Он всегда ее любил…
«Более пятидесяти тысяч молодых мужчин и
женщин в возрасте от 25 и до 45 лет, работают
в Москве, в сфере охранного бизнеса.
Специфика данного вида деятельности заметно
влияет на интеллектуальные способности чело-
века и уже через несколько лет службы в
вышеупомянутых ведомствах, эти люди не
видят для себя иного применения, кроме охраны…»
Из статьи в «МК».
Медведь приподнялся, удивленно вздернул крупной головой и, ощерив, словно в снисходительной улыбке зубы верхней челюсти, направился к Доходному. Тот непроизвольно бросил перед собой тяжело упавший на бетон пакет и вжался спиной частую решетку. Зверь лишь на миг приостановился, шумно обнюхал подачку, и лапой отшвырнув ее в противоположный угол вольера, вновь двинулся к человеку.
Доходной отчаянно закричал и попытался проскочить мимо приближающего хищника, но тот неожиданно и легко встал на дыбы и правой лапой, черными, круто загнутыми когтями ловко и уверенно прихватил беглеца под ребра. Зажав ладонью развороченный бок, с ужасом ощущая, что вместе с толчками крови между растопыренных пальцев выпирают и осклизлые, невероятно горячие кишки, Доходной как мог устремился к большому наклонному бревну, верхняя часть которого чернела в досягаемой близости с заостренными копьями решетки вольера.
Жуткая боль казалось, донельзя обострила все доселе дремавшие чувства и начала в убегающем человеке и он, даже не оборачиваясь, спиной, явно чувствовал, слышал, смрадное дыхание приближающегося хищника и удивленно- веселые выкрики столпившихся возле решетки охранников…
1.
…Селянин Александр Александрович, или попросту Сан Саныч, сидел на большом пустом фанерном ящике из-под индийского чая и сооружал рыболовную снасть. Вернее сказать, делал вид что сооружает, так как удочка его по большому счету давно уже была готова, и сидел он здесь только для того, что бы поутру первым поздороваться с Ириной.
Утро уже давно наступило, но та, которую он столь терпеливо дожидался, все не выходила и не выходила.
На краю поля, уже вовсю кипела работа: трактор сверкающим ножом разравнивал вчерашние кучи мусора, сгоняя с них огромные и крикливые стаи черноголовых чаек.
За бульдозером с пакетами и сумками в руках неторопливо следовала небольшая группка людей, как местных, так и пришлых, из горожан.
Сан Саныч знал, что машины вечером привозили мусор с Юго-запада, престижного и богатого района Москвы и там, в этих кучах наверняка можно было прилично поживиться, но Ирина все еще спала и Селянин, плюнув на эту возможность, продолжал копаться со своей удочкой.
Наконец мешковина, служившая дверью в землянку, дрогнула и перед ним появилась женщина, которую он ждал так долго.
У Ирины через всю щеку пробежал неровный, красный рубец, след от грубого шва жесткой, набитой высушенной травой подушки.
- Привет Доходной! – улыбнулась женщина и заторопилась в заросли лебеды, растущей вдоль берега мелкой и извилистой речушки Лихоборки.
Через мгновенье послышался звук тугой струи и Доходной (так его прозвали за необычайную худобу) улыбнулся, представив, как Ирина потряхивает ягодицами, сбрасывая последние капли мочи, прежде чем натянуть нижнее.
Из всех женщин, живущих здесь, на свалке она, пожалуй, единственная, кто носила летом нижнее белье. Впрочем, и без этого Ирина, по мужу Звягинцева была здесь единственной такой. Единственной и самой лучшей. Любимой.
