общечеловеческому бизнесу святой Иерусалим – совсем не помеха… И все в этой жизни мелкое, суетное, ненастоящее. Вроде и свечи в каждый шаббат зажигаем. Только те рогатые и клыкастые звери, что остались где-то там, в нас, не выливаются воском и не застывают в склянке. И не уходят они грозою, оставаясь страхом, мешающем преодолеть в себе себя… Или просто недостает шелеста губ, творящего ту высокую чудотворную молитву, способную вытравить в человеке накипь, что разъедает его изнутри, не позволяя вырваться к настоящему?
Но после всего случившегося я вдруг стала ощу-щать, что колечко на руке словно мешает мне жить. И руки отекают. А на коже под глазком словно нарыв, что не заживает.
Прежде гладко отшлифованный гранат начал цепляться за колготки и трикотажные кофточки. Прозрачно красный по утру и темно-пунцовый вече-ром, он утратил способность к игре на свету. А однажды так и застыл капелькой крови на моей руке…
И тогда я сняла бабушкино колечко, положив его снова в тот самый бархатный ларчик, в котором баба Нюся хранила судьбу в сундуке – с тайнами женской ветви моей семьи, замоленными и незамоленными грехами…
*
Все-таки странный город Иерусалим и впрямь, словно небесный. Колокола православных церквей здесь поют малиновым перезвоном и без волшебного ключа, похожего на фею-бабочку.
Диковинные цветы и тугие травы живут словно сами собою – точь-в-точь как на выбитых бабушкой салфетках… А еще юноши с продолговатыми, миндалевидными глазами ох как заглядываются на нашу русоволосую Аннушку...
Вот-вот передавать колечко дочери. Но ей решать, носить его или хранить как память?…
2006 - 2007
Нет, ходики не могут быть размеренными, вот качающийся маятник может...
Удачи в творчестве.