произведений даже с отрытым финалом. Обычно позицию автора понять не трудно, а тут – сплошной туман.
В чем собственно проблема, в которой преломился роман Булгакова? Если кратно…
Религия, как духовная идеологическая система, несет в себе идеал. Идеал отталкивается от идеи. Это, вроде бы, хорошо. Но хорошо, если идея верна, а идеал не ложен, и вместе они не ведут к идеологии, обосновывающей и защищающей антигуманизм. Как это произошло с инквизицией или современным использованием ислама радикал-фашистами. Значит, нужны критерии идеи, отсекающие ложные идеалы.
Достоевский и Мережковский абсолютизировали Христа, чтобы иметь Абсолют - истину в конечной инстанции. Богочеловеческую субстанцию, от которой можно вести эстетический отсчет понимания человеческого в человеке. Но Достоевский, имевший склонность доводить свои размышления до «конечного конца», то есть до своего диалектического отрицания, не даром заявил: «Если б кто мне доказал, что Христос вне истины.., то мне хотелось бы оставаться со Христом, нежели с истиной».
Сама мысль-допущение о том, что Абсолют может оказаться не абсолютом, а частным случаем мироздания, есть ощущение многообразия и многомерности мира, который принципиально не сводим к одному единственному Абсолюту, равно как к одной религии, одной доктрине, одному философскому учению. Поэтому религиозные системы рождаются, возносятся над обществом, а затем умирают, когда перестают отвечать запросам эпохи, или эволюционируют, сохраняя внешнее подобие старому. Так по первому варианту произошло с верованиями вавилонян, египтян, эллинов, персов, ацтеков и т.д. Выжили лишь те религии, вроде индуизма, иудаизма, синтоизма, что сохранились народы их породившие, но при том они ныне сильно отличаются от первоначала. Они выжили, но это пока…
Показательно, что в мировой фантастике – хоть европейской, хоть американской, хоть японской – при описании будущего невозможно найти приметы современных религий. На космических кораблях и станциях вообще не молятся, и там нет священников! Никому в голову не пришло показать на космическом корабле икону или богослужение экипажа. В обществах фантазийного будущего нет ни христианства, ни ислама, ни любой другой современной конфессии. У фантастов не хватает фантазии представить, что современные религии выживут в просторах Вселенной!
Значит воцерковление не панацея, а компромисс. Чтоб голова не пухла от мыслей, а была ясная ясность. Пусть и на данный исторический момент… Однако такой компромисс стал не устраивать часть русской интеллигенции Нового времени, ибо предчувствие революционного апокалипсиса одних пугало, другие его желали, но хотели предуготовить новые образцы преображения человека. Можно вспомнить «богостроительство» Горького и Луначарского. Да и другие большевики-ленинцы не намного отставали от них. Только ту же задачу хотели решить без помощи «бога». Коммунисты мечтали о преобразовании общества и человеческого сознания в рамках атеизма, вместо религии предлагая новые, облагороженные, социальные отношения. Примеры – «Туманность Андромеды» Ефремова или «Полдень XXII век» Стругацких. Вышло же совершенно иное. И Мережковский смиряется с жизнью и принимает денежный грант от Муссолини и поддерживает Гитлера в его походе на СССР (правда недолго). Книжная мудрость, литературная метафизика была посрамлена практикой.
Означает ли это, что к Мережковскому или Горькому, или коммунистам надо относиться свысока, как к неудачникам? Нет, разумеется, просто нужно различать литературу как специфическую вселенную от физической Вселенной, книжный мир героев от жизни реальных людей, дух – от материи, воображение – от практики, творчество – от каждодневной борьбы за существование.
Индивид может обойтись без литературы и творчества, Личность – нет. Животный мир освобожден от страха смерти, человек – нет. Зверям не нужна вера, гуманоид живет исходя из нее (не обязательно религиозной). А дальше идут формы преобразования того, без чего нельзя человеку. Рождается искусство, религия и наука.
Кроме того, как знать, возможно, наш мир есть проекция какого-то другого. Может даже параллельной вселенной (все больше физиков приходят к выводу о возможном наличии большого числа параллельных миров). Впервые об этом догадался древнегреческий мыслитель Платон, выдвинувший философскую гипотезу о наличии мира идей и идеальных образов (образцов) материальных вещей. Но так как она не доказуема, то относится к разряду спекулятивных (в философском значении этого термина). На том человеческий разум и пребывает с тех пор, ибо любая религиозная система спекулятивна, ибо основана на недоказуемых основаниях, проверить которые возможно разве что после смерти. Вот только донести сведения с того света невозможно, как и сообщаться с другими физическими Вселенными, если таковые существуют. Остается фантастика, как средство представить и осмыслить возможное, пусть даже в представлении современной физики, неосуществимое, как путешествие во времени или прорыв в иное измерение. Человек хочет остаться Прометеем. А это уже сочетание земного и религиозного.
События глазами героя произведения
Читатель обычно доверчив к художественному тексту, особенно талантливому. И раз автор или герой повествования утверждает, что это черное, а другое белое, то так оно есть. Пример.
Повесть Г. Уэллса «Остров доктора Моро» обычно трактуется как описание заповедника бесчеловечных опытов в духе будущего доктора Менгеля – эсэсовского изувера в концлагерях. Почему закрепилась именно такая трактовка? А потому, что так изложил дело герой повествования. И ему поверили. А почему собственно?