Сан Саныч любил ее давно. Еще с тех пор, когда впервые, в пятьдесят втором увидел ее фотографию в деле о врачах – вредителях, а после, совершенно случайно встретил в коридоре управления Г.Б., что на улице Кирова. Со всем молоденькая, тонкая и хрупкая, с короткой стрижкой светло - пепельных волос, и необычайно чистых, слегка по – восточному удлиненных глаз, показалась она ему тогда необыкновенно красивой и желанной, такой, ради которой можно было пойти на любую глупость, раз за разом в честь ее, совершая совершенно необдуманные и непредсказуемые поступки…
…У нее, у Ирины, по мнению Селянина, был единственный, впрочем, легко устранимый недостаток: она была чужой женой.…Пока была…
Эта женщина, как актриса местного драматического театра к медикам непосредственного отношения не имела, но вот супруг ее, главный хирург противотуберкулезного диспансера, очень даже и очень… Селянин лично отдал распоряжение об аресте Звягинцева, но на его допросах никогда не появлялся, хотя дело Владимира Александровича знал в мельчайших подробностях.… Когда Ирину Петровну Звягинцеву, как жену врага народа переселили из отдельной, просторной квартиры в доме на площади Ленина в крохотную комнатку в коммуналке, на окраине города, Сан Саныч по своим каналам для якобы встреч с осведомителями и стукачами пробил для себя отдельную квартиру в том же доме. Теперь он мог любоваться ею довольно часто, встречаясь с ней в подъезде и в ближайших магазинах, и даже предпринял кое-какие шаги, дабы добиться ее расположения.
Смерть вождя народов спутала влюбленному Селянину все карты: супруг Ирины в пятьдесят четвертом уже вернулся в город. Он и до ареста был много старше своей юной, двадцатилетней Ирины, а после лагерей вернулся в конец разбитым и растоптанным стариком…
Вернуться то он вернулся, но не то что в прежней должности, но и в звании врача ему было отказано, и Владимир Александрович с превеликим трудом устроился медбратом в морг при областной клинике.
На театральном поприще Ирину Петровну со дня ареста ее мужа также начали преследовать сплошные неудачи, и иной раз она в течение полугода не выходила на сцену даже с второстепенной ролью без слов.
Семья Звягинцевых неуклонно скатывалась в нищету, а новые, свежие веяния, так называемая оттепель, обходили ее стороной, да и носились где-то там, далеко, под рубиновыми звездами, но не в этом, уральском городе. Городе, где обилие военных заводов и секретных объектов на долгие десятилетия вперед предполагало безграничную власть конторы, в которой служил Селянин.
…Листья зашуршали, вырвав Доходного из тягомотины воспоминаний и перед ним появилась умытая и посвежевшая Ирина.
Сан Саныч невольно засмотрелся на женщину, приводящую себя в порядок перед крупным осколком зеркала закрепленного гвоздями к стволу чахлой ольхи, растущей перед входом в землянку.
- Ну что Сан Саныч, чай будешь?- поинтересовалась Ирина, сбрызгиваясь чем-то мутно-коричневым из пузатого пузырька матового стекла.
- Ведь точно знаю, что ты все еще не завтракал.…А у меня и батончики кстати есть.…Третьего дня в аэропорту покупала.…Ну, так как, будешь?
- Ну, если с батончиками, то, пожалуй, и попью…
кашлянул смущенно Селянин, заерзав худой своей задницей по фанере ящика…
- Ну-ну.- Улыбнулась Ирина и неспешно скрылась в своей землянке.
Доходной отложил свою удочку в сторону и приготовился ждать обещанного угощения…
…Через несколько минут, из землянки, выскочила с двумя стаканами кипятка Ирина, уже успевшая переодеться в легкий, на взгляд Селянина несколько легкомысленный полупрозрачный халатик, и, шипя, поспешила к фанерному ящику.
- Ух!- Засмеялась она, потешно дуя на обожженные пальцы, и словно молоденькая девочка нетерпеливо подпрыгивая на месте.
…Сан Саныч, шумно прихлебывая горячий чай из граненого стакана, восхищенно наблюдал за своей возлюбленной. И хотя взгляд его, несомненно, замечал, что Ирина Петровна уже, мягко говоря, далеко не молода, и что про свое шестидесятилетие, случившееся еще три года назад, она (вот же наивность) никому даже и не заикнулась, тем ни менее для Селянина эта женщина оставалась столь же любимой и желанной, как в те, далекие, пятидесятые годы.
