраста и направился прямиком к нам. Опасливо озираясь по сторонам, он что-то быстро залопотал на своем языке и сунул руку под куртку. «Все, - подумал я, - и пожить, толком, не успел. Засада!». Замерли от неожиданности и мои сослуживцы. Однако вместо оружия, немец достал из пазухи несколько сверкающих глянцем журналов и протянул нам. С обложек журналов, демонстрируя себя в разнообразных позах, кокетливо улыбались безумно счастливые красотки в прозрачном белье и совершенно без такового. Старшина взял один журнал в руки и стал рассматривать его, медленно переворачивая лощеные страницы. Мы, сгрудившись около него, тоже с интересом глядели на откровенные женские фотографии. Немец не переставал говорить, тыкал пальцем в картинки, и вдруг неожиданно по-русски произнес: «Пятьдесят марок!» Сумма была внушительная, если принять во внимание, что денежное довольствие солдата в месяц составляло всего пять марок. «Десять!» – сказал Зимин. – «И ни пфеннига больше. Идет?» Немец недовольно замотал головой и потянул журнал из рук Зимина, тот не отпускал, повторив по слогам: «Де - сять!» Немец, поняв, что журнал просто так к нему не вернется, вдруг покраснел, выпустил журнал и ткнул старшину в грудь рукой. Не надо было ему этого делать. Стоявший около Зимина, всегда спокойный здоровяк, Толян из Ростова, ответным мощным ударом в лицо мгновенно сбил незадачливого торговца с ног. «Не хочешь десять, ничего не получишь, фашистская морда! - сворачивая журнал в трубку, заключил старшина и обращаясь к нам спокойно произнес: «Пошли, ребята!»
Бросить бы в разбитую рожу этому немчуре журнал и удалиться, но Зимин с добычей расстаться не захотел. Откуда он мог знать в тот момент, что произошедшее было лишь краткой прелюдией к бурным событиям, развернувшимся вскоре. Не могло и мне прийти в голову, что расхлебывать, заваренную кашу, буду вынужден именно я.
На следующий день вечером наша рота заступила в наряд, и я за хлопотами совершенно забыл о случившемся накануне. Но не забыл, на мою беду, Зимин. Пока я нес службу дежурным по кухне, он, будучи в карауле, так и сяк ломал голову, как поступить с журналом. Показывать всем желающим было нельзя. Ясно, как день, что журнал в итоге замылят офицеры, и только он его и видел. Не показать - тоже не мог, иначе, зачем тащил его с собою в часть? И тогда пришла ему в голову гениальная идея, каким образом выйти из положения и, самое главное, сохранить оригинал. Отлучившись на короткое время из караульного помещения, он прямиком отправился ко мне на кухню и рассказал о своей придумке. Заключалась она в следующем.
В подвале нашей казармы, в небольшой приспособленной каптерке размещалась батальонная фотолаборатория. Там же хранились принадлежности для рисования, которыми периодически пользовался я, рисуя плакаты, обновляя стенды и прочую наглядную агитацию по заказу замполита части. Зная о моих возможностях, он предложил взять у фотографа ключи от помещения и ночью, когда все будут спать, переснять все без исключения картинки на фотобумагу, причем в трех экземплярах. За это поклялся выполнить любую мою просьбу, в чем бы она ни заключалась. Я для приличия немного помялся, но в итоге согласился, тем более что у кухонного наряда ночью всегда существует небольшой перерыв в работе, а фотодело было мне знакомо еще с гражданки. Когда после ужина, закончив наводить порядок, ребята отправились ненадолго вздремнуть, я вместе с журналом закрылся в каптерке. Через некоторое время передо мной высилась толстенная стопка прекрасно исполненных, но еще влажных от реактивов фотографий, а в кармане лежала отснятая пленка с негативами. Притащив фотографии на кухню, я открыл помещение хлеборезки, где горками на столах лежал нарезанный к завтраку хлеб, и разложил снимки по всему полу для окончательной просушки. Разложил, не предполагая, что закладываю мину замедленного действия. В итоге, часовой механизм был запущен, время пошло. Взрыв прогремел на рассвете.
