Дождь, мелкий и противный, лил не переставая весь день, превратив этот день в серое слякотное ничто. Мусорный полигон, тянувшийся от горизонта до горизонта, являлся отличным фоном для столь мерзкой погоды. Сгорбленная худощавая фигура в рваных обносках неопределенного грязно-коричневого цвета, прикрывающая голову капюшоном, казалась порождением и продолжением этого унылого тандема дождя и окружающей грязи. Человек, не обращая внимания на холодную изморось, неторопливо и обречённо рылся в бесконечных мусорных скоплениях. Всё мало-мальски ценное было растащено давным-давно, надежда оставалась набрести лишь на какие-то незамеченные мелочи или никому не нужные вещи, вернее, их полусгнившие останки. Он наткнулся на разлагающийся труп, покрытый истлевшим тряпьём. Запах от него исходил невероятно поганый, но бродяга давным-давно привык к подобному и практически не обращал внимание на вонь. К тому же казалось, что уже вся земля пропахла подобными гнилостными миазмами. Путник равнодушно хотел пройти мимо тела, но что-то заставило его напоследок обшарить те незначительные обрывки тряпья, покрывавшие мертвеца. К своему удивлению и нежданной радости мужчина нащупал маленький пластиковый квадратик, который оказался накопителем электронной памяти. Видимо, после смерти его хозяина нэп-карта затерялась в складках одежды, и её не нашли. Странник поспешно спрятал нэпку во внутренний кармашек своей дорожной наплечной сумки. Он привык ныкаться за много лет своего выживания, даже если в обозримом пространстве потенциальных конкурентов не наблюдалось. Устав и удовлетворившись находкой, странник двинулся в сторону выхода с этой гигантской свалки бытовых отходов.
Дождь прекратился, что можно было приравнять к чуду. Но тяжёлые тучи никуда не делись. Влажный тяжёлый воздух почти физически оказывал сопротивление при движении. Потихоньку смеркалось. Скиталец медленно брёл по умершей, когда-то асфальтовой, дороге, взбивая натруженными ногами серую липкую слякоть. Он без происшествий покинул пределы мусорного полигона и приглядывал место для ночлега. Сухие единичные стволы вдоль дороги хоть как-то пытались разнообразить дистопический пейзаж, но, естественно, тщетно. За мёртвыми деревьями бродяга увидел бетонные развалины. Он сошёл с дорожной жижи в ещё более расхлябанную придорожную грязь. С первого взгляда разрушенная серая коробка с чёрными пустотами окон выглядела не занятой. Путник осторожно сунулся в дверной проём и подслеповато осмотрелся. Внутреннее состояние развалин практически не отличалось от наружного, потолок не сохранился, всё заросло сорной травой, обломки почти полностью ушли в землю. Но, самое главное, руины пустовали.
Развести костёр не представлялось реальным, так как всё, что можно было теоретически спалить, отсырело напрочь. Бродяга стянул с себя мокрую одежду, развесил её на выщербины бетонной стены, а сам укутался в тряпку, бывшую когда-то пледом, которую вытащил из своей котомки. Сумка была сшита из брезента, поэтому в ней ничего не намокло. Немного обустроившись, он также достал из неё планшет с растрескавшимся экраном, найденный накопитель и портативный механический электрогенератор с ручкой по типу эспандера. Странник подключил планшет к динамо-машинке и принялся заряжать гаджет, переводя кинетическую энергию своих рук в электрическую. Периодически по мере утомления пальцев кисти перекладывал зарядку из одной ладони в другую, взгляд его вобрал всю вселенскую пустоту, он ни о чём не думал и ничего не желал. Усталость его достигла такого уровня, что просто не хватало сил её ощутить и осознать. Жизнь длинная, а люди короткие. Планшет зарядился наполовину. Бродяга вставил в него наполнитель памяти. Открыв файловый менеджер, он обнаружил на нэпке множество папок с музыкальными треками. Скиталец открыл одну папку наугад и ткнул пальцем на случайно выбранный аудиофайл, в названии которого значилось что-то звёздное. Незатейливый мотив, посредственное исполнение, но, тем не менее песня его чем-то зацепила:
"Никаких сквозняков,
Так как воздуха нет,
Здесь любое движение неощутимо,
Свет замерших миров
Много тянется лет,
Облака звёздной пыли - единственный климат.
