—8—
Поутру встал Любим, вышел в сени умыться, да так и обмер, будто холодной водой окатили. Стоит в сенях дева, так и сияет, светится будто ангел пречистый. Глаза небесной лазурью полны, власа золотой пшеницей стекают в тугую косу, а сама коса будто колос зерном налитый. Растерялся молодец, увидав красу прежде не виданную. Потерял дар речи стоит каменным истуканом, только что краснеет, да ничего поделать с собой не может.
— Ты не бойся меня, добрый молодец! Али не признал девы, что из беды выручил. За то век тебе благодарна буду,— с поклоном молвила та. — А зовут меня Заряница. А тебя знаю, маменька Любимом кличет. Мойся, я помехой тебе не стану — и, подставила лохань к рукомойнику.
Тем же часов поведала девица о своих мытарствах со дня как покинула отчий кров, оставив отца родного. Об одном только умолчала, что не её тайной являлось: о Петрушке, балаганном озорнике и балагуре. Рассудили хозяева, мать с сыном, — раз некуда девушке податься, далёк её дом, то пусть остаётся с ними жить, места хватит. На их предложение Заряница согласилась. А уж Любим-то как был рад. Запала ему в сердце краса девичья, ввела в задор досель не ведомый добру молодцу. Вот и стали они все втроём жить.
Неделя прошла, другая, а там и третья не задержалась. Погулял царь, развеялся, думает пора и честь знать. Велел своим генералам-придворным домой сбираться. Прознал про то Кукольник и решил ближе к его царскому величеству втереться. Думал – думал и удумал.
Обладал он некой властью благодаря своим колдовским чарам. Темной претёмной ночью, когда сама Мара из-за тьмы накрывшей землю слепо блуждает по дорогам и курганам с вытянутыми руками, хватая первых попавшихся путников. Такой ночью звёзды и месяц залиты будто чернилами. В такую ночь недолго до беды. Закрывшись в своей каморе на огромный засов колдун сварил в медном котле взвар волшебный.
Бросив в котёл щепоть трав Тирлич* с Кочедыжником* и с расстановкой произнёс :
— С…А…Т…О…Р.
А…Р…Е…П…О.
Т…Е…Н…Е…Т.
О…П…Е…Р…А.
Р…О…Т…А…С.*
Варево забурлило, вспенилась и вот сняв эту пену, чародей закрыл глаза и положил сию кипень на свои веки. Где-то глубоко из-под самой земли послышался тяжкий сдавленный стон, будто сама земля горестно вздохнула. После чего маг растворил глаза словно створы в другой мир. Его огненные очи раскрылись на деревянном челе кукольного Петрушки. Он увидел деревенскую горницу, тускло освещенную берёзовой лучиной зажатой в трёхпалый светец. За столом собрались вечерить. В одном из лиц, склонённом над скудным ужином, чародей узнал Заряницу. Он ещё раз внимательно оглядел помещение и закрыл глаза. Открыв их, вновь оказался в своей каморе. Таким образом Кукольник прознал о спасении девицы и поспешил донести об этом царю. Царь, было, не поверил словам управителя скоморошьего балагана, но тот не убоявшись стал вливать глаголами льстивыми пагубу в сердце окаянное. Распалив его непомерную гордыню и неуёмное тщеславие, посыпал раскрывшиеся раны солью сомнений в совершенстве его величества. Совершив нужный переворот в царском сознании гипнотическим взором, довершил покорение его воли заклинанием:
— …. Замыкаю свой заговор семьюдесятью замками, семьюдесятью цепями, бросаю ключи в окиян – море. Кто мудрее меня взыщется, кто перетаскает из моря весь песок, тот отгонит волхование и отворит замки остзетские.
