Предательство – исключительно человеческая категория. В природе предательства нет. Животные поступают, следуя инстинктам и инстинкта предательства своей стаи не существует. Предательство – явление, приобретенное человеком. По Библии оно появилось в Раю! Адама и Еву изгоняют из Рая, в сущности, за предательство. Но и это еще не все, что само по себе это интересно и требует рефлексии, то есть рассмотрения человеком того, что он вносит с собой в мир и откуда это берется. Если исходить из Библии, то предательство появилось в небесных сферах, когда Люцифер предал Бога. Причина – «философские» разногласия по поводу роли Человека в жизни Земли. И Коран подтвердил это, приведя разговор Аллаха с Иблисом…
А если исходить из материалистической теории эволюции, тогда как и на каком этапе возникло предательство?
Индивид с древности мог развиваться лишь в коллективе, сообществе себе подобных. История маугли – маленьких детей, «усыновленных» животными, показывает, что, вернувшись в мир людей, эти особи уже не способны научиться говорить и стать полноценными людьми. Даже прямохождение для них большая проблема. Мозг человека формируется только в тесном контакте с другими людьми. Такое единение предполагает сплоченность и солидарность. И если некто наносил ущерб своему племени, то становился предателем и подлежал жесткому осуждению данного коллектива. Классический пример, предатель вызвавшийся показать персам тропу в обход позиций трехсот спартанцев, что дало возможность врагу прорваться на территорию Эллады.
Но в той же античной Греции возник соблазн двойственной трактовки предательства. Некоего философа по имени Сократ афиняне казнили, посчитав, что он предал их мировоззрение. Но ведь Сократ не выдавал секретов врагу, не открывал им ворота крепости, он всего лишь разговаривал! Но своими вопросами он, что говорится, достал сограждан. И суд решил, что тот, кто вносит разброд в умы, кто ясное делает туманным, достоин смерти, чтобы неповадно было другим.
Вразумление, однако, не подействовало.
Сократ – первый европейский диссидент, с которого пошла амбивалентность, в том числе в трактовке предательства. Когда с латыни на национальные, «простонародные», языки перевели Библию, соблазн усилился. Ибо каждый мог убедиться, что предательство впервые возникло в Раю, когда хитроумный змий предал самого Бога и увлек на эту стезю первых людей. А комментаторы добавляли, что еще раньше часть ангелов подняла мятеж против небесного устроения, вступив на путь предательства. А, учитывая, что человек есть лишь проекция Небесных сил…
Правда, к счастью, лишь малая толика людей способна видеть очевидное, так что истинного соблазна не возникало. Другое дело ситуация с Иудой. Давно уже идет спор о природе его предательства. С одной стороны, он предал Учителя, а с другой тот не мог не предвидеть этого, иначе Он не Сын Божий. Предвидел, но не предотвратил. Почему? Ответ тоже ясен: без этого у Мессии не было бы Голгофы (Страдания), Воскрешения и Искупления! То есть без греха Иуды не состоялась бы христианская Троица. Есть отчего озадачиться.
Налицо «диалектика»: нет предательства – нет Человека и цивилизации. Нет предательства Иуды – нет искупления грехов человечества, нет и обратного доступа в Рай. И так далее вплоть до: нет предательства Яго или Клавдия – нет и великих пьес.
Сколько с тех пор было изгнано, посажено в тюрьму и казнено предателей за мысль-действие и переход к врагу, после чего по прошествии времени членам сообщества объявлялось, что гонимые, по сути, не предатели, а очень даже неплохие люди, более того – герои! В русской истории Александр Невский и Иван Калита для одних предатели-коллаборационисты, для других - великие государственные деятели, действовавших сообразно историческим обстоятельствам. Примерно такая же полемика идет во французском обществе относительно маршала Петэна. Так оно и продолжается. Горбачев или Ельцин – герои свободы или предатели? Суждения разные, ибо критерии давно размыты, потому что предательство амбивалентно. Для Англии «кембриджская пятерка» - разведчики Ким Филби, Маклин и др. – безусловно предатели, а для СССР – безусловно нет. Зато предателями объявлялись Солженицын, Синявский и Даниэль (за что и сидели в лагере), а для Запада они герои. И таким примерам несть числа.
Да что там политики, предательство входит в каждый дом, хотя бы через супружескую измену. А предательство детьми своих родителей, тоже ведь не новость.
Человек вынужден жить с феноменом предательства, как его организм с бактериями. Это симбиоз. Карма. Судьба. Следствие первородного греха. Определяйте, как хотите. Но это сама жизнь. И каждый человек обречен столкнуться с ним: или в качестве предаваемого или предателя.
А все началось с литературного источника - мифа о грехопадении в Эдеме.
Образ Явления
От картины Александра Иванова «Явление Христа» ожидали многого – великого полотна! Но когда ее привезли из Италии на выставку в Петербург, то критики сочли ее «засушенной». Пущенное кем-то определение закрепилось и теперь шлейфом тянется за этим творением.
Но что именно в ней было «засушено» - осталось не проясненным, хотя в искусствоведении по этому поводу написано много. Но уж больно учено и потому малопонятно. В поисках ответа на данную картину можно взглянуть глазами человека, не ведающего о чем сюжет. И тогда он увидит группу купающихся людей, причем один их них, указывает на приближающего к ним человека, мол: «Вот, наконец и он. Я же говорил, что придет».