Рано утром, когда весь военный городок еще досыпал последние минуты перед подъемом, а наряд под моим руководством готовил столы к завтраку, в солдатской столовой объявился не выспавшийся и злой, как черт, сам командир части. Полноватый мужчина средних лет в звании полковника. От остальных офицеров, в противоположность своей высокой должности, он отличался отнюдь не высоким, а можно сказать маленьким, чуть более полутора метров, ростом, никак не сочетавшимся с наличием у него низкого, рокочущего, как раскаты грома, голоса.
- Дежурного ко мне! – рявкнул он с порога и, не слушая моего сбивчивого доклада, потребовал предъявить для осмотра помещение столовой. Начался разнос. Окинув взглядом зал, полковник двинулся по проходу и хмуро стал отмечать недостатки. По мнению начальства, столы и скамейки стояли криво, миски на ощупь были жирными, кружки на столах составлены кучами, а не в рядок. Одним словом, бардак. Остановившись в конце прохода у окна раздаточной, он потребовал себе на пробу порцию завтрака, не забыв матерно обругать повара за отсутствие на голове колпака и грязный фартук.
- Это все? – повернулся он ко мне, взяв у повара алюминиевую миску с кашей, залитой сверху мясной поджаркой. – Где хлеб, масло? Спите на ходу, ползаете тут, как беременные мокрицы!
- В хлеборезке остальное, выкладывать пока рано, сейчас принесу, - попытался я оправдаться, чувствуя, что ноги становятся ватными от наполняющего все тело ужаса.
- Рано, говоришь? Может быть, скажешь, и хлеб еще резать не начинали? Открывай, проверим! – полковник поставил миску на край ближайшего к нему стола и направился к отделению, где хранились и готовились порции хлеба, сахара и масла. Я, простившись с белым светом, поплелся следом, еле удерживая в трясущейся от страха руке связку разнокалиберных ключей.
- Та-а-а-к, хлеборезка, значит! Посмотрим! - протянул полковник своим басом, распахивая дверь, и вдруг резко замолчал, чуть не наступив на разложенные вплоть до самого порога аккуратные ряды отлично высохших фотографий, – А это что такое?
В кабинете командира части, куда меня вместе с охапкой фотографий он доставил лично сам, в экстренном порядке был собран весь высший командный состав. В ходе продолжительного и пристрастного допроса, к которому я был совершенно не готов, пришлось импровизировать на ходу. Никогда больше в своей жизни я так изощренно и нагло не врал. Врал и искренне верил самому себе, что именно так все и было. На чистом глазу и без малейшего смущения начальству были доложены мельчайшие детали поистине шпионской истории, главным героем которой, причем из самых лучших побуждений, я вынужден был оказаться. С моих слов следовало, что накануне, во время наведения порядка на территории, под забором, отгораживающим воинскую часть от прилежащей иностранной улицы, мной случайно была обнаружена подозрительная кассета от фотоаппарата с пленкой, которая сейчас лежит на столе вместе с фотографиями. При просмотре негативов на свет, к сожалению, ничего не удалось разобрать. Поэтому ночью я взял и в секретной обстановке отпечатал с негативов вот эти самые фото. Отпечатал для того, чтобы наутро представить все напечатанное командованию, то есть присутствующим, по всей форме, с приложением рапорта, но не успел.
- Командование, как на грех, помешало! - съязвил замполит, перебирая ворох злосчастных снимков. – Одно мне непонятно, зачем в трех экземплярах? В какие интересно инстанции ты еще намеревался слать рапорты со столь впечатляющими взгляд приложениями?
- Почему я? Вам самим виднее, куда их надо слать. Может быть это вражеская диверсия? – включил я дурака на всю катушку - Поэтому я и отпечатал на всякий случай несколько комплектов для детального изучения. И в конце добавил: - Как раз по одному для всех присутствующих.
Воцарилось гробовое молчание.
- Да, уж! – хмыкнул начальник штаба, держа в руках сразу две фотографии и переводя свой взгляд с одной на другую. – Изучать здесь придется долго и очень детально, предусмотрительный ты наш.
Прекрасно понимая, что большего от меня уже не добиться, командир части резко сгреб все