Царь, отуманенный речами кукольника, созвал своих генералов с адъютантами и повелел сыскать девицу по имени Заряница. Которая заключив союз с нечистой силой бежала обольстив стражников. При ней имеется сатанинская кукла, посредством которой вступает в сношение с дьяволом. И пока она гуляет на воле, государство ожидают всевозможные беды, ибо зло заключённое в мерзкой ведьме велико. Место нахождения её неизвестно, поэтому всё должно держаться в секрете и тайным образом производиться дознание, розыск. После сих речей царь, почувствовав в себе недомогание, отпустил всех, а сам удалился на отдых.
С этой ночи кукольник, как только солнце затворяло за собой дверь, отправлялся в свою камору и глазами Петрушки следил за Заряницей и её хозяевами и всё передавал государю. Но узнать местности, где они живут, он не мог, так как Петрушка вечерами лежал в избе на лавке возле печи.
Ушел месяц Листопад*, унеся с собой остатки нарядов золотой осени. Оголились древеса, — клонят непокрытые головы вослед пришедшему от суровых морей седому ветру. Спутал он черную паутину ветвей, спутал и убелил инеем. Остудил стоячую воду, покрыв хрусталём лужи. Земля, сгрудившись под тяжелым посохом пришедшего мороза, задремала в ожидании снежного покрова. Воцарил месяц Грудень*.
Рыщут по деревням, погостам, посадам дознаватели да слухачи по царёву указу. Не открыто расспрашивают люд простецкий, с умыслом выведывают о чужих да пришлых людях. Нет ли среди них каких беглых али лихих людей. Не встречается ли в селениях ворожбы какой, знахарства не законного.
Царь Поздей всё в слободе живёт, в град свой не возвращается, депеши только зятю шлёт. Кукольника себе в советники выбрал, без него даже в баню не ходит. Бояр да генералов бранит, чуть не плетью сечёт — до коих пор слуги его даром хлеб есть будут. От них одни обещания, а дела нет!
— Где ведьма сквернами зло вершившая? Почему до сих пор нет никаких известий!?
Огромный костёр на площади уже сложен. Каждый день с поленницы дров палач снег сметает — тоже ждёт.
Гудит в трубе ветер. Трещат в печи дрова сухие. Вместе с теплом распространяется по каморе чернокнижника удушливый запах отвратительного зелья. Что-то вновь затевает злодей, не можется черной душе без страданий чужих. Новое коварство замыслил посредством волшебной силы.
— 9 —
Зима белым саваном одела землю. На дворе месяц Студень*. Свирепствует пришедший мороз: губит всё, к чему не прикоснётся. Что не мертво то спит, спит укрывшись снежным покрывалом. Ледяной ветер гуляет в поле, носится в лесу меж спящих дерев. Спит лес, не слышно весёлого щебета, лишь от жестокого холода стволы потрескивают.
Ночь словно вампир по минутам сосёт дневной свет, укорачивая день. Голодные волки сбившись в большие стаи нападают на деревни. Режут не только малую скотину, овец и собак, но и портят коров и быков. Гибнут и люди защищая свою живность. С наступлением тьмы никто не выходит на улицу. Наглухо затворяют дворы, двери и окна. Лютый холод и чёрное покрывало ночи держит всех в страхе.
Будто стесняясь своей наготы прячет луна бледный свой лик за рваные края облаков, как бы не желая казать свою красоту. Да только некому дивиться её красотой. Холодно и пусто кругом. Серая хмара* сняла последние свои отрепья с холодного лика и серебристо голубоватый свет вполз в малое оконце известной нам избы. Просочившись в горенку лунный свет уселся на полу разогнав по углам возмущенную неожиданным вторжением тьму. Предметы приобрели фантастические очертания. С тёмной божницы строго глянули глаза святого. Суровый взор оглядел молчащее перед собой пространство.
