Польская поэзия. Виктор Ворошильский

поение
хождение и ношение
вера в Бога который так велит
няньченье чужих внуков
и вычесывание серебряной соли лет
оседающей на все еще густую косу
умерла она в Гродно
20  февраля 1983 года
по причине сердца


Под конец у него не хватало дыханья
Не в стихах В легких Стихи
дышали глубоко еще в больнице где
столько людей и куда контрабандой
я проносил ему водку При нем
сидел его суровый друг
и не одобрял Он всегда
имел суровых друзей которые вечно
учили его поэзии политике морали Один лишь
Лепек сеттер его принимал
без коррективов
То была жизнь
безрассудные карты водка поэзия
телефонные звонки по ночам откровенность
Я был одним из тех кого будило
его дыханье Слушай
слушай теперь я скажу тебе Важно
было не то
кого он будил Важна была ночь
телефонная трубка необходимость Слушай
теперь я скажу Дыханье которое я
не умел мы все не умели достаточно хорошо
слушать и вдруг
С тех пор я думаю Он
где-то в ночи Его дыханье
где-то во тьме и однажды
среди ночи раздастся
телефонный звонок Мир
схватит черную трубку
 1967


 На 65-летие Витольда Вирпши
Там куда уехал мой друг
зимы помягче
почему же у него побелели
волосы и борода
На этом снимке
у него неуверенная улыбка мальчишки
который напроказничал и не знает
как это примут Может быть минуту назад
он сказал что-то неподобающее (великолепно шальное)
и стыдится за тех которые стыдятся
за него А может быть
он почувствовал что устал от обязанности
притворяться взрослым
тогда как в действительности
не перестал быть мальчишкой
и убегает от погони времени
для отвода глаз
посыпаясь его белой пылью
Может время его уходило
Может он уходился
Может он слушает
как из румяной телесности мира
капля по капле тихо журча
уходит кровь времени
Интересно
подглядывает ли столь же удивленно
мой друг мою фотографию
Может когда-нибудь уже без нас
наши фотографии встретятся в каком-нибудь ящике
и сравнят свое потемненье и выцветанье
без обиняков без препятствий со стороны жизни


Мы не знаем стольких вещей
но особенно угнетает
что никогда
мы не знаем
не последний ли это раз
Провожаешь на лестницу
(а то и нет)
зажигаешь свет
смотришь на спускающуюся спину
а уже
уже всё
Разговариваешь по телефону
откладываешь встречу
ну хорошо говорит он
созвонимся
и
не услышишь уже этого голоса
Рассеянное прикосновенье
мгновенье
момент
и
как древний шифр
тщетно будешь разгадывать
утраченный тайный смысл


Входят
с аппаратурой
и я начинаю накручивать
на катушку в их черный ящик
О Тадеуше5
О Ежи6
еще о ком-то
вспоминаю
защищаю их без большой надежды
Какой-нибудь забавный случай —
предлагает режиссер напоследок
хотя наиграл уже этой жизни
на полный метраж
только резать да клеить
Отключают контакт
закрывают ящик
выходят
В следующий раз —
соблазняет режиссер прощаясь
придем чтобы о Вас
 Это уж не со мной возражаю
это уж не со мной


Старик написал бы ты что-нибудь повеселее
я ж тебя знаю
ты умеешь радоваться и смеяться
почему же стихи твои вечно
с мрачной миной
мол не до смеха
Написал бы ты в самом деле
говорю я себе с упреком
Ты же
мог бы
тающей на щеке первой снежинкой
глупо разинутой пастью старого пса
тем что ты жив
что не болит
и разными забавными пустяками
Помнишь минуту счастья
когда в новой камере в Бялоленке
в окно без козырька
хлынула волна лазури
зыбля луч златочешуйный
И другую
в городе над водой текущей
в центре необъявленной войны
минуту иронического покоя
под парусом утреннего ветра
Радость
прикосновенья
мелодии
глотка освежающего пересохшее горло
и что несколько слов написал ты снова
неважно что горьких
Ты ведь знаешь уже и то
что даже в исчезании есть сладость
в безвозвратности смысл
есть утешение в том что все имеет конец
Ну не хмурься старик
позволь им улыбнуться
вспомни у тебя было такое
чувство юмора
Хорошо (обещаю)
постараюсь
может быть завтра
может быть еще сегодня
мне удастся наверно удастся


