игроку. Лет пятьсот назад он прочёл следующее - «что лучше: чтобы государя любили или чтобы его боялись? Говорят, что лучше всего, когда боятся и любят одновременно; однако любовь плохо уживается со страхом, поэтому если уж приходится выбирать, то надежнее выбрать страх». Идейка не самая-самая, но азарт пробуждала. Увлёкшись, он удвоил ставки – он желал чистой, неразбавленной, преданной ненависти. Любовь можно было купить, поменять, выпросить. Страх – слишком грязный продукт. Ненависть всегда настоящая и чистая. Подделок история не знает. Поле битвы – душа человеческая. Ставка – жизнь, иногда своя собственная. Майор на два корпуса опережал любого противника, потому что смерть о нём забыла, а душа была абортирована ещё в раннем детстве. Точно, я знаю, что говорю. У Майора безопасности на месте души жила ненависть – личная и трофейная.
С Троечником не получалось. Пока не получалось…. Вообще не получалось! Майор видел этого сопляка насквозь и на метр под землю. Негативный ресурс невероятного объёма и концентрации. Щенок изжит своей стаей насовсем, за слабость и подлость. В родителях любви осталось ровно на предпочтение крем-брюле пломбиру и коньяка водке. Да и то чудо! ... Отец – фронтовик, мать – медсестра хирургического отделения. Что не сгорело в войну, после растворил алкоголь.
А у мальчишки все каналы работают! Настроишь ненависть – есть ненависть, настроишь агрессию с убийством – пошёл стрелять, как пулемёт. Никого не жалея, как в кино! А через неделю приходишь – и придя, находишь его незанятым, выметенным и убранным. Кто? Кто подметал и убирал?
-- Здравствуйте, дядя Майор, как у вас дела? А я вам чай заварил! ...
Дядя Майор, сохраняя спокойствие, забирал его на весь день и ломал в маленьком изгое всё, что ещё не было сломано хотя бы раз. Кросс по Михайловскому саду на четвереньках, в осенней грязи и ледяной воде замерзающих луж. Он отправил его на последний круг, а сам уехал домой на такси. Промокший и брошенный, Троечник поплёлся пешком, потерял шапку и простудился. Закалка характера? Да там не было никакого характера и быть не могло! Всё, из чего вырастает сильная личность, было давно перемолото в фарш тотальной программой обесчеловечивания. Достоинство, уважение, воля, честь, талант – ненужные исторические рудименты древнего человека. Нового человека определяли голод, страх, самоуничижение, лживость и зависть. Почётные государственные заболевания. Быть здоровым значит быть не как все.
Семейная история, религиозные навыки, фольклорные сюжеты – всё удалялось под предлогом пережитков прошлого и лживости любой религии в принципе. После в массовое сознание вводились первоначальные элементы новых мистических канонов. Коллективизм, уравниловка, ненависть к ярким индивидуальностям, неприятие бытового комфорта и преуспевания, агрессия по отношению к людям несогласным с догматами новой религии. Специальные службы были столь многочисленны и растворены во всех слоях общества, что вся испанская инквизиция с её шпионами, пытками и кострами легко потерялась бы в районной структуре новых ревнителей истинной веры. Особую касту в этих институтах безопасности составляли охотники за головами. В массах бытовала легенда, что изымая из социума самых талантливые и неординарные умы, государство формирует мыслящую элиту. Эта идея ничем не подтверждалась, но и не была официально опровергнута. Поэтому вскоре она стала неканонической частью религии всеобщего равенства. Была ли эта элита элитой или её никогда не было – вопрос по сей день остаётся без ответа.
-------------------------------------------
Итак, возвращаясь из хрен знает какой пустыни и находя душу мальчика прибранной и чистой, Майор следовал строке устава и приводил с собой ещё семь злейших демонов, каких только мог найти. Он приводил мальчишку в шикарные закрытые распределители, где в отделе игрушек на полках стояли автомобили и аэропланы, словно только что примчавшиеся из страны маленьких человечков. Покинув этот детский рай, Майор объяснял своему ученику, что он такое дерьмо, что недостоин даже думать о подобных вещах