Себя я помню хорошо лет с трёх. Хотя родители часто поправляют меня: не с трёх, а с двух. Точнее – с двух с половиной. Я не знаю, почему они так говорят, но, когда, желая поймать меня на моих же воспоминаниях, они спрашивают: «А как ты в садик мимо рельсов ходила, помнишь?» - я тут же киваю головой.
- Ага! – торжествуют они, - вот видишь? В тот садик, в который ты ходила мимо железной дороги – мы отдали тебя в два года. А в три перевели в другой. Значит, ты помнишь себя не с трёх лет, а с двух.
Я машу рукой. Меня, если честно, не особенно интересует возраст, в который может совершить путешествие моя собственная память: ну, с двух – так с двух. Какая разница!
Вот что я действительно хорошо помню – это то, как я пошла в школу.
Праздник под названием «Первый раз в первый класс» мне запомнился беспросветно-серым небом, моросящим дождём и совершеннейшим нежеланием заходить в громадное четырёхэтажное здание, казавшееся мне то ли унылым, то ли угрюмым. Лето в тот год закончилось, как по заказу: ещё вчера, тридцать первого августа, вовсю светило яркое солнце. Мы с соседским Вовкой гоняли на вéликах и играли «в вышибалы». А сегодня, ну что это за день? Откуда-то без остановки звучит громкая музыка, да звучит настолько громко, что я не слышу того, о чём говорят стоящие рядом со мной бабушка и мама. Люди, поглядывая на небо, начинают доставать зонты, а мне почему-то хочется домой.
Я вручаю портфель с нарисованными на нём двумя хоккеистами из мультфильма «Шайбу, шайбу!» бабушке, разворачиваюсь и, не говоря ни слова, направляюсь в сторону дома.
- Ты куда? – бабушка вприпрыжку догоняет меня, - стой здесь! Сейчас в школе начнётся линейка и вас разведут по классам.
- Не хочу в класс! Не хочу в школу! – кричу я.
- Не говори глупостей! – подбежавшая на выручку бабушке мама, пускает в ход веский по её понятиям аргумент:
- Там столько интересного! Ты же ещё не была, а уже сопротивляешься. – И потом, - добавляет мама, - ты сейчас уйдёшь, а учиться за тебя кто будет?
- Не хочу учиться! – кричу я ещё громче. Кажется, что даже радио, удивившись громкости моего голоса, решило сбавить собственную и зазвучало немного потише.
- Не хочу! Не хочу! – упрямо повторяю я и вдруг краем глаза замечаю то, что стоящий около забора мальчишка неожиданно кривит губы и начинает плакать. У него в руках огромный букет ярко-красных гладиолусов, которым он пытается закрыться, чтобы никто не видел его слёз. Стыдно! Стыдно плакать будущему мужчине!
Я вырываюсь из рук бабушки и направляюсь к незнакомому мальчику.
- Чего ревёшь? – осведомляюсь, как бы между прочим.
- М-м-мамы нет, - всхлипывает он.
- В смысле - нет? Уехала, что ли? – в моём голосе нет ни капли сожаления. Одно только любопытство.
- Работает, - вздыхает незнакомый мальчик, - я и пришёл один. А все с ма-а-а-амами, - и он снова начинает плакать в голос.
- Не реви! – строго говорю я и беру его за руку, - сейчас нас в класс отведут, а у тебя лицо всё заплаканное. Как тебя зовут-то хоть?
- Миша, - тихо отвечает мой новый знакомый. – А ты что, тоже в школу не хочешь?
- Не-а! – мотаю я головой, - не хочу ни капельки!
- Я тоже не хочу. И тоже ни капельки, - ещё тише отвечает Миша. И добавляет: «Я вообще в деревню хочу».
Я смутно представляю себе, что такое деревня. В моём воображении это – какая-то не приспособленная для проживания местность, в которой кроме лесов и полей ничего больше нет.
- В деревню? – разочарованно спрашиваю я, - чего там делать хоть? В поле, что ли, жить?
- Зачем в поле? – теперь уже Мишино лицо выражает недоумение, - у нас там дом есть. А ещё речка, где можно купаться и брызгаться целыми днями. А до поля там далеко идти…
Раздавшийся звонок прерывает его объяснения.
Я забираю из бабушкиных рук лёгкий портфель, в котором лежат две или три тетрадки, яркий круглый пенал с хохломской росписью (учебники нам ещё не выдали) и уверенно беру Мишу за руку:
- Пошли!
Вместе с другими первоклассниками мы заходим в школу и поднимаемся на второй этаж. Взрослые идут за нами до лестницы, но дальше им идти не разрешают.
Молодая симпатичная учительница, которая привела нас, куда-то исчезает и вместо неё откуда-то возникает женщина постарше. Она внимательно оглядывает нас и впускает в класс…
Так начинается школьная жизнь. С первого же дня я проявляю свой настырный характер. Мишка, который сел вместе со мной за первую парту, был безапелляционно выдворен оттуда строгой учительницей: «Такому высокому за первой партой не место!» Во мне всё закипает: как же так? Разве от того, что мой новый друг выше остальных, ему теперь и впереди сидеть нельзя? В этот момент я просто затылком ощущаю Мишкин отчаянный взгляд, которым он буравит меня, оказавшись за четвертой партой. Я стремительно поднимаюсь, забираю свой портфель с весёлыми хоккеистами и направляюсь к нему.
- Я буду с тобой сидеть! – без капли сомнения в голосе говорю я.
- Нет, не будешь, - строгая учительница, имени которой я ещё не знаю, делает попытку вытащить меня из-за парты. – С твоим ростом как раз надо впереди сидеть».
Я ужом выскальзываю из её жёстких рук, мгновенно забираюсь под парту и оттуда заявляю во всеуслышание:
- Я же сказала, что буду сидеть только здесь - значит, буду!
Остальные начинают смеяться. Мишка уже давно не плачет. Букет красных гладиолусов лежит на парте, а их хозяин смеётся вместе с остальными.
- Вылезай! – строго говорит учительница, - и делай то, что тебе говорят!
Ну, как же! Пусть другие делают то, что им говорят. Я, насколько себя знаю, могу, что называется, пойти навстречу только тогда, когда меня о чём-то попросят. Но никогда не подчиняюсь требованиям.
Проходит время. Все, кто столпился около четвертой парты, начинают спорить. До меня только доносится:
- Вылезет, подожди немного!
- А вот и не вылезет!
- И долго ты намерена там сидеть? – судя по всему, учительница уже не на шутку сердится.
- Ага! – громко заявляю я, поблескивая глазами, - вот так всю жизнь и буду сидеть.
Видя, что спорить со мной бесполезно, а тратить на меня время ещё бесполезнее – учительница говорит:
- Ну, и сиди! Вот испачкаешь сейчас свой белый фартук и будешь похожа на замарашку.
Мои будущие одноклассники опять громко смеются, но вскоре интерес ко мне потихонечку начинает пропадать.
Учительница начинает ходить между рядами, рассаживая остальных по всем правилам. Я аккуратно, чтобы не испачкать красивый белый фартук, вылезаю из-под парты и внимательно слежу за ней взглядом, готовая чуть что – снова съехать вниз, в спасительное пространство. Но ко мне больше никто не подходит.
Мишка смотрит на меня благодарным взглядом и говорит, краснея:
- Первый раз с девчонкой подружился.
Я, всю свою сознательную семилетнюю жизнь предпочитающая водиться исключительно с противоположным полом, отвечаю:
- А я всю жизнь с мальчиками дружу.
- Да? – внезапно загорается Мишка, - тогда поедем на следующей неделе ко мне в деревню! Ух, я тебе там такое покажу…
- Ты же не дружишь с девочками! – хитро улыбаюсь я.
- Ну, не дружу, - снова краснеет Мишка. – Но ты… - и он запинается. Ты такая…
- Какая? – спрашиваю и улыбаюсь.
- Нормальная! - выпаливает Мишка. – И храбрая! Под парту так стремительно залезла, даже я бы так не сумел.
И в знак своего расположения он осторожно пожимает мне руку.
Я пока ещё в таком возрасте, что слово «нормальная», сказанное мальчиком воспринимается как комплимент. А оттого, что он оценил моё упорство, приняв его за храбрость, и совсем как взрослый пожал мою руку, возвышает меня в собственных глазах.
- Ладно, - соглашаюсь я, - так уж и быть. Если меня отпустят – поедем с тобой в твою деревню.
