СЕВЕРНОЙ СТОЛИЦЕ. С ЛЮБОВЬЮ... ( заметки карандашом )

Ленинград вошёл в мою жизнь именно под этим названием. И ни под каким другим я его не воспринимаю и, наверное, уже не смогу воспринять в будущем. Правда, есть ещё одна грустная правда: с некоторых пор произнести «Санкт-Петербург» отчётливо не получается. Название этого замечательного города  неизменно тянет за собой артикуляционные огрехи. Причём сразу в двух местах:  сначала мой язык  «спотыкается» о букву «Т» в слове «Санкт», да так, что с «Петербурга» произношение скатывается как с ледяной горки, причём это скатывание сметает на своём пути вообще все буквы, а заодно с ними и звуки. Поэтому каждый раз приходится повторяться, а это неудобно, потому что такая речь очень похожа на заикание. Ладно, первое слово я подправлю,  но ведь есть же ещё и второе! А в нём меня ожидают две «р» стоящие почти рядом. Стоят – и, хитро прищурившись,  тихонько  улыбаются: «Произнеси нас попробуй!»
Невозможная для моей речи задачка! Одна из букв непременно будет «проглочена» или стёрта (чаще вторая). Потому здесь я пускаюсь на хитрость. Если уйти от произнесения этих двух слов не представляется возможным, я намеренно снижаю темп речи. Произношение нехотя идёт на уступку, и «Санкт-Петербург» произносится почти бегло (почти!).
Вторая уловка не требует снижения темпа речи; здесь я просто называю этот город тем названием, к которому привыкла с детства – Ленинград. Старое имя срабатывает как палочка-выручалочка: я никогда не запинаюсь, произнося его. А буква «Р»?  Так она там всего одна! Поэтому пусть Ленинград так и останется Ленинградом.
Всю жизнь я хотела поехать туда. Это был город моей мечты. Когда мне исполнилось десять лет, бабушка подарила мне лото «Путешествие по Ленинграду». Оттуда запечатлелись в моей памяти  виды Горной Академии им. Плеханова, Дворцовой площади, Зимнего  Дворца… Да-да, на карточке сзади было написано именно Зимний Дворец!  Политика партии соблюдалась даже в детских играх, потому – Зимний Дворец – и только так! По правде говоря, на тот момент мне было всё равно, как называлось красивое здание зелёного цвета. Я только помню, что больше всего мой взор покорило Адмиралтейство. Сходу покорило. И, казалось, что я даже хочу не столько посмотреть, как выглядит город, сколько побывать около этого величественного здания.
Как я только не рисовала себе этот город в мыслях! Картинки, и фотографии, которые я рассматривала очень внимательно, всё-таки оказались довольно обманчивыми. Ленинград представлялся  мне большой набережной. Одна сплошная набережная – и ничего больше! Наверное, потому, что тот, город, где живу я, имеет целых две центральных набережных – Верхне-Волжскую и Нижне-Волжскую. А ещё набережную Марата со стороны Оки. И один только Бог знает сколько их, этих набережных – известных и не очень -  в нашем городе ещё…
Ленинград же по моим воображениям только из одной набережной и состоял. А как же проспекты, площади, улицы, переулки?  Неужели их совсем не было? Были, но существовали они как-то обособленно, и только на карте. Вроде они есть – а вроде как их и нет. Вот набережная – да! Она в Ленинграде была точно! И причём большая-пребольшая. Весь Ленинград – это одна длинная набережная. И где-то рядом Адмиралтейство. И всё.
И ещё существовала во мне твёрдая уверенность, что называется эта набережная Невским проспектом. Я к тому времени уже успела несколько раз побывать в Москве и знала, что так называемый Новый Арбат - это не что иное, как Калининский проспект. Так что слово «проспект» – а самое главное – как он выглядит, я знала хорошо. И то, что никакой реки около проспекта нет, это мне тоже было известно. Там были высоченные дома, огромная по моим детским меркам проезжая часть и, соответственно, вереница машин, неустанно снующих в противоположные стороны.  Но набережная в Ленинграде, как мне казалось, может называться только Невским проспектом. Почему? Да всё очень просто. Нева же рядом! Оттого и Невский.

