Павел Иванович Братченко вышел в отставку в самой середине девяностых, в разгар ельцинского лихолетья. Поговаривали, что он служил в ГРУ, но наверняка об этом никто ничего не знал, а сам Братченко на эту тему не любил распространяться. Во всяком случае, жизнь сладким сиропом его не поила, поскольку те, кто видел его в бане или на пляже, сразу же замечали россыпь белесых шрамов на его загорелой коже, явно оставленных каким-то холодным и острым оружием. Видели они также бесцветную точку, очевидно сквозного пулевого ранения, поскольку она, эта точка, повторялась на противоположной стороне мускулистого торса полковника. Всё это говорило о том, что отставник видывал разные виды, и те виды особого удовольствия от своего лицезрения ему не принесли.
Пал Иваныч происходил из семьи потомственных педагогов; оба его родителя, а также оба деда и один прадед отдали свои силы и жизни ради благородного дела насаждения в ребячьих душах ростков светлого знания.
Павел родился в победном 1945-м, ровно за три месяца до окончания страшной войны. Его отец, Иван Семёнович Братченко, был тяжело ранен под Курском, потерял в боях руку и чудом в той мясорубке остался жив. Списанный по состоянию здоровья в тыл, он вскоре вернулся в школу, где и проработал до самой своей смерти в конце уже эпохи Хрущёва. Братченко-старший, человек интеллигентный и мягкий, как говорится, до самого мозга костей, тем не менее, настойчиво побуждал единственного сына к занятиям спортом, говоря ему так: «Без силы тела, Павлуха, и дух ослабеет! Не ленись, гоняй кровушку молодецкую по своим жилушкам – сделаешься оттого двужильным!»
Паша и гонял. Сначала футбольный мяч на переменах и в любое свободное время, потом добавил сюда игры с волейбольным мячом, затем труднейшие тренировки по легкоатлетическому десятиборью, ну и, в конце концов, он пришёл в секцию самбо, где осел уже прочно и окончательно. С самбо у него получалось лучше всего, а главное, всего интереснее. Уже до армии Пашка выполнил кандидатскую норму, а в армии стал полноценным мастером и очень часто побеждал на различных соревнованиях.
Ну а после армии у Павла Иваныча начался секретный период его жизни. Долгий период, на десятилетия… Чем конкретно он в это время занимался, не знали толком даже немногочисленные его родные. Бывало, Братченко месяцами дома не появлялся, и даже полновесными годами о нём не было ни слуху, ни духу. А однажды пропадал он невесть где долгие шесть с половиной лет. После этой долгой отлучки и появились на его коже многочисленные «украшения» для мужчины, да волосы на голове заметно у него поседели.
На все же вопросы Братченко любил отвечать словами героев из фильма «Офицеры»: есть, говорил он, такая профессия – Родину защищать!
Когда держава рабочих и крестьян под ударами роковой судьбы или всепожирающей людской алчности с треском распалась, и дела в новой России почему-то никак не хотели налаживаться, Братченко подал рапорт об увольнении из органов и вернулся в родной город, в свой отчий дом. Он повторно вскоре женился на достаточно молодой ещё местной учительнице, но детей так и не завёл.
Сидеть сложа руки энергичный и волевой офицер не хотел и не мог. Он заново открыл прекратившую своё существование секцию самбо и два года вёл занятия в обширном подвале местного Дома Культуры, где преподавал окрестной молодёжи и даже девушкам полезную науку самообороны без оружия. Однако в скором времени Пал Иваныч реорганизовал секцию самбо в секцию экзотического для нашей русской страны и весьма загадочного русского вольного боя. Он принялся обучать своих подопечных весьма странным и чрезвычайно интересным приёмчикам.
Занятия по новому виду спорта по большей части проходили не в душном подвале, а на свежем воздухе под открытым небом: в лесу, в поле, на берегах широкой и стремительной речки Быстрянки. Всех занимающихся прежде всего удивляло просто необыкновенное разнообразие упражнений, предлагаемых новатором-тренером юным спортсменам. Если это, к примеру, был бег, то чаще всего бег с гантелями в руках, причём во время передвижения нужно было ещё гантелями этими размахивать во все стороны и наносить кулаками различные воображаемые удары. Ещё русские вольные бойцы бегали наперегонки на четвереньках, занимались заковыристой акробатикой, прыгали по полкилометра на одной ноге, носили партнёров поочерёдно то на спине, то на закорках, а то, как любимую девицу, на белых рученьках. Вдобавок к этому они боролись, даже в воде и в болоте, переносили, поднимали и кидали различного веса камни, лазали по веткам, точно ловкие обезьяны, по-разному отжимались и подтягивались…
Фантазия учителя Братченко в этих суровых и весёлых играх была поистине неисчерпаема. Но он полагался не только лишь на собственную фантазию, а обязал своих учеников выдумывать всё новые и новые варианты различных упражнений. Ведь ещё в пору своего легкоатлетства, Павел сделался последователем знаменитого в то время профессора одного из советских институтов физкультуры Дмитрия Ивановича Оббариуса, или Деда, как его прозвали студенты. Дед, занимавшийся подготовкой десятиборцев, был весьма горазд на подобные лихие выдумки. Его ребята, играя в первобытных людей, проделывали, сами того не замечая, огромные объёмы полезной для многоборцев тяжёлой работы, что помогало им быстрее достичь высот спортивного мастерства. В частности, школу Оббариуса прошли такие знаменитейшие прыгуны, как Валерий Брумель и Игорь Тер-Ованесян.