Рисунок созвездий
Я меняю в часы,
Пролетая мимо разных планетных систем,
Одну из них с честью -
Бета Гончие Псы -
Как-то я посетил - Звёздный пёс с именем Лем.
Звали так существо
Из прошедших веков
Философа с планеты Земля и фантаста,
Я имею родство
От подопытных псов,
Каких люди в Космос посылали так часто.
По планете гулял
Я среди валунов
В безвоздушной чарующей той атмосфере.
Силуэт корабля
Человечьих сынов
Увидел стоявший на инкогнита терре.
Ощущая восторг,
Подбежал к кораблю,
Об ошалевшего человека в скафандре
Я потёрся сапог,
Он решил: я - бимлюк,
А он сам повредился умом так некстати.
Но он убедился,
Что я настоящий,
Погладил меня деликатно между ушей,
Не видели смысла
Мы в странствиях наших,
Одиноко мотаться по Вселенной уже.
Но мы вместе теперь,
Бутных два бирюка –
Звёздный пёс и человек-космо-навигатор,
Универсум нам дверь
Почти наверняка
Будет в тайны свои открывать многократно."
Бродяга, продолжая слушать, вынул из сумки заляпанный пластиковый пищевой контейнер, открыл крышку и потемневшей ложкой из нержавейки принялся механически хлебать однородную неаппетитную баланду. Мрак вступил в свои права окончательно. Не доев, он убрал контейнер обратно в сумку, вздохнул, выключил планшет и попытался заснуть.
Наутро, весь продрогший, бродяга втиснулся в ещё не просохшее тряпьё, нехотя дожевал остатки ужина и продолжил свой путь. Дождя не было, но серое небо не пропускало солнечных лучей. Довольно скоро странник наткнулся на подобие поселения, состоящее из десятка покосившихся чумазых хибар, собранных из всякого подножного хлама. Не меняя походки, он повернул к первой хижине и постучал в фанерную дверь. Минуту никто не открывал, и путник постучал сильнее. Ещё через минуту дверь распахнулась, и перед ним предстала опухшая небритая рожа со свирепым вопросительным выражением. Скиталец, нисколько не смущаясь, отрывисто и невнятно пробурчал:
- Врача надо?
Рожа задумчиво прорычал и через минуту раздумий пропустил странствующего лекаря внутрь. В хибаре, состоящей из одной комнаты, царил полумрак, посреди неё дымила ржавая помятая прогоревшая буржуйка, слева от двери у стены стоял стол с длинной лавкой, заваленный старой посудой, над столом висел шкаф, заполненный кухонным барахлом, справа висели различные тряпки, выполняющие роль одежды и всякие примитивные орудия труда. У трёх оставшихся стен располагались три занятых людьми топчана. Рожа повёл рукой в их направлении и выдавил из себя звук, словно его тошнило.
Доктор снял с плеча сумку, поставил её на лавку и достал видавшие виды фонендоскоп и тонометр. Начал он с ближайшей койки, на которой лежала измождённая женщина средних лет. При приближении врача она села на топчане и спустила ноги. Она была одета в длинную линялую штопанную серую сорочку. Доктор пробурчал:
- Что?
Женщина пожала плечами. Врач измерил ей артериальное давление и недовольно поморщился. Попросил жестом поднять рубашку. Её тело было нечистое, обрюзгшее, неухоженное, всё в складках дряблой кожи. Врач фонендоскопом провёл аускультацию сердца и лёгких, по завершению махнул рукой, чтобы она оделась, вернулся к сумке, достал полиэтиленовый пакетик, заполненный высушенной травой, высыпал на стол из него пригоршню и пробормотал, обращаясь в пространство между женщиной и её мужем:
- Щепотка. Настой. Раз в день.
