это тебя на «вы» перекинуло? Удивлен? Да, брат, вот такие фортеля жизнь иногда выкидывает!
- А как же вы… ты сюда попал?
- Долгая история.
- Куда нам спешить?
- Гм… А ты и впрямь парнишка хороший. За твое здоровье, не замерзай больше!.. Ну, слушай, если есть охота. Детство мое пропустим, перейдем сразу к розовой юности. Тогда, в начале 60-х, физикой многие бредили. Казалось, мир можно с ее помощью перевернуть и человечество осчастливить. В то время мелких масштабов не признавали, планетарными категориями мыслили. Я когда в МИФИ поступал, конкурс был тридцать человек на место. Заметь, без блата поступал, своим умом и старанием. Учились мы крепко, дурака не валяли, хотя и шалили по молодости, не без этого. После окончания института распределился в Арзамас-17, не побоялся из Москвы уехать. Сейчас говорят, что якобы в таких закрытых городах жизнь райская была, полное изобилие. Не верь, врут! Может, немного лучше жили, чем в целом по стране, но зато и работали, как звери! Про нормированный рабочий день и не вспоминали, сутками другой раз из лаборатории не вылезали. Крепили оборонную мощь державы, двигали вперед науку. Что мы там навыдумывали, им, за бугром, и не снилось! Уже после, когда мы секреты свои всему миру стали выдавать в русле нового политического мышления, они в своих америках, франциях, да в англиях рты пораскрывали! Двинули мы-таки науку вперед!
Палыч помрачнел.
- А дальше, что же… Перестройка судьбоносная пошла, потом великие реформы. Фундаментальные науки оказались государству не нужны. Обороняться тоже стало не от кого. Выяснилось, что внешних врагов у нас нет, а от ядерного оружия вообще одна морока. И перестали нам деньги отпускать, зарплату платить нечем стало… Не все смогли осмыслить новую реальность. Начальник нашего отделения, уж на что крепкий мужик был, стоящий, а сломался. Не выдержал, бедолага, застрелился! А какая светлая голова была! Умница. Герой соцтруда, лауреат разных премий, за границей о нем знали… Давай, помянем его, а заодно и всех тех, кого реформы переехали.
Они выпили.
- Но можно, наверное, было как-то приспособиться? Конверсия, перепрофилирование? – спросил Вадим.
- Если бы совсем не перекрыли кислород, может чего и вышло бы… Да только это одни слова, прихлопнули нас, уничтожили, потому что нужно им было нас ликвидировать… Но не буду сбиваться на государственные темы, продолжаю о себе. Вернулся я в Москву. От матери мне квартира досталась, в ней мы и поселились с женой и нашими ребятами - я в Арзамасе женился, двоих детей народили. Вот, притащились в Москву, а денег нет. Сначала гайдаровская реформа сбережения сожрала, затем новые цены нас опустошили, а переезд вовсе под корень подрубил. Ну, жена устроилась работать учителем физики в школу, за гроши, а я стал искать, чем бы семью прокормить. В Москве с работой легче было, все-таки центр российской коммерции и политики. Мы почти десять лет здесь не были, приехали – ахнули! Иномарки, супермаркеты, рестораны, казино, элитные дома – жизнь ключом бьет! Странное дело: большинству людей в России жрать нечего, а тут в каком-нибудь паршивом казино за ночь миллионы спускают! Государство в упадке, экономика на ладан дышит, а на Рублевском шоссе дворцы строятся для избранных граждан!.. Опять я отвлекся. В общем, начал я искать работу. Туда, сюда потыкался, наконец, повезло. Один мой приятель открыл фирму по сбыту металлопроката и взял меня к себе для решения организационных вопросов. Вот уже где я побегал по инстанциям! Говорят, в советские времена бюрократия была, - не спорю, была, - но при демократах она расцвела пышным цветом и выросла на порядок. Бумажек надо собрать десяток на любое плевое дело, и подписать их у разных начальников. Если законным путем идти, - не дойдешь! Без подарочка никуда не сунься, а на взятки даже негласная такса установлена: кому, сколько, и за что. А как оформил бумажки – изволь с бандитами договориться, а не то прибьют или разорят. Впрочем, чего я тебе рассказываю, сам знаешь наши порядки.