- А ты возьмёшь меня с собой?
- Конечно!
Тогда я и представить себе не могла того, что в ближайшее лето увижу и то, как на самом деле выглядит Невский проспект (это окажется вовсе не набережной, а самой обычной улицей), и  Адмиралтейство, и Аничков мост с его восхитительными конями. А ещё Строгановский дворец. А ещё Русский музей. А ещё Смольный Собор. А ещё… А ещё я буду просто ходить по улицам и фотографировать. Потому что родилась, как я сама про себя говорю, «с двумя предметами в руках; первая – это фотоаппарат, вторая – руль». Ездить на машине в незнакомом мне городе я бы, однозначно, не решилась. А вот фотоаппаратов в моём распоряжении оказалось аж два. Плюс старенький смартфон с фотокамерой, которая за неделю до нашего отъезда домой всё-таки окончательно сломалась.  Но об этом я буду думать позже. А сейчас…
Сейчас, услышав  волшебное слово «Конечно!» и ни разу не усомнившись в серьёзности  намерений Ляман, мне осталось выполнить две вещи: убедить саму себя, что никакой автокатастрофы в моей жизни никогда не было и подружиться с терпением, которое являлось бесплатным приложением к предстоящим шести – нет, даже шести с половиной  – месяцам ожидания.
Со вторым оказалось проще, ибо уж чего-чего, а ждать я умею. Когда-то ждала будущего мужа из армии, ждала рождения ребёнка, ждала результатов экзаменов, которые он периодически сдавал, когда вырос. Мало ли ожиданий выпадает на  долю любого человека?
А вот с первым оказалось труднее. Метели и сильный ветер (мой враг номер один!) постоянно напоминали моей голове, что ей надо не только думать и  принимать какие-то решения – ей надо ещё болеть и кружиться, кружиться и болеть. И ещё  (очевидно, развлечения ради) отбиваться от всяких лезущих в неё глупых мыслей.

По счастью, Ляман никогда не надо ничего объяснять. Такое ощущение, что находясь где-то далеко, она с лёгкостью считывает информацию с того, что находится у меня под черепной коробкой:
- Голова? Ах, голова… Да не думай ты про неё. Вообще не думай!  Хочешь, я тебе уколы буду в Питере делать? (Ляман  называет этот город привычным для неё словом).
- Ук… ук…ук… Ук-к-к-олы? Кажется, я начинаю заикаться уже в мыслях.
Не хочу! Неужели в Ленинград надо ехать за тем, чтобы там колоть ещё какие-то там уколы? Впрочем, почему же – «какие-то там»? Эти стеклянные ампулы имеют вполне серьёзные названия: «Мексидол», «Кортексин», «Милдронат» и что-то там ещё…
-  Обойдусь! -  храбро говорю я себе каждый день, иногда даже по нескольку раз. Головокружениям и всему тому, что меня не отпускает уже пять лет, брошен вызов. И какой! Своеобразная белая перчатка, которая была не брошена – о нет! – я её швырнула с размахом и презрением в это ненавистное слово: «Автокатастрофа». Швырнула – и даже не утрудила себя повернуть голову в её сторону: как интересно она восприняла мой отчаянный шаг? Наверное, подняла и сквозь зубы проскрипела своим противным металлическим  голосом: «Посмотрим…»
Смотри, смотри! Мне-то отступать уже поздно!  Уколы ещё пока присутствуют в моей жизни (их колет муж), но предпочтение отдаётся физическим упражнениям, число которых увеличивается с началом каждой новой недели. И прогулкам с финскими палками. И неизменным занятиям на тренажёре.
А, да, ещё таблетки. Мне их выписывают регулярно, уже пятый год. Я в шутку зову сама себя «хим.заводом» и… продолжаю глотать препараты, названий которых я уже не пытаюсь даже запомнить. Их слишком много.