Он подошёл к следующему лежаку, на котором уже раздетый сидел испуганный маленький ребёнок лет шести с огромными синими глазищами, которые казались ещё больше из-за тщедушного чумазого тельца с выпирающими рёбрами. Врач осмотрел его впалую грудную клетку, выпирающий живот, послушал фонендоскопом, заглянул в органы ротоглотки и повернулся к роже, который внимательно и с опаской следил за всеми его манипуляциями.
- Рыбу. Надо.
Рожа только презрительно фыркнул, на что странствующий доктор никак не отреагировал. Он подошёл к последней пациентке. На третьей кровати под тряпьём лежала старуха с закрытыми глазами. Женщина подошла и раскрыла пожилую женщину, та очень тяжело с хрипами дышала. Доктор потряс её за плечо, она открыла слезящиеся веки, мутными глазами взглянула на пришельца и тут же обессиленно вновь их закрыла. Он при помощи женщины приподнял её дырявую вонючую рубаху, посмотрел на втяжение межрёбных промежутков, прослушал лёгкие, измерил давление и отрицательно покачал головой. Женщина вздохнула, прикрыла старуху тряпьём и вернулась на своё место. Рожа рыгнул, врач повернулся к нему, поднимая фонендоскоп, но тот, зарычав, шарахнулся от доктора, как от чумного. Врач кротко пожал плечами, подошёл к лавке и принялся складывать свои причиндалы в сумку. Рожа в это время с оглядкой вытащил из-под первой кровати три ржавых небольших железки и передал их доктору, тот их также положил в сумку и кивнул на чернущий казан с варевом, греющийся на буржуйке. Рожа нехотя кивнул. Врач достал свой контейнер и протянул его хозяину, рожа черпаком бухнул в него две порции питательной жижи. В контейнере оставалось ещё место, человек взглядом попросил добавки, но рожа рыкнул и замахнулся на него черпаком. Доктор сложил еду в сумку и, не прощаясь, покинул затхлое сумрачное жилище.
Сразу же по выходу он направился в соседний домишко, но, как ни стучал, там не открыли. В следующем доме открыли сразу, но чуть не дали по шее. Он флегматично пошёл к другому. Однако сегодня больше услуги врача нигде не понадобились. Получив отказ в последней хижине, он покинул посёлок и направился дальше по жидкому асфальту. Однако из одной хибары его окликнули. Доктор развернулся и пошёл обратно. Высокая худощавая тётка, стоявшая у дверей, отчаянно махала ему, и он по возможности прибавил шагу. Внутри халупы на полу сидел воющий от боли мужик, держа в правой руке сломанную в средней трети предплечья левую. Кучка грязных детёнышей с дикими глазами в испуге забились в дальний угол. Доктор снял сумку, присел на корточки, достал из неё круглую палку, две небольших доски и несколько полосок ткани. Палку он сунул мужику в зубы, двумя руками вправил деформированные кости предплечья (отчего пострадавший чуть не перекусил палку, покрывшись потом), и зафиксировал предплечье между досочками тряпками. Ещё одной тряпкой он примотал левую руку, согнутую под прямым углом в локтевом суставе, к туловищу.
- Два месяца. Так. - Процедил он обескураженному мужику, выдёргивая палку у него изо рта.
Женщина протянула доктору маленькую бесформенную железку, он её принял и вышел.
Пройдя несколько часов, бродяга присел на пригорок, подзарядил планшет, включил музыку, начав сперва с той понравившейся, и принялся обедать заработанной баландой. Дорога, вернее её останки, давным-давно закончилась. Земля подсохла. Доктор бездумно слушал песни и медленно жевал:
"Бестолковая глупая жизнь,
И устроено всё в ней нечестно,
Энтропии везде механизм
Разрушает благие процессы.
Бестолковая глупая жизнь,
В