Вадим засмеялся и кивнул.
- Да уж, смешно, аж плакать хочется! – невесело усмехнулся Палыч. - Всего противнее – лебезить и кланяться, но семью кормить надо, поэтому я наплевал на себя, на самоуважение. Так и крутился. Коммерция у нас шла ни шатко, ни валко: где-то нажили, где-то прогорели, с кем-то договорились, а с кем-то сорвалось. Хорошо, что у приятеля связи остались с прежних времен, иначе был бы полный капут. Но на этих связях мы, в конце концов, и сгорели. Заключили договор с одним большим начальником, через его посредничество хотели товар дешевле закупить. А он наши деньги к себе в карман положил, и привет! Поди, достань его, у него такая крыша – пушкой не прошибешь! Прогорела наша контора, началась вторая серия хождения по мукам.
Где я только не работал: грузчиком был, землекопом, рекламным агентом, охранником, расклейщиком объявлений! Работал, как вол, как каторжный, а на жизнь не хватало. Моя жена мыкалась со мной, мыкалась, - и не выдержала! Забрала детей и уехала к теще в Ленинград. Там ей обещали вакансию предоставить в какой-то конторе у знакомых. Не знаю, что у нее получилось, давно известий не имею… Первое время очень скучал без семьи, и сейчас иной раз тоска накатывает. Но жену не осуждаю: зачем ей со мной погибать было, детей обрекать на нищету?
***
Палыч налил водки. Вадим, чувствовавший, что пьянеет, закрыл свой стакан рукой. Палыч не настаивал и выпил один. Водка оказывала на него обратное действие: чем больше он пил, тем трезвее становился.
- Обидно мне сделалось за свою исковерканную судьбу, за опоганенную державу. И начал я ходить на всякие митинги и демонстрации. Примкнул, можно сказать, к оппозиции. Комунистов-партократов я, понятно, никогда не любил; не за возврат к прошлому я ратовал, а против нынешней гнусности. На многих мероприятиях побывал, но толку от этой кутерьмы не увидел. Публика собиралась пестрая, как по составу, так и по взглядам. Ораторы на трибуне власть ругают, а что делать - разумного никто ничего не предлагает. Несут какую-то чепуху. А некоторые выступавшие были такие разъевшиеся и вальяжные, что по ним не скажешь, что плохо живут. Народ же их слушал разный: с одного бока алкаш стоит, тянет водку из горла бутылки и матерится: «Так – распростак, житья не стало, не на что бутылку купить!» С другого бока девчушка с портретом Ленина, - видать, идейная! Большинство присутствующих – люди среднего и пенсионного возраста, жизнью ушибленные, хмурые и растерянные. Постоят, покричат: «Банду Ельцина под суд!» – да и разойдутся. Душу отвели, пар выпустили – и слава Богу!..
С весны пошли разборки в верхах государства, Верховный Совет принялся с народом заигрывать. Интересные начались дела… Ты о первомайской демонстрации, которая на Ленинском проспекте проходила, слышал чего?
Вадим пожал плечами:
- Так, что-то…
- Интересное было зрелище, жутковатое. В тот день в Москве состоялись две маевки. Первая в Центре под присмотром властей – чинная, благородная, непонятно, для чего проводившаяся. Вторая – на Октябрьской площади под командованием Анпилова. Его идеи лично мне смешны. Из какого времени он их вытащил? Какая может быть пролетарская революция в конце ХХ века? Но мне нравилась непримиримость Анпилова, то, что он, в отличие от других, не лизал задницу власти. И я поехал на Октябрьскую площадь.
