Чезара. Глава 5

За два года  до этого

Суицид – смешная штука. В итоге я даже порадовался, что пришлось поменяться сменами с Линдоном. Потому, что в тот день  один ниггер попросил другого ниггера прикурить. И я узнал, когда прикуриваешь сигарету, надо обязательно посмотреть вверх. Ниггеры это тоже узнали, но поздно.
С пятого этажа на них упал чувак, которому жена наставила рога с соседом. Он, понятное дело, зарезал соседа, и тут с ним случилась истерика.  Зачем она случилась? Бред! Не помню, чего там Монтекки с Капулетти не поделили. Какую-то дуру с балкона? Мне Мадлен рассказывала. Но это когда было? Сейчас отлежался бы в дурке и шлёпай  дальше, хоть в президенты.

А этот решил, что жизнь и сосед – два говна, которым  тесно во Вселенной. И шагнул вниз. Ниггеры, наверное, не знали, что никотин убивает. Но теперь они в курсе.

Я подъехал минут через пять. Показал патрульному жетон, прошёл в периметр.  Никогда не сочинял новеллы, красиво не изложу, но тех двоих проще было закрасить на асфальте. А прыгун сидел рядом, держась  за сломанное ребро, и строил глазки девицам. Я предложил ему сигарету, он сказал, что не курит и  взял. На память.

А тут ещё смешнее. Старуха на карнизе, в тапочках, бигуди и бриллиантовом браслете на запястье. Я – на балконе у её соседа. Это было самое близкое
расстояние, чтобы говорить с ней. Трендим о том, о сём. Параллельно вызываю психиатра. Внизу – копы, пожарные, зеваки, короче всё, как в кино. С одной разницей - когда кино кончилось, вам не надо писать чёртову  го́ру траханных бумаг...

Короче, старуха - мировая бабка. Обожала казино, скачки, всё время ставила на Манчестер Юнайтед. Я не понял, кто это, но она сказала, что подняла на нём двести тысяч. И плюс -  опухоль мозга, глиобластома, в четвёртой стадии, которой насрать, что каре бьёт фул-хаус. Психиатр застрял в пробке, а мы со старухой уже выкурили по паре сигарет. Я даже предложил ей:

- Мисс, как насчёт прощальной порции Джека?

- Который Дэниэлс? – у неё засверкали глаза, - У  тебя есть, малыш?

Я сунул её соседу двадцатку и послал в магазин.  Старуха  посидела ещё минут пять, смотря куда-то вдаль, потом повернулась ко мне:

- Вы можете перегнуться через парапет? Я хочу вас обнять.

И, улыбаясь, протянула мне руки. Чёрт, у неё были охренительные белые зубы, свои. Я скользнул ладонями по её рукам и крепко обнял. А старуха меня. Потом, кряхтя,  она  встала на парапет, улыбнулась хитро-хитро:

- А вы - мастер! – и шагнула вниз.

Я послал ей воздушный поцелуй и ушёл с балкона  – сосед очень кстати вернулся с  виски.

Вечером я отписался (четыре листа вранья, почему не затащил её на балкон)  и уже выходил из участка, когда меня кто-то окликнул.

- Моя фамилия Пшедбрзджински, - представился он.

- Как!? – я подумал, что он  болел этим в детстве.

- Пшедбрзджински.

- Плевать, всё равно не выговорю. Ты русский, что ли?

- Поляк. В прошлом. В настоящем – агент, страхую жизни. Мы могли бы  поговорить где-нибудь?

“Где-нибудь”  оказался кирпичный тупик с чёрными ходами из  ресторанов и кучей мусорных баков. Он упёр мне ствол между бровей. Со стороны затылка.

- Мне нужны две вещи, которые, я знаю, при тебе...

- Имей ввиду, на левом носке дырка, - люблю шутить с пистолетом у башки.

- Беру его, дебил. Постираю и заштопаю. Ещё хочешь поострить? Дай мне, что стянул со старухи и твою визитку.

- Дурацкая просьба.

- Что? – он даже отступил на шаг.

- Если я не отдам тебе первое, второе ты вынешь из кармана трупа. Нет?

- Это низко –  шарить  по трупу...

Ей-богу, он начинал мне нравиться. Но шансов вести с ним переговоры не было. Это видно по зрачкам. Шанс появляется в случае, если они хоть раз  дёрнулись.

- Опусти ствол, - я попросил очень вежливо, - в восьми случаях из десяти пуля вылетает от нервов, а не от желания убить. Браслет в моём правом кармане. Я сейчас выну его очень аккуратно.

- С тобой приятно иметь дело. Положи его, - он ткнул в ближайшую помойку, -  на крышку бака. А потом аккуратно сверху визитку.

- Ничего, что на них  отпечатки пальцев?

- Я протру их дорогим парфюмом.

- Который купишь, когда продашь браслет?

- Не раньше.

Я сделал, что он просил. И с любопытством заглянул в глаза.

- Ты мне нравишься, - Пшедбрзджински изобразил подобие улыбки. -  Я бы не суетился насчёт браслета, которую ты щипнул у старухи, но это – фамильная драгоценность... Опухоль была здесь ни при чём. Долго рассказывать, - он посмотрел на визитку. -  Я хочу знать, как тебя найти. Чувствую,  будут ещё дела.

- Где ты воспитывался, что не можешь просто запомнить мой номер?

- Могу. Но люблю собирать визитки.

- Трахнутый нумизмат, - самое вежливое, что пришло на ум.

И он пошёл. С моим браслетом и визиткой. А я набрал Мадлен. Сказал, что теперь не смогу отмазать её брата от тюрьмы...

