— Я хочу переехать, — с порога заявила Аурика, едва появившись с утра на кухне, где Беллор готовил завтрак. — Ты построил мне другой дом, и я не вижу смысла здесь оставаться. Сейчас поем, и пойду собирать вещи, — она плюхнулась на стул рядом с Касиэрой.
— Зачем так торопиться? — оцепенев на мгновение, Беллор встревоженно поднял голову. — Переедешь после родов, я как раз всё подготовлю.
— У тебя не дом, а проходной двор, — холодно заметила девушка, покосившись на Ориэля, сидевшего, напротив, за столом. — Ни минуты покоя.
— Пойдём-ка со мной! — Беллор вдруг схватил дочь за руку и, выдернув из-за стола, потащил за собой из кухни в одну из комнат. — В чём дело? — неожиданно жёстко спросил он, когда они оказались далеко от посторонних ушей. — Что с тобой происходит, Аурика? Может, объяснишь?
— Лучше ты объясни, почему в этом доме постоянно толпятся все, кому не лень?! — вспыхнула девушка.
— Кого ты конкретно имеешь в виду? Касиэру или…
— Или! — кивнула Аурика. — Я не могу из комнаты выйти — меня воротит от этого запаха! Светлым провонял весь дом — даже мои вещи! Как ты сам можешь это выносить — не понимаю!
— Если бы не Ориэль — нас бы здесь вообще не было! — прошипел Беллор, разозлившись. — Я не могу выгнать его на улицу — его тут же на перья порвут!
— Ладно, я всё понимаю, — Аурика прикусила губу, стараясь успокоиться. — Поэтому и хочу переехать. Не волнуйся, я не стану вести себя, как истеричка, и ничего с малышом Офаниэля не случится. Я обещала ему позаботиться о ребёнке. К тому же, я пошла на это сознательно и добровольно, так что не хуже тебя понимаю всю ответственность.
— Я в тебе и не сомневаюсь, Аурика, но по закону Клана не могу оставить тебя до родов совсем одну, — Беллор смягчил тон и приобнял дочь за плечи. — Потерпи ещё немного, прошу тебя. Завтра состоятся Сбор и Суд. После этого всё встанет на свои места. Один день, Аурика — обещаю.
— Лучше пообещай мне кое-что другое, — девушка вновь посерьёзнела и взглянула отцу в глаза. — Обещай мне, что больше никто не умрёт! И что ты не окажешься тем палачом, что убьёт Нату, Сандала или Ария…
— Как я могу обещать то, в чём не уверен? — Беллор вздохнул и опустил голову. — Есть закон. Я ничего не решаю.
— Знаешь, пока мы были в Аду, я многое поняла, — помолчав, тихо заговорила Аурика. — Я поняла, как мне повезло родиться твоей дочерью. Ты — самый умный, самый смелый, самый добрый отец на свете! И я больше не хочу мириться с тем, что тебя считают каким-то монстром. Ты ведь не обязан им быть, пойми! Лучше оставайся наполовину Светлым, и наплевать, что требуют от тебя другие! Ты не такой, как они. И тебе не нужно под них подстраиваться. Просто будь самим собой, и клянусь: я всегда буду уважать и любить тебя, отец! — Аурика бросилась к нему на шею и, крепко обняв, не выдержав, разрыдалась.
— Так вот, что ты психуешь, маленькая, — пробормотал Беллор, прижав её к своей груди. — Тебе жаль Сандала и остальных…
— Да, мне их жаль, — Аурика кивнула, растирая слёзы. — Я не считаю, что кто-то из них действительно виноват в том, что случилось. Так много смертей, отец… Я еле смыла с себя кровь тех демонов, а они ведь тоже, по сути, не виноваты ни в чём… Я убила Эрикииля, а он был таким милым… Так старался для меня…
— Да, пока не попытался нас убить…
— В этом Люцифер виноват, а не он, — Аурика судорожно вздохнула. — Когда мы вырвались из Ада, я думала, что всё, наконец, закончилось, но и здесь от крови скоро станет нечем дышать!