Братченко очень высоко ценил методику Деда и не просто следовал его примеру, но и всячески его систему развивал. Он учил своих бойцов виртуозным навыкам русской удалой пляски. Да и не только русской… Да и не только пляске на ногах… Его парни умели здорово плясать даже на руках. Павел Иванович требовал от бойцов полного владения своим телом. Он заставлял занимающихся под шуструю плясовую музыку лихо выкаблучиваться, махать со свистом туда и сюда руками, притом вдобавок всё время приседая, уклоняясь, наклоняясь и поворачиваясь в разные стороны. С бедных бойцов сходило по семь потов, если даже не больше. Но эффект от такой парадоксальной гимнастики был явным и очевидным, ибо в многочисленных спаррингах с представителями различных школ каратэ, а также с боксёрами и борцами братченковцы почти всегда легко брали верх, ставя своих сильных соперников в форменный тупик невероятной быстротой и совершенной непредсказуемостью бойцовских действий.
– Послушайте меня, ребята, – звучным баритоном говаривал ученикам седой, длинноволосый, с аккуратно подстриженной бородкой бывший полковник, чем-то неуловимо напоминавший собою писателя Ивана Тургенева, – наша исконно русская система боевого искусства ничуть не менее древняя, чем, к примеру, китайское у-шу или японское дзю-дзюцу. Просто оно было забыто крепостным крестьянским сословием и за ненадобностью выродилось в примитивную драку, а то и вовсе полностью пропало. Но! – и Пал Иванович воздевал палец к самому небу, – в архетипическом коллективном сознании нашего народа все древние знания сохранились полностью. Наша задача, как достойных потомков своих славных предков – это получить хранимые в надёжных запасниках необходимые нам знания путём особо сосредоточенного размышления и вежливой просьбы к жившим когда-то праотцам и прадедам. Уверяю вас – всё хранимое они нам передадут и передают уже с великой радостью.
Павел Иванович иногда демонстрировал то, что его подопечным казалось истинным чудом или каким-то виртуозным гипнозом. Так, на него наваливалась куча-мала здоровенных ребят, стараясь придавить немолодого мастера к матушке сырой земельке. Но не тут-то было! Братченко неизменно, словно вьюн, вылезал из-под груды тяжёлых тел, и делал он это невероятно быстро. В другой раз его держали за руки, за ноги и за торс по нескольку самых сильных и умелых бойцов. И вдруг – р-раз! – вся эта крепкая когорта приходила в судорожное быстрое движение и разлеталась буквально кто куда. Ну а если дело доходило до рукопашной, то на то, чтобы уложить на песок или траву любого тренированого противника, или даже их пару, Братченко было надобно не более нескольких быстролётных секунд
Уважение Павел Иванович вызывал к себе необыкновенное. И хотя он вообще никогда не кричал и тем более не ругался, достаточно было одного его негромкого слова, чтобы всё им просимое или требуемое было бы незамедлительно выполнено.
Постепенно в группе Братченко выделилось некое основное ядро, с которым учитель занимался не только изощрённой боевой практикой, но и теорией. Теория была особого рода: Пал Иванович преподавал своим лучшим ученикам основы какой-то древней, но очень цельной духовной системы. Поражала внутренняя логичность и образность этой системы; чувствовалось, что мастер не выдумал её, а именно знал. Но каким образом? На все вопросы Братченко вначале отшучивался, но однажды рассказал вот что: оказывается, он был убит где-то далеко от родины, убит полностью, не понарошку. В состоянии реальной смерти полковник пробыл не минуты, а много часов; его тело было брошено в каком-то грязном сарае и совсем уже остыло.
Однако сам Братченко отнюдь не умер. Он, до той поры убеждённый материалист, с величайшим удивлением обнаружил за порогом смерти существование совершенно другого, намного более прекрасного мира, чем тот, в котором он жил. Тогда ещё ничего не было известно о работах доктора Муди, о тёмном туннеле, соединяющем миры, о светящемся существе, излучающем любовь и радость, о посмертном бытии ушедших из жизни людей. Братченко в силу советской пропаганды об этом, конечно же, не знал, да и будучи за рубежом, этой сферой знания он нисколько не интересовался.
Трудно было представить степень его удивления от собственного теснейшего соприкосновения с этой загадочной областью бытия…
Павел Иванович рассказал ученикам о своих встречах на «том свете» с нашими предками, которые и поведали ему о забытой ныне системе общего миропонимания, которая существовала у нас на Родине давным-давно, но в силу роковых катастрофических причин перестала существовать. Его научили также древней боевой практике, которой владели наши славные предки, и которая помогала им справляться с самыми злыми и алчными врагами. После этого душа Братченко была категорически отправлена назад и очнулась она вскоре в холодном и неприятном, точно тёмный склеп, его теле. Убийцы советского офицера, поражённые чудесным воскрешением хладного трупа, были буквально ошарашены. Они не убили его повторно, а, наоборот, вылечили и пытались выведать у него разные тайны, в том числе и о его посмертном опыте. Братченко ничего решил не скрывать о виденном им на том свете, и это его, наверное, спасло. Один из тех, кто его допрашивал, очень высокопоставленный сотрудник иностранной контрразведки, полностью поверил пленному. Более того, он рассказал Братченко, что и с ним произошло подобное чудо, только он никому об этом не говорил, боясь обвинения в сумасшествии. Этот-то человек и помог Павлу Ивановичу бежать, поскольку считал его своим что ли духовным братом, а своих формальных