Лежащая на скамье кукла вздрогнула, шевельнулась и большая деревянная голова стала медленно подниматься, вслед за ней поднялось всё тряпичное тело. Перчаточная кукла Петрушка села на скамье, свесив ноги, будто на краю ширмы во время представления. Поочерёдно поднеся к глазам руки — внимательно их рассмотрела. Злая усмешка блеснула в намалёванных глазах. Под полом заскреблась мышь. Кукла замерла. Мгновение и ничто больше не нарушает тишину, даже сверчок забился в свой угол и молчит. Кукла мягко соскользнула на пол. Неловкими, смешными движениями настороженно двинулась к столу. На чисто выскобленных досках лежал нож, оставленный Любимом после лущения полена на лучины. Неуклюжая фигура куклы, не дойдя края стола, стала расти. Сперва вытянулись и стали огромными, по сравнению с телом, длинные крючковатые пальцы. Следом за ними увеличились руки, — протянулись к ножу и цепко, словно коршун когтями впивается в свою жертву, ухватили рукоять. Холодный блеск лезвия отразился в неподвижных, злых зрачках куклы.
От духоты стоящей в избе Заряница беспокойно спит, раскинувшись по широкой скамье служившей постелью. Одеяло съехало на сторону, открыв грудь прикрытую холщевой рубахой. Капельки пота выступают на высоком лбу. Тревожный сон волнует грудь и учащает дыхание.
Черная тень накрывает спящую девушку. Огромная кукла, своим шутовским колпаком касаясь потолка, тянет к ней свои руки. Руки поднимаются к самой матице*, а в руках нож. Вот-вот смертоносное орудие падёт и пригвоздит нечастную жертву к её ложу. В этот самый момент, когда нож безжалостного рока скользнул вниз, тело куклы задрожало, съёжилось, уменьшилось в размере и вместо уродливого Петрушки возникла фигура человека. То был Ждан. Он с удивлением обнаружил себя стоящим возле постели Заряницы, и от неожиданности появления в таком месте отступил на шаг назад. Шаткая половица под ногой жалобно скрипнула. Заряница открыла глаза. Стоящая рядом в лунном свете чья-то тень шелохнулась и блеснувшее лезвие ножа вызвало у проснувшейся девушки невольный вскрик. Чутко спавший Любим вскочил на своей лежанке учуяв опасность грозящую Зарянице и бросился на помощь. В потёмках схватил чьё-то тело и, охваченный яростью, бросил противника на пол.
Мать, проснувшись от шума, в смятении торопилась разжечь лучину. В темноте происходило что-то невероятное. На полу со звериным рычанием катались дерущиеся.
Вдруг шум стих. Слышно было только чьё-то учащенное дыхание срывавшееся в хрипоту. Наконец-то запалилась лучина, скупо осветив горенку. На полу в одном исподнем сидел Любим. Взъерошенный, раскрасневшийся от драки он в растерянности озирался вокруг. Не найдя того что искал, озадаченный происшедшим, он поднял лежащую рядом куклу, и с глупым выражением лица рассматривал её, силясь понять — с кем это он мгновение назад дрался. В стороне валялся охотничий нож.
— Что случилось, Любимушка? Нешто крысы в избе? — спросила мать.
— Матка, ты не поверишь, но здесь был чужак, тать ночная, и скрытно пагубу желал учинить Зарянице. То чистая правда! Вот тебе крест! — и Любим торопливо перекрестился вставая. — Вон и нож валяется… Однако куда он делся? … вот незадача… — подобрав нож он продолжил поиски по избе. Обыскав все углы уселся рядом с матерью и сбивчиво поведал о происшедшем.
Мать, озадаченная словами сына с изумлением смотрела за его действиями. Чудеса да и только! Всё наперекосяк стало у парня с приходом девицы в дом. Люба она ему. Люба! Лишь бы до блуда не дошло! Упаси Господи! Вот и сейчас, что ещё такое выдумал?
Заряница, чуть дрожа, сидела у стены, поджав под себя ноги. По мере того как проходил испуг охвативший её, унималась дрожь и розовели побледневшие ланиты. Наконец успокоившись, девушка, не таясь, поведала о своей горькой