Ленинград оказался совсем не таким, каким я представляла его в своих мыслях.
И всё-таки некоторые места я узнала сразу, потому что детские воспоминания, как правило, достаточно сильные. Так, например, увидев непомерно высокую арку жёлтого цвета, я моментально догадываюсь, что сейчас мы выйдем на Дворцовую площадь. И чуть не попадаю в глупейшую историю, потому что с моего языка едва не срывается: «Это Зимний дворец?»
Но  умению Ляман предусматривать события можно только позавидовать:
- Смотри, вот Эрмитаж! Мы были здесь зимой с Машей. Сюда иногда можно попасть бесплатно. Может быть, и в этот раз мы попадём.
- Ох, нет! – подаёт голос Милана. – Надо вам – идите сами.
- Как? Побывать в Ленинграде и не сходить в Эрмитаж? – я ничего не произношу, но мой взгляд, видимо, красноречивее фраз. Милана смотрит на нас обеих, но современный уровень жизни и её восприятие берёт своё.
- Чего там делать-то? Сейчас всё можно в интернете посмотреть.
- И даже с помощью круговой панорамы! – завершает она, делая пальцем круг в воздухе. Судя по виду, сдавать своих позиций она не хочет.

Про Милану надо рассказать отдельно. Вообще, это ей мне надо сказать «Спасибо» за то, что мы мало того, что встретились вообще, так ещё и там, где я мечтала побывать всю свою сознательную жизнь. Милана хочет поступать в Художественную Академию. Если бы мне два года, или хотя бы год, назад сказали об ожидающих меня событиях, что я попаду в город, который всю жизнь оставался только мечтой, я бы не поверила. А если бы к этому приплюсовали ещё и то, что поездка моя будет носить не командировочный характер, а превратится в дружескую встречу, не поверила бы тем более.
Однако верь-не верь, а отсутствие высшего образования в наше время – что-то сродни преступлению. Сейчас и с образованием-то не устроишься, а уж без него…
Вот судьба и свела нас в Ленинграде.
Я уже давно работаю с детьми: и с теми, кто ходит в садик, и с теми, кто уже солидно носит в кармане студенческий билет – за двадцать восемь лет набралась бы большая компания. Кого только в жизни не перевидала. Так что третий человек «ученического возраста» – лично для меня большая-пребольшая радость. Тем более – это Милана.

Вообще, если сказать про Милану коротко – это самая обычная современная девушка, которая почти всю нашу поездку не расставалась с мобильным телефоном. И здесь уже ничего не поделать – веление времени!  Потому что в телефоне есть и музыка, и игры, и интернет, и  Бог весть знает что ещё. А ещё она не вылезала из джинсов и кроссовок, и когда в один прекрасный день я посетовала на то, что в дом-музей Блока мне пришлось-таки  идти в кроссовках, она расхохоталась: «Ну, Блок Вам этого точно не простит!»
С чувством юмора у Миланы всё в порядке.
Со всем остальным – тоже.
На свои годы она не выглядит, потому что рост у неё невысокий, а телосложение, как бы это сказать… Короче,  48 размер ей будет впору очень и очень нескоро.
Комплекция собственного ребёнка иногда становится причиной  расстройства Ляман.
- Милана! – время от времени восклицает  он с негодованием, - ты опять ничего не ела на завтрак!
- Ела! – отрываясь от телефона, отвечает Милана, хотя заметно, что мысли у неё ещё где-то рядом с мелодией, которую она только что слушала. – Ела! – снова повторяет она, - салат и бутерброд! И кофе целый стакан выпила!
- Ложку салата, - негодование в голосе Ляман ухитряется перемешаться с насмешливым тоном, - и тоненький кусок хлеба с маленьким кружочком колбасы!
- Нормальный был кусок! – Милана вновь пытается надеть наушники, но Ляман хватает её за руку.
- Вот! -  и негодование на несколько мгновений одерживает верх, - вот, посмотри! Ты же настолько худая, что тебе можно дать шестнадцать лет!
Ах, восточное воспитание! Мой сын давно бы уже вырвался из моих рук. Милана же –