Ирина заскочила на ящик и, болтая ногами (вот же егоза) протянула Сан Санычу два соевых батончика, мягких и теплых…
…Так они и сидели на фанерном ящике, почти прижавшись, друг к другу, пожилые, уставшие, поседевшие и одинокие люди, пили чай, жевали мягкие, вязкие на зубах батончики, смотрели на перистые облака, ступенями уходящие в прозрачные бездонные небеса, на кучи мусора, шумных и неугомонных ворон и чаек, черные фигурки точно таких же, как и они бродяг и бомжей…
2.
…О чем думала притихшая Ирина, забывшая про свой, давно уже простывший, подернувшийся ломкой, тонкой пленкой чай Селянин не знал, он же день за днем вспоминал ту прошлую жизнь, которая невесть каким кульбитом перенесла его, пенсионера, бывшего заслуженного работника органов из крупного уральского города сюда, в Москву, вернее на подмосковную свалку…
3.
… Владимир Александрович Звягинцев, муж Ирины и медбрат в морге, впрочем, как и многие из бывших репрессированных, уверовавших, что со смертью Сталина, в Советском Союзе произойдут коренные перемены, ринулся по инстанциям в поисках справедливости и законности, но
опоздал…Хрущевская оттепель, на удивление скоро закончилась, а здесь, в этом городе металлургов и танкостроителей ее как будто и не было вовсе…
В партии, и в должности Звягинцева естественно не восстановили, но где нужно взяли на заметку как неблагонадежного и конфликтного человека, а когда тот в преддверии ноябрьских праздников на красном граните постамента памятника В.И. Ленину крупными зелеными буквами вывел слово ГОВНО и был схвачен за руку, участь его была предрешена…
Выдохнув на каучуковый штемпель всю свою радость и ненависть, Селянин с грохотом отпечатал на серо-коричневой папке личного дела Звягинцева В.А. короткое фиолетовое резюме: На лечение.
…Через несколько лет, из психиатрической клиники, расположенной близ поселка Биргильды, вышел уже не Звягинцев, а тихий, потерянный человек с потухшим взглядом пустых, блеклых глаз. В руках, он нес небольшую связку сухих веточек и палочек, которую бывший главный хирург противотуберкулезного диспансера, аккуратно упаковал, словно грудного младенца в грязную, ветхую тряпицу…
Впрочем, Ирине пришлось не долго просуществовать в качестве супруги душевно больного – уже через несколько месяцев, под самый новород, насквозь промерзшего Владимира Александровича нашли в сугробе возле своего дома. Длинные, тонкие пальцы профессионального хирурга и интеллигента, крепко сжимали все ту же небольшую вязанку сухих веточек.
…- А ты знаешь, Саша, а ведь я ему тогда, на зиму варежки и шапку кроличью купила…- Неожиданно заговорила Ирина, и суеверно вздрогнувшему Доходному подумалось, что с годами у нее вдруг пробудился дар к чтению чужих мыслей…
- Да, да.…Продала мамино колечко и одела своего Володеньку.…А когда его из снега-то откопали, то ни шапки, ни варежек на нем не было…
- Да сняли, небось, с замерзающего…- Заперхал Селянин, прикуривая папиросу от небольшой одноразовой зажигалки.
- Время-то вспомни, какое было? В магазинах ничего кроме кабачковой икры-то и не было.…А урок да блатных, после амнистии напротив: пруд пруди…
Они снова замолчали, провожая взглядами, легкий, сизоватый папиросный дым, неспешно уплывающий в сторону заросшей кустарником Лихоборки.
Ирина тряхнула головой, веером выплеснула холодный чай из стакана, и уже более веселым голосом поинтересовалась, наконец, заметив трех коленную, бамбуковую удочку Селянина, аккуратно приставленную к корявой