Народа на площади собралось много. Люди пришли сюда, как на праздник, привели детей, принесли флажки, шарики, многие пели под гитару. Главным для них в тот день было не протестовать против нынешних порядков, а вспомнить прежние времена, старую хорошую жизнь. Анпилов это понял, митинг провел короткий, говорил больше о празднике, чем о проблемах. После митинга встал вопрос – куда идти? Анпилов объявил, что в центр дороги перекрыты, демонстрацию разрешили только до центрального Выставочного зала. По сути – издевательство! До зала от площади метров четыреста, мост пройти – и все шествие! А людей собралось тысяч тридцать - значит, когда передние до конечного пункта дойдут, задние еще на площади будут стоять. Ну, Анпилов и предложил идти к Университету на Ленинские горы. Раз в центр нам двигаться нельзя, пойдем от центра, говорит. Ленинские горы – место хорошее, там есть, где остановиться.
А день выдался, как на заказ! Тепло, солнечно… Пройтись два часа по такой погоде – одно удовольствие! Пошли весело, с песнями, настроение у всех мирное, даже пьяных не было видно. После того, что потом случилось, Лужков врал о погромах, учиненных демонстрантами по пути следования, о разбитых киосках и магазинах. Выдумал бы чего поумнее! Кто же в компании с женщинами, стариками и детишками погромы устраивает!.. Ну, дошли до площади Гагарина, а дальше пути нет. Стоят машины поперек дороги, а перед ними омоновцы в касках, со щитами и дубинками.
Тут народ разъярился. Что же это – ни вперед, ни назад ходу не дают! Самые отчаянные сцепились с омоновцами. Те их дубинками лупцуют, а наши древки от знамен в дело пустили. Омоновцы решили наших водичкой остудить. Выкатили две пожарные машины и давай поливать! Многих облили с ног до головы, а больше всего прессе досталось. Чтобы запечатлеть беспорядки, журналистов тьма поналезла, их первых и окатили…
После холодного душа, да на праздничек, люди вовсе озверели! Омоновцев раскидали, машины в сторону отодвинули. Здесь-то и погиб молодой парнишка-омоновец. Задавили, беднягу, бортом грузовика. Омоновцы, конечно, тоже озверели и пошли бить всех подряд! Упавших - и то били! Никого не щадили, ни стариков, ни женщин. Спасаясь, люди прыгали через ограду Парка Горького и бежали вниз к реке по тропинкам. Удался праздник, нечего сказать!..
***
Палыч вздохнул:
- Летом положение осложнилось. Руцкой, Хасбулатов и компания всерьез тягались с Ельциным. Он решил их всех разогнать, подписал указ № 1400. Верный ему Лужков здание Верховного Совета блокировал. Отключили все системы снабжения. Но третьего октября несколько тысяч человек из сторонников Верховного Совета прорвались-таки к Белому дому, где этот самый Совет заседал. И началась там полная чехарда! Руцкой, к примеру, тут же сформировал отряд и отправил его Останкинский телецентр брать. Это же додуматься надо было - ведь, телецентр охраняли, как золотой запас страны! Как могли необученные, плохо вооруженные люди его взять? Получилась бойня. А Ельцин козырь отхватил: «На насилие ответим насилием!» На следующий день в Москву ввели войска, и начался расстрел Белого дома.
Палыч одним духом выпил еще стакан.
- Да, брат. Много злодейств и преступлений было в российской истории. Четвертое октября 1993 года – одно из них. Я в Белом доме тогда был, сам все видел, своими глазами. Прибыл я туда третьего октября вечером, когда наших в Останкино уже побили. Шваль, которая к Белому дому за наживой притекла, рассеялась: остались идейные. Я присоединился к мужикам, стоявшим у входа. Говорили разное. Кто-то утверждал, что в Москву войска идут за Верховный Совет драться, что все области против Ельцина восстали, а он с правительством сидит в Шереметьеве, американского самолета ждет.
Постояли мы с час, выходит к нам капитан в камуфляжной форме.
- Постройтесь, - командует.
Построились кое-как.
- Положение