Зачем я это рассказал?  У меня есть друг Саймон, я наврал вам. Это Пшедбрзджински. Долбаный пижон не вернул мне браслет -  без обид  – но в итоге, лишился фаланги на правом указательном пальце. Теперь из него стрелок, как из говна пуля, если не притрёт средний палец к курку. У нас с ним сложилось, и если вы такие хорошие, что не обиделись за враньё - с меня бонус. Чуть позже я скажу, как его зовут. Это смешнее, чем триппер у пингвинов. Не помню, как он называется... Но вы поняли.  И, да, он не занят проституткой в данный момент, он летит в Амстердам, разбираться, что за да Винчи, кто такая Дороти Бинглз и на каких позициях там малыш Пахерито. Верить нельзя никому – так мой папаша сказал электрическому проводу в тот день - тем более, двум еврейско-итальянским сёстрам. Если  в Голландии Пшедбрзджински  что-то нароет плохое про Чезару, я на ней женюсь. Как все плохие девочки, она сводит меня с ума.


За два месяца  до этого...

«Эрик Кльетен. Родился... Умер...»  Семь последних лет каждое воскресенье она смотрела на надпись. Казалось, за эти годы всё должно было притупиться, заглохнуть. Семь лет без него...

И да, чёрт возьми, да, притупилось, заглохло! Чего уж там врать, тем более себе? Хенни тряпочкой протёрла буквы и с лёгким сердцем зашагала по тихой аллее на выход. Нет, Эрик был потрясающ! Подруги по труппе настаивали на эпитафии «Самому жизнерадостному покойнику в мире»... Но сколько можно не думать о себе? В конце концов, уже шестьдесят пять, надо что-то успеть. Она вдруг почувствовала приятный укол в сердце, будто лопнул какой-то сосудик, и плохая чёрная кровь вытекает наружу. Стало ещё легче, давно не приходили предчувствия, приятные предчувствия.

Когда в такси зазвонил мобильный, Хенни поняла, всё сходится  – сейчас режиссёр объявит, что ей наконец-то дали роль Джулии Ламберт.

- Привет, старуха! – обычное начало разговора, если он был не в духе. – Ты ещё жива?

- Угадал, - Хенни, как сама невозмутимость. – Как раз возвращаюсь с кладбища.

- Тебя отказались хоронить?

- Да, потыкали в меня вилкой, сказали, что уже не имеет смысла.

- Сэкономишь кучу денег, завидую! Слушай сюда...

Хенни слушала... Лицо её мрачнело, пальцы всё крепче сжимали трубку телефона. Через пару минут она выругалась и кинула мобильный в  сумочку. Таксист с сочувствием посмотрел на неё в зеркало.

- Не в этот раз, Хенни... – вздохнула она и пустыми глазами уставилась в стекло. Ничто её так не бесило в этот момент, как всё.

Однако, чем ближе к дому, тем настроение быстрее переходило из минора в мажор. Да чёрт с ней, с ролью! Отдали этой потаскушке Ванесс... Из неё  Джулия Ламберт, как из унитаза херувим. Доработаю сезон и пошлю всех в жопу! Лучше в порно с зомби сниматься буду...

Последняя идея развеселила окончательно, богатая фантазия буквально на крыльях внесла её в квартиру... где что-то было не так, какая-то новая энергетика наполнила пространство. Хенни сбросила туфли, зашла в зашторенную гостиную... У окна под холщовым покрывалом стоял мольберт, невесть откуда взявшийся. Хенни осторожно подошла, оглядела его со всех сторон... Потом отдёрнула шторы, комнату наполнил свет. Почему-то она не могла заставить себя приблизиться к мольберту  и беспомощно уселась в кресло напротив.

- Не надо сдерживать себя! – раздался от двери приятный женский голос.

Хенни вздрогнула от неожиданности и обернулась – кошачьей походкой в комнату зашла незнакомая девушка. В глаза сразу бросилась светло-синяя бандана на голове и сильный стальной взгляд.

- Кто вы? – тихо спросила Хенни, ловя себя на мысли, что не ощущает опасности. – И что здесь делаете?

- Шалом, - представилась незнакомка. – Я – Батшева, пришла дать вам роль.

- Роль? – удивлённо растянула Хенни.

- Да. Откройте мольберт, не бойтесь.

Хенни пожала плечами и сдёрнула ткань. Что-то очень старинное и столь же божественно прекрасное предстало глазам.

- Леонардо да Винчи, - Батшева расслабленно опустилась в соседнее кресло, - шестнадцатый век. Полотно называется «Сюзанна», - перехватив удивлённый взгляд и улыбнувшись, кивнула головой. – Да, это оригинал.

Хенни застыла не в силах оторвать глаза от картины, от портрета бледненькой юной девы, которая, казалось, ей что-то скажет сейчас.

- Знаете, - через пару минут она пришла в себя, - я совсем не испугалась вас. Какое-то чувство... Не знаю. Кто вы?

- Я уже назвала себя.

- Ах да, простите. И какую же роль вы мне сватаете?

- Роль богатой американской суки в Амстердаме.

Хенни ностальгически улыбнулась:

- Я уже играла такую, пока сорок лет назад не встретила Эрика. Правда, не очень богатой.

- Тем будет проще.

- Вы сказали в Амстердаме?

- Да, - Батшева утвердительно кивнула, - В этой дыре служить искусству – занятие пошлое.

- Но у меня же контракт!

Батшева протянула листок. Хенни посмотрела в него задумчиво, затем разорвала на мелкие кусочки и вздохнула:

- В жопу контракт! Половину вперёд.

- Хорошо.

- Как будут звать мою героиню?

- Дороти Бинглз.

- Я вас внимательно слушаю...