СВЯЗИСТ и соответственно «морзянка», столь близкая автору, легли в основу подачи мысли, пронизывающей всю страну на её историческом протяжении.
Собственно, символы последствий войны, здесь представляющейся достаточно узко, поскольку деревянные протезы остались в поствременнОм пространстве ВОВ,
прочитываются в этих стихах достаточно явно.
Но необычайной значимостью в наши дни наливаются последние строки, представленные автором в качестве стука «морзянки»:
"Спасите наши души! (SOS, как в песне В.Высоцкого, но – насколько весомее и глубже!)
Спасите наши имена!
Спасите наши времена!
Спасите нашу совесть!
Одни вы – не спасетесь!"
Разве не на «имена» полководцев и павших бойцов, не на памятники, не на славу, не на историческую правду войны («времена»), не на «совесть» Советского Союза и Красной армии – сейчас ополчились все чёрные силы Земли – в попытке уничижения беспрецедентного подвига нашего Великого Государства, нашей России!
И теперь каждый русский человек, русский – по национальности ли, по духу или по причастности к России –
понимает, что война не закончилась, что она перешла в иную, не намного менее жестокую фазу, в которой выстоять и победить Россия, совесть Земли, может –
лишь сохранив историческую правду и память о погибших. Потому погибшие по сей день в нашем строю. И без них, без их чистой совести, на которую ополчились не только вечные оппоненты страны, но даже продажные поляки, кричащие, что де русские могли освободить Аушвиц на день раньше – и намеренно медлили!
ОДНИ МЫ НЕ СПАСЁМСЯ.
И это выражено и в скрытом смысле символа, заключённого в названии стихотворения «СВЯЗЬ». Связь времён, неразрывная связь последующих поколений со своей героической историей, с гордостью за свою страну, за своих предков…
Не из этого ли стихотворения возник образ армии мертвецов в цикле романов Толкиена «Властелин колец»? Впрочем, это уже – дело десятое.
Юрий Кузнецов, как свойственно истинному гению, был прорицателем.
И счастье – открывать это от стихотворения к стихотворению.
И – заключительный вердикт Ирины Кабачковой.
"Сердца крушительный плач ни к чему человеку не служит", а в битвах богов всегда гибнут люди. Об этом писал ещё Гомер. И сколько до него – не скажу. Наверное, в 1985 году у Кузнецова возникает именно такое стихотворение о войне, потому что саму память о ВОВ бесконечными клятвами, парадами и лобзаниями знамён выхолостили, превратили в часть дежурного государственного ритуала. И вот эту простую, старую как мир, мысль, наверное, уже стало пора освежить. Конечно, ни единым словом поэт не намекает на то, что пишет он о ВОВ, потому что память о ней, конечно, свята. Сталин – генералиссимус и Жуков – спаситель Отечества. Но и отношение к власти вообще читается легко через это отношение к генштабу, одному из узлов битвы богов, а через отношение к власти вообще – отношение к властям в стране. Текст совершенно точно обращён к его современникам. Эдакий немой протест. Текст такой же шифрованный, как и в стихотворении «СВЯЗЬ», но, как ни странно, гораздо менее пафосный. Власть в этом стихотворении равно война, равно насилие и манипуляторство, тихое, незаметное и бездушное. Машинный ум. Парады, сиянье славы – это для проводников воли тихих властителей. Дым, пепел, вдовы и сироты – это для нас с вами. А почти молчаливое принятие решений, манипулирование всеми и вся – на своей части доски – это для властителей. Для генштаба. При этом позиция автора однозначно прочитывается, потому что кровь для него свята, как и вдовы с сиротами. Генштаб же – это нечто абсолютно бездушное, безликое и деперсонифицированное, но подчиняющее всё себе. Ему даже нет и не может быть сопротивления никакого, именно потому, что эта воля почти безмолвна и незрима. И в этом отношении к власти видится нечто кафкианское. А победители, творцы победы – это уже – не генштаб. Это те, кем он манипулирует. Да, они пируют в окружении вдов и сирот, славословят друг друга и генштаб, но и не зря эта деталь – "Оглянувшись на слово «вперёд»" – делают они это с оглядкой, боятся , что им предъявят это самое "вперед", которое они кричали отцам и мужьям вдов и сирот. Но предъявить-то кому? Вопрос остаётся открытым. И это уже обращение и к современникам, и к нам, и к будущим поколениям.
Лирический герой Кузнецова всегда предельно универсален. Он находится в центре собственного мироздания и на нём сходятся все пересечения и замыкаются все связи. Это и сам поэт и не поэт. Его поэт по функциям схож с пушкинским пророком, поэтом-гражданином, но эволюционировал. По ассоциациям – в сторону князя Мышкина Достоевского и Гамлета (можно вспомнить "я пил из черепа отца"– отца-шута и мёртвого короля одновременно, преданного и пытающегося достучаться до сына). Этот самый отец (он же погибший солдат) – суть священная жертва. И этим он близок к Христу, которым тоже жертвует Бог, чтобы самой его смертью научить нас, передать свой Завет. Отец / сироты / муж / вдовы – полная противоположность Тёркину Твардовского. Герой Твардовского своей жизнью, натурой, характером, поступками утверждает силу, волю русского народа и в нём – залог победы для его автора. Герой Кузнецова несёт свой Завет в самом факте своей смерти и пытается говорить именно после гибели, из истории, из памяти. Это новый Йорик говорит с новым Гамлетом.
И, хотя понять его непросто, но это необходимо для сохранения нашего мира, сложного, необъяснимого, опасного...
И тень отца-солдата – самая надёжная, самая реальная в нём опора.