Группка молодых
(это называлось коллектив)
выкрикнула диатрибу
яростную и слепую как само то время
Хотели быть его горлом охриплым
правотой беспощадной
топчущей втаптывающей в землю
порывом
который сметает
беспомощных седовласых
недобитков прошлого
Время само себе наскучив
красноречивейшего вытолкнуло в окно
на кровоточащую мостовую
на девичье лицо наложило
изборожденную маску вдовства
нескольких изгнало на чужбины
где не в радость лавры литавры
один из них поэт
умер во сне
снилось ему возвращенье
теперь
можно уже
выкопать выцветшую диатрибу
поглумиться над живыми и умершими


Компонование книги из старых стихов
Компонование жизни из того что было
Столько лишних слов Столько
оговорок и повторений
Не нужна здесь эта луна
эти следы на снегу
этот бред
эта любовь
Столько дыр
Потерянный год
век
фотография темноты
эхо молчанья
Где те мостики переходы связующие звенья
Столько неуклюжих плагиатов Подражаний
себе настоящему
Недостигнутая гармония
не сходящиеся берега
Вчера не рифмуется с позавчера
Великое Никогда
продирается
сквозь Великое Ничто
Ну поэт еще одно усилье
тут подчеркнуть
тут зачеркнуть
Скомпоновать книгу которая уже есть
Скомпоновать жизнь которая уже прошла


А если даже —
у меня к Нему нет претензий
Он ведет себя безупречно
Столько раз не воспользовался случаем мне это сделать
Имел в своем распоряжении
сквозняки инфекции бомбы
закрытые на засов вагоны на восток и на запад
Имел солдата
на мосту над Неманом побелевшим
и подозрительных штатских в жолибужском сквере
Путешествия по морю переход через улицу
Глубокий наркоз и обычный сон
Отчаянье неосторожность случайность
Не спешил дал мне шанс
столько времени чтобы любить и не в должной мере любить
двигаться дышать застывать не дыша
строгать доски писать в рифму
мыслить о непостижимом и
увидеть Неаполь
Столько времени и сверх того
чтобы успеть пропустить сквозь пальцы
сквозь глаза сквозь сердце
Был для меня не строгим отцом но
дядюшкой потворствующим и щедрым
Должен же я ему в конце концов
надоесть
в какой-то день в какую-то минуту


Столько восторгов приливов отливов
Вспенённое время в безбрежном не здесь
Хватающий за колени калека Бейрут
Хватающий за сердце сладкий Сухуми
Хватающая за горло колючая Караганда
Между Сциллой и Харибдой
в баре качающегося корабля «Трансильвания»
спутник лечит мою тошноту коньяком
В огромной электронной игрушке франкфуртского аэродрома
я пересаживаюсь из несмелого пассажира economy class
во взрывающегося смехом по-испански
вставляющего косящий глаз в аппарат «Canon»
покупающего уверенность в себе в беспошлинной зоне
подглядывателя и хвалителя клонящегося к концу века
Пласты цивилизации:
крестьяне из-под Житомира
кавказские горцы балты военнопленные
проваливающиеся сквозь землю нескончаемые шествия народов
С молитвенным пеньем вторгается в стены мечети
собор Кордовы
В Неаполе негодяй на мотоцикле
вырывает у дамы сумочку толстый штатский в полиции
показывает гору сумочек сущий Освенцим
В сером дожде под Ватерлоо на поле разгрома и славы
простуженный пошмыгиваю носом
В гостиничке на рю де Соммерар зловонье из умывальника
и отчаянье эмигранта которым я не являюсь
На Альт Моабит 21/22 пьяный прощаюсь с другом
на минутку навсегда
Земля Европы и Азии горит под ногами
не чувствую ее жара
И не знаю чей голос не позволяет мне обернуться
когда покидаю Дубровник