Почему его ждали? Может, рыболовные снасти должен принести, а может, кувшинчик вина для начавшегося пикника? А какой пикник без интереса... Получается, критики, впервые увидев картину Иванова, не увидели в ней главного – Явления! Узрели нечто бытовой зарисовки. Что-то вроде «Охотники на привале» Перова.
Вот характерные высказывания искусствоведов на сей счет: «В попытке передать величие одного момента ушла драма целого, потерялась трагедия Искупления». «Так получилось, что рассматривать наброски и этюды к этой картине гораздо интереснее, чем смотреть на саму картину. При всей её завершенности и совершенстве композиция картины настолько не интересная и не читабельная, что не подготовленному зрителю видны одни только голые ноги и голые спины набожных евреев, а смысл картины средствами композиции не раскрывается. Даже призыв Иоанна Крестителя не работает на сюжет картины».
Тогда, как надо было нарисовать художнику Явление? Другой бы поступил просто: фигуру на заднем плане освятил ярким сиянием золотисто-белого, исходящего с небес столпа света, что выдвинуло бы ее на передний план. Тогда стал бы понятен испуг и изумление купающихся, и поза их предводителя с протянутыми руками. Однако автор снизил явление до уровня бытовизма, - проходящего путника.
Иванов захотел обойтись без чудесного, отталкиваясь не от Евангелий, где Иисус творит чудеса с частотой фокусника на сцене, а видя в нем «простого» Человека, значение которого понять может далеко не каждый. Оттого часть людей повернуты к Нему спиной. Так и будет у них по жизни, даже если они, по требованию Иоанна Крестителя, согласятся признать в прибывшем Мессию.
Да, среди христиан (даже настоящих, а не язычествующих во Христе) есть и те, и другие. Это было понятно не только живописцу Иванову. Потом кто только не пытался осмыслить тему «богочеловека» – от Ге до Нестерова, от Достоевского до Мережковского.
Иванов решил обойтись без чуда и чудес, и проиграл. Религия не может без первого, а фарисейство – без второго, как компот без сухофруктов.
Иванов, получается, потерпел неудачу? Нет, его картина признана шедевром и стала классикой. Значит, победил?
Но ведь сказано же – засушил. И все опять по кругу… Как в жизни.
Религия в литературном процессе
Функция литературы - додумывать реальность, а религии? Домысливать?
В конце XIX века в России родилось течение обновленцев, ставивших себе целью реформировать христианство. Они попытались синтезировать религию и литературу. Наряду с Владимиром Соловьевым, этой работе отдались писатели Дмитрий Мережковский и Зинаида Гиппиус. Однако у этой пары ничего не получилось. Гора родила мышь. Супруги не оставили после себя детей, и это почти символично.
Почему Мережковскому не дались его усилия, несмотря на интересные романы и критические статьи, из которых черпали соображения немало интеллектуалов досоветской поры? Может потому, что религия на деле «не про то»? Не про совершенствование личности человека и общества, как мечталось Мережковским, Бердяеву и другим обновленцам? Но как же так, ведь все религии утверждают о своем воспитательном значении. И это правда. Как правдой является и то, что при ближайшем рассмотрении выясняется, что речь идет о процессе воцерковления, то есть принятия определенной идеологической доктрины. И получается, что церковь – земной инструмент, к тому же исторически преходящий. Но в земных условиях оно дает церкви огромное преимущество – поддержку государства в своей экспансии и обогащении. Цель заменяется средством и стяжатели (иосифляне и паписты) побеждают нестяжателей (Нил Сорский на Руси и ордена нищенствующих в католицизме). Литература на процесс обмирщения и политическую идеологичность церкви отвечала присущим ей способом – раблезианским «Пантагрюэлем», вольтеровской «Орлеанской девственницей», антицерковной «Легендой об инквизиторе», атеистическими повестями Тендрякова...
Откуда столь острая реакция? Только ли потому, что служители церкви оказались падки на материальные блага, удивительным образом забывая о своих проповедях про мирскую тщету на фоне вечности души и радостей загробной жизни? Нет, конечно. Воцерковление есть способ примирения со скудным пониманием жизни, ибо данный кусочек бытия объявляет единственно верным и достойным осознания. Его отражением стало атеистическое «единственно верное» учение марксизма-ленинизма в форме государственной идеологии. Бытие же каждый раз оказывалось много шире любой конфессиональной идеологии – хоть церковной, хоть светской.
Хорошая литература всегда аналитична, только аналитика в ней оформляется в виде художественных образов. Потому она под действием внутренних закономерностей перешла от сатирической критики к осмыслению глобального бытийного противоречия. В русской литературе к ней с разных сторон подступались Лесков и Достоевский, Толстой и Л. Андреев, Горький и Тендряков. Но возможно (хотя и спорно) вершиной на этой стезе стал «Мастер и Маргарита» М. Булгакова. Он смело, и прямо таки вызывающе, пошел на парадоксальное скрещивание «божественного» и «инфернального» уже в экспозиции романа, когда Воланд выступил защитником Христа! Тем самым была обозначена некая потаенная проблема, что и вызвало понятное неприятие романа священнослужителями. Роман удивительно текуч, двойственен, не сводим е единому знаменателю, что не характерно для
