СЛАВЯНСКИЙ СИНДРОМ

  В ожидании главврача Ирина неспешно прохаживалась по коридору больницы. Мимо, не обращая на нее внимания, сомнамбулами дефилировали душевнобольные. Почему их так называют – больные душой? Не правильней ли – умалишенные? Чем заняты их головы, что в них: беспорядок, хаос?  Может, в их мозгах полный порядок, это у нас, у остальных – хаос? 
    Увидела приоткрытую дверь, вошла. Просторная комната отдыха, у телевизора собрались любители политических шоу. Они не просто смотрели, а во весь голос комментировали происходящее на телеэкране.
    В дверях появился высокий мужчина средних лет в халате.  Оглянулся кругом, увидел Ирину, подошел:
    – Ирина Викторовна?
    – Да, как вы догадались?
    – Это было нетрудно. Чем могу быть полезен?
    Обычный обмен любезностями – так это выглядело для постороннего глаза. На самом деле…
    Войдя в комнату и увидев Ирину, мужчина стал как вкопанный. Выражение его лица выдавало быструю смену эмоций. Сначала это была радость от неожиданной встречи с очень близким ему человеком, затем разочарование от того, что обознался, далее приятное удивление, его глазам предстала очень привлекательная женщина, и лишь после лицо его приняло выражение вежливого внимания. Ирина все это, конечно же, заметила. Это могло стать неплохой завязкой для ее психологического практикума. Но не для этого она сюда пришла, да и неясно еще, кому какая роль уготована, ясно было одно: мужчина с одного взгляда поразил ее воображение. Таких не подчинишь своей воле, они подчиняют.
    – Игорь Владимирович, я настояла на нашей встрече по просьбе моей подруги Людмилы. Ее дочь Оля находится у вас.
    – А почему Людмила не пришла сама?
    – Она считает, что для разговора с вами я больше подхожу. По специальности я психолог, работаю зав. кафедрой в университете.
      Главврач не без удивления глянул на женщину:
      – Красивая женщина психолог? Редкое сочетание.
      – Спасибо за комплимент, но давайте поговорим не обо мне.
      Прервала их разговор неожиданно возникшая возня у телевизора. Один из больных тряс другого, схватив за грудки:
    – Повтори, что ты сказал?
    – Крым наш! – просипел тот, и тут же оказался на полу. Вскочил, бросился на обидчика. Главврач подошел к дебоширам, те, опустив голову, тотчас присмирели. Обратился к драчуну:
    – Как вы оказались здесь, не в своем корпусе? Что ж, сами виноваты. Теперь ваша выписка вновь откладывается – в который уже раз.
    Подошел к Ирине, бросил в сердцах:
    – Славянский синдром.
    – Это что – один из видов психоза?
    – В некотором смысле. Давайте поднимемся в мой кабинет, здесь нам не дадут спокойно поговорить.
    Они пошли по узкому коридору, поднялись вверх по лестнице, главврач то и дело пропускал женщину вперед, и не только из соображений вежливости.
    У кабинета главврача Ирина остановилась, обернулась к нему. Тот едва успел убрать искорки мужского интереса в глазах. “Что ж, тем легче будет договориться”, – подумала, не напрасно она надела облегающее фигуру платье.
    Ирина всегда тщательно подбирала одежду для такого рода встреч и переговоров. Умело подчеркнутая женственность порой несет в себе куда более убедительные доводы, нежели все вместе взятые заранее подготовленные аргументы.
    Зашли в кабинет. Игорь Владимирович усадил Ирину в кресло у круглого столика, предложил кофе. Не стала отказываться. Глаза врача струили расположение и лукавство. Вдруг стали серьезными:
    – Я припоминаю дочь вашей подруги.
    – Ее зовут Оля.
    – Да, Оля. Десять минут общения с ней не позволяют установить точный диагноз, но, мне кажется, лечению поддается. Скорее всего, это реакция на стресс, возможно, психологическая дезадаптация. Когда, и как начались ее странности?
    – Оля – необычная очень увлекающаяся девушка, обладает множеством талантов: рисует, пишет стихи, занимается восточными танцами. С красным дипломом окончила университет.
    Началось это к концу ее учебы в университете. У нее завязался роман с преподавателем – руководителем дипломного проекта. Он оказался ее первым мужчиной – такое сейчас еще бывает.
  Прознав об увлечении дочери, Людмила, естественно, вмешалась. Она знала этого преподавателя, знала во всей полноте, поскольку в свое время училась с ним в университете на одном курсе. Пригрозила ему, что сообщит жене и руководству университета, если тот не оставит ее дочь в покое.
    На этой почве у матери с дочерью возник конфликт.
    Оля защитила диплом, и преподаватель посчитал, что пора отпускать свою подопечную в неизведанный мир научных открытий и любви. Оля посчитала иначе, для некоторых девушек первый любовный опыт – немаловажное событие. Дело дошло до скандала, преподаватель был уже не рад, что связался со студенткой, ему грозило увольнение из университета. Оля же ушла в себя и там замкнулась.
    Она как-то резко поменялась. На работу не устраивалась, засела дома – или лежмя лежала, вперив бездумный взгляд в потолок, или проводила время у компьютера в “одноклассниках”.
    – В этом ее ненормальность? Завершивших учебу и неработающих нынче пруд пруди.
    – На Олю это абсолютно не похоже. Мать попыталась повлиять на дочь, мол, пора устраиваться на работу, нечего сидеть на материнской шее, тогда та заявила, что будет жить у отца, с которым Людмила находилась в разводе. У того – новая семья, маленький сын, квартира небольшая, денег в обрез. А тут еще дочка со своими психами. Короче, через месяц отец возвратил дочь обратно со словами: “какова мать, такова и дочь”. Для девушки это было еще одно потрясение. Восприняла как двойное мужское предательство, усвоив как аксиому: мужчинам нельзя верить в принципе.