В результате кораблекрушения Некто оказался на закрытом острове. Там ему оказали помощь – спасли жизнь, накормили, и предложили скоротать время до отбытия. Единственное условие – не шастать по острову. Но любопытство пересилило. Оказалось доктор Моро ведет гениальные эксперименты по очеловечиванию животных. Результаты, понятное дело, спорные, потому он никому о них не рассказывает, предпочитая разбираться в существе дела самому.
Кстати, а что делает доктор Моро? Не больше - не меньше, как исследует ступени эволюции человека. Это в Библии Человек создается простым действие, а в реальности он выделился из животного мира маленькими шажками по пути вочеловечивания, постоянно при том конфликтуя с животном в себе, одновременно, опираясь на эти свойства, без которых ему не выжить. По сути, древний человек эволюционировал, ставя все новые и все более сложные и рискованные эксперименты над собой.
Не готовый к контактам со зверолюдьми герой, с говорящей фамилией Прендик, рушит исследования. Все заканчивается гибелью Моро и его дела. Человечеству не дано узнать его уникальную методику. И что делает герой, дабы оправдаться? Клевещет на Моро и его помощника! Дело сделано. Единственный свидетель имеет полное право трактовать события так, как ему заблагорассудится в духе известной поговорки: «Врет как свидетель». С тех пор все экранизации толкуют повесть в одном ключе – доктор Моро-Менгеле ставит бесчеловечные опыты…
Но были книги, которым читатель не поверил. Такое случилось с романом «Бесы» Ф. Достоевского. Почему?
Есть такой поджанр – пасквиль. Это недружественная пародия, выставляющая человека в неприглядном свете. Известного пародиста Александра Иванова обвиняли в том, что многие его пародии на стихи поэтов носят характер пасквиля. Таковы и «Бесы». Этот роман – огромный по масштабу шарж, определяемый ренегатством писателя. Достоевский в нем свел счеты с увлечениями молодости. Обычное, впрочем, дело. Подмечено ведь: революционер в молодости – консерватор в старости. И если Тургенев, которой в зрелые годы был в ладах со своей молодостью, ибо не менял убеждений следуя за эпохой, облагораживает «нигилиста» в образе Базарова, то Достоевский низводит данный тип личности до уровня фанфарона Петра Верховенского. Федор Михайлович как бы говорит публике: «Вот от кого я ушел-с!» И повесил на «бесенят» все преступления, которые смог придумать, и тем оправдаться. Особенно оттоптался на Ставрогине. (Достоевский и Ивану Карамазову затем отомстил, за ту правду, что тот сказал о церкви в «Легенде…». А в «Бесах» - Тургеневу в образе Кармазинова). Но общественность того времени по иному смотрела на борцов с режимом. Свидетельство тому оправдание судом присяжных, стрелявшую в петербургского градоначальника, Веру Засулич. Тогдашний читатель в персонажей «Бесов» не поверил, и главный грех Ставрогина повесил на самого Достоевского.
Да и что такое «бес»? Бес – это черт отнюдь не высшего разряда. Отсюда производное слово «беситься», означающее, в сущности, поверхностное душевное и интеллектуальное состояние. Оттого появилось другое производное понятие - «перебеситься» (и успокоиться). Бесятся и персонажи в романном городе Достоевского. Перебесившись, многие из них наверняка станут благонамеренными подданными. Как сам Достоевский. И если Базаров мог стать революционером, то Петя Верховенский им не станет. Не такие создавали «Народную волю» и РСДРП. Туда, если попадали персонажи из кружка Верховенского, то быстро покидали революционные организации. Уж слишком сложное и самоотверженное то было дело – вести подпольную работу, арестовываться, идти в ссылку и бежать оттуда. После чего - опять по новой… Другое дело, что «бесы» затем массой всплывут в Гражданскую войну. Но такие войны всегда питательная среда для подлецов всех видов и разновидностей.
Если уж пользоваться определениями «темных сил», то среди революционеров можно скорее найти не бесов, а демонов. А демон – это другой уровень инфернальной силы. Той, что, желая «зла» (разрушения), творит «добро». И – наоборот. Как это было в России-СССР в 1917-30-е годы. Для описания личностей такого уровня роман-шарж не подходит. Мелко… А Петя Верховенский хочет исключительно зла. Ну, кто так работает с массами? Не политтехнологично. Учитесь у Воланда… (или Сталина).
Достоевский не просто пристрастен, а крайне пристрастен ко многим своим героям, прежде всего к своим идеологическим противникам, заставляя их делать то, что реальные люди не сделали бы. Но автор – хозяин-барин.
И тут стоит заступиться за Достоевского. Он все-таки гений, а не простой публицист. Угадал он и «бесов». Они вскоре явились. Это великий провокатор Евно Азеф, а следом явится и другие (Малиновский и проч.).
Чтобы уйти от пристрастности некоторые писатели мудро ввели нескольких повествователей, рассказывавших одну историю со своих «колоколен». Наиболее известные произведения в этом ряду - «Женщина в белом» У. Коллинза и «В чаще» Р. Акутагавы, более известного по фильму А. Куросавы «Расемон». При такой «стереоскопии» читатель понимает (или должен понять), насколько сложен мир, чтобы свести его к одному знаменателю.
Вопрос-утверждение Стругацких
В 1964 году была опубликована удивительная повесть братьев Стругацких под провокативным названием «Трудно быть богом». В
