Ночь морозом, как псина, избу помечает,
дышит мглою колючей и вдаль, и в лицо,
заманить, завалить, заграбастать не чает –
вон луна уже схвачена цепким кольцом.
К деревеньке убогой, как хищник, подкралась,
напряглась в первобытном своем колдовстве,
к слеповатому свету в окошке прижалась –
там старуха и кошка кончали свой век.
Печь давно прогорела, гудела трубою,
бабка мерзла на печке, тряслась ее плоть,
Ангел, с ликом усталым, предстал ей Судьбою,
губы что-то шептали – не слышал Господь.
Две последних слезы, одиноко и скупо,
появились, оставшись во впадине глаз.
Что-то светлое, вдруг, отделилось от трупа,
как сияние Севера – солнечный газ…
Печь трубой пропоет и кончину, и жалость,
лишь кошачьей любви, не дано то понять –
никого, только кошка к старухе прижалась,
толь пыталась согреть, толь, как Ангел, обнять.
|