    А совсем недавно Оля пошла на концерт в филармонию. Вечером домой не вернулась. Не пришла она и на следующий день. Нашли мы ее с помощью полиции в вашей клинике в невменяемом состоянии. О том, что с ней произошло, молчит.
    – То, что вы мне рассказали, очень важно. Изучу внимательно ее медицинскую карточку, следует выяснить, подверглась ли она насилию? Скажите, в семьях Людмилы и ее мужа не было никого с психическими отклонениями?
    – Вроде нет.
    – Это обнадеживает.
    Игорь Владимирович глянул на часы:
    – Время обеда, не хотите перекусить? За обедом договорим, здесь неподалеку есть небольшое уютное кафе.
    – От чая с пирожным не отказалась бы…


    Они сидели в кафе, Ирина пила чай, Игорь Владимирович управлялся с бифштексом.
    – По поводу Оли, – продолжил он разговор, – особых проблем не вижу, обещаю заняться ею лично, пусть пару недель побудет в клинике. Проведем курс медикаментозного лечения, да и несколько сеансов внушения ей не повредит. Основную проблему здесь представляет конфликт матери с дочерью. Похоже, именно по этой причине Людмила не пришла сама, а попросила поговорить со мной вас. Конфликт следует исключить. В настоящий момент за девушкой нужен присмотр, а лучше матери это не сделает никто.
    – Людмила действительно в последнее время не ладит с дочерью. Та вышла из-под контроля, а, попав в клинику, и вовсе не желает знать мать, считая ее главной виновницей всего, что с ней случилось. Людмила надеется,  что ваши традиционные и нетрадиционные методы лечения помогут восстановить ее отношения с дочерью.
    Да, вот еще что, она обратила внимание на одну особенность: ваши лекарства странным образом воздействуют на дочь, на ее гормональный фон. Она стала стремительно полнеть, да еще пустилась во все тяжкие – завела интрижку с одним из больных. Согласитесь, когда в женщине взыграли гормоны, трудно рассчитывать на успешное лечение.
    – Да, это так. Лекарства действительно действуют таким образом. Но виноваты в этом не только медицинские препараты, а и само заболевание, да и окружение.
    В глазах Игоря Владимировича загорелись лукавые огоньки:
    – Признаюсь, рядом с вами и мои гормоны неспокойны.
    Ирина не поддержала игривый тон врача, чувствуя, как поддается его мужскому обаянию:
    – У  меня к вам просьба. Не проверяйте на мне свои суггестивные навыки – не испытывайте меня на резистентность. Вы упоминали один из видов психического расстройства “славянский синдром”, что-то я о таком не слышала, – перевела она разговор в более безопасное для себя русло.
    – Если бы вы знали, как мне не хочется обсуждать проблемы психопатии с красивой женщиной.
    – А если она вас об этом попросит? – не сдавалась Ирина.
    Игорь Владимирович нехотя выключил взгляд Врублевского Демона, лицо его поскучнело:
    – Ничего радостного, несущего оптимизм, вы не услышите. Что ж, не взыщите, сами напросились.
    Пару лет тому назад мне довелось участвовать в международном симпозиуме психиатров: “Психопатия, диагностика и методы лечения”. Проводился он в Германии в Дрездене. Среди приглашенных были специалисты из многих стран Европы, в том числе из республик бывшей Югославии: черногорцы, боснийцы, сербы, хорваты. Когда решались организационные вопросы, неожиданно возник конфликт. Югославы наотрез отказались селиться друг с другом. Меня поселили с врачом из Харькова. Что характерно, тот также отказался от моего соседства. В результате в номере со мной оказался хорват Любомир. Вначале я не был от этого в восторге, после понял, насколько ошибался. Приятный, общительный, но и импульсивный – с ним было невероятно интересно. Он немного знал русский язык, общались же мы на английском. Когда Любомир заводился, то переходил на сербохорватский язык.
    Вы что-нибудь знаете о Балканских войнах девяностых годов?
    – Почти ничего. Я ведь тогда была подростком.
    – Я тоже знал немногое, хотя к концу девяностых уже завершил учебу в мединституте.
    В один из вечеров Любомир пришел вечером в гостиницу в расстроенных чувствах, предложил выпить – мол, имеется повод. Принес виски и содовую, я выставил водку и закуску, привезенные из Москвы. В чем славяне одинаковы, мы не знаем чувства меры, точнее сказать: мера у нас какая-то безразмерная. Мы быстро достигли кондиции, когда открываются чакры душевных излияний. Заговорили о семьях, детях. Я предложил тост за родителей и вдруг в глазах хорвата заблестели слезы, выдохнул с болью в голосе на сербохорватском языке, но я понял:
    – Сегодня двадцать седьмая годовщина гибели моих родителей.
    Заговорил сбивчиво, путая русские, хорватские, английские слова. Его родители (отец – серб, мать – хорватка) погибли под бомбежкой сербской авиации. Где их похоронили, неизвестно. В результате Любомир, его брат и сестра оказались в разных детдомах. Сестру со временем отыскать удалось, брата так и не нашел, похоже, тот попал в один из детских домов Сербии. Там (в Сербии), скорее всего, проживает и сейчас, если жив. 
    Выпили, не чокаясь, за его родителей. Любомир немного успокоился, заговорил негромким, ровным голосом, но то, что он рассказывал о мытарствах мальчика, оставшегося без семьи в условиях войны, разрывало барабанные перепонки в ушах.
    Закончил свой рассказ он информацией о потерях сербов, хорватов, боснийцев и других южных славян в Балканских войнах, утверждая, что они соизмеримы с потерями во второй мировой войне. Полмиллиона убитых и