— Аурика, пойми…
— Я ничего не хочу понимать! — перебила девушка, упрямо покачав головой. — И не хочу рожать ребёнка Клану, который убивает своих же, ради призрачной возможности утолить жажду мести. Тем более, если этот Клан убивает руками моего отца. Сандал и Ната виновны лишь в том, что защищали своих детей. Так же, как и ты защищаешь меня, как Офаниэль — Эйренис! Разве у них был другой выбор?.. А Арий? Разве стал бы он убийцей, если бы у него была Душа, как у всех? В чём его вина, скажи?!
— Может, ты и права, малышка, да только Падших ты этим не убедишь, — тон Беллора снова стал усталым. — Нельзя ничего объяснить тем, кто потерял своих детей. Их боль слишком сильна, и они не станут никого слушать.
— Значит, Клан останется без Змеиного ангела, — лицо девушки помертвело, став безжизненным. — Так можешь им и передать.
— Я не стану ничего им передавать, потому что знаю, что ты не убьёшь ребёнка Офаниэля, Аурика, — Беллор чуть побледнел, но остался спокоен. — Ты — моя дочь, а значит, не из тех, кто так просто сдаётся… Давай поступим следующим образом: ты постараешься успокоиться и выбросить из головы все плохие мысли, а я, в свою очередь, пообещаю тебе подумать, что можно сделать, чтобы помочь Сандалу и Нате.
— И Арию…
На это блондин уже не ответил. Просто снова вздохнул и, обняв дочь, прижался губами к её макушке.
***
— Как Лайла, Тадиэль? — Сандал встретил ангела Жертвы, когда тот выходил из палаты девушки. Тадиэль замер, подняв на Правителя пустой, отрешённый взгляд.
— Ей стало хуже, Сандал, — безжизненным тоном произнёс Падший. — Лайла умирает…
— Неужели ничего нельзя сделать?! — Правитель в отчаянии взглянул на Армисаэля, который тоже появился в дверях. — Может магия какая-то есть или кто-то из Клана владеет особенными знаниями?..
— Мы уже всё перепробовали, — доктор покачал головой. — Организм твоей сестры не борется, Сандал. Арий переломал ей крылья, и их пришлось отрезать, чтобы предотвратить заражение. А без них Лайла всё равно, что человек… Была надежда, что ей хватит времени продержаться, пока крылья снова отрастут, но времени слишком мало. Травмы девочки несовместимы с жизнью. Мне жаль…
— Мне к ней можно?
Доктор пожал плечами, неопределённо кивнув, и направился дальше по коридору.
Сандал обошёл Тадиэля, который застыл у стены, невидящим взором глядя куда-то перед собой, и тихонько вошёл в палату. Его встретил ровный звук гудящих приборов, приглушённый писк монитора, и белый свет горящих над кроватью ламп. Лайла лежала на спине, опутанная проводами и бесконечными вереницами бинтов, закрывавшими всё её тело. Свободным от них оставалось только лицо, с пожелтевшими на нём синяками и подсохшим шрамом на лбу. Кожа девушки казалась прозрачной и желтоватой, сухие губы потрескались, а их уголки были испачканы запёкшейся кровью. Грудь тяжело вздымалась, и дыхание вырывалось из лёгких с натужным хрипом и свистом.
Взяв сестру за руку, Сандал почувствовал, как горький спазм подкатил к горлу и застрял там комом из слёз, не в силах вырваться наружу. Время, как будто, повернулось вспять, и Сандал вдруг увидел перед собой безмятежно смеющуюся сестрёнку, серые глаза которой озорно сверкали в свете золотого солнца, а на щеках в это время играли такие родные лукавые ямочки. В этом видении, на миг промелькнувшем перед глазами, Лайла была центром вселенной, ярким лучиком счастья, освещавшим всё вокруг себя. Она была живой, озорной, смешливой и такой хрупкой…
Вновь взглянув на серо-жёлтое, восковое лицо сестры, Сандал поразился разнице между тем, что хранила его память и реальностью сегодняшнего дня. Та, что лежала сейчас перед ним, не была похожа на Лайлу, которую он помнил и знал. И он сам не был уже похож на прежнего Сандала, поклявшегося когда-то, оберегать и защищать свою сестрёнку, пока хватит сил.
С трудом справившись с удушливой волной отчаяния, охватившей его в этот момент, Сандал выпустил холодную руку Лайлы и, отвернувшись, бросился вон из палаты. Останься он хотя бы ещё на миг, его сердце, наверное, разорвалось бы от боли, не имея возможности облегчить душу рыданиями.
Покинув больницу, Серафим взлетел и, поднявшись на головокружительную высоту, закричал от безысходной ярости. На какое-то мгновенье ему захотелось сложить крылья и просто рухнуть вниз, таким образом, подведя итог своей проклятой жизни. И, наверное, Сандал бы так и сделал, если бы не мысли о Натаниэль. Она была единственной, кто сейчас удерживал его от этого последнего шага перед разверзшейся под ним пропастью. Она была единственной, с кем он не готов был расстаться, даже не попытавшись спасти, перед своим последним, окончательным падением…
Медленно пролетев над деревней, Сандал устремил свой полёт в сторону бункера.
Приземлившись у порога каменных катакомб, он встретил двух Высших ангелов, охранявших двери. Они не посмели препятствовать главе Клана в его желании пройти внутрь, и потому молча расступились, лишь окинув Серафима холодными мрачными взглядами.
Серые прислужники из касты Младших проводили Правителя до дверей темницы и ушли, затерявшись в тёмных переплетениях коридора.
Когда Сандал вошёл в душную, сырую келью темницы, он не сразу увидел Натаниэль, сидевшую у стены, прямо на полу. Её хрупкая фигура сливалась со зловещими тенями деревянной мебели, состоявшей из дощатого настила, заменявшего кровать, и наспех сколоченного стола, занимавшего половину пространства комнаты. Окон не было. На потолке тускло горела жёлтая лампочка, скупо освещая старое серое шерстяное одеяло и плоскую маленькую подушку, лежащие на незамысловатом ложе.
При появлении Правителя Натаниэль даже не подняла головы. Она продолжала сидеть неподвижно, а её бледное лицо скрывали упавшие на него потускневшие волны белокурых волос.
— Ната! — Сандал бросился было к возлюбленной, но вдруг остановился, словно натолкнувшись на невидимую стену. Замерев на месте, он стоял, не в силах сделать больше ни шага. Что-то тяжёлое, мрачное, тёмное поднялось в его душе, и нежность, при виде Натаниэль сменилась ледяной отчуждённостью. Мысль о Шандоре вернула в гнетущую реальность, где не было ничего, кроме разверзшейся пустоты. Боль и ярость одновременно захватили Серафима, и в глазах потемнело от желания разорвать, раздавить это хрупкое тело, которое он не переставал любить.
С трудом подавив в себе это желание, Сандал наклонился и приподняв девушку, подхватил её на руки и перенёс на кровать.
Натаниэль слабо дёрнулась, её руки потянулись и судорожно обхватили плечи Серафима. Она заплакала, прильнув щекой к его груди.
— Сандал! — простонала она, и приоткрыла глаза, из которых непрерывным потоком текли слёзы. — Ты жив, Сандал!.. Ты жив…
Он молчал, ощущая на своих плечах её ослабевшие руки, и не понимая, что чувствует. В голове всё перемешалось, и боль огнём взорвалась где-то в висках, вырвавшись наружу скупыми каплями горячих слёз. От них защипало глаза и перехватило дыхание.
— Прости! — вдруг прошептала девушка, до боли вцепившись тонкими пальчиками в его широкие плечи. — Я убила его, Сандал! Убила нашего сына!.. — она задохнулась от слёз, и обречённо уронила голову. — Я не могла отдать его им! Не могла думать о том, что его ждёт… Прости!..
Голос Наты звучал словно издалека, но отдавался в голове набатным колоколом. Каждое слово резало словно ножом, причиняя невыразимые страдания и заставляя душу корчится в муках. Руки Сандала сами собой потянулись к шее возлюбленной и сжали её в железных тисках. Ната захрипела, её голова откинулась назад, а прекрасные глаза стали быстро заполняться туманом. Пальцы оплели запястья любимого, не пытаясь их отстранить, а лишь прощаясь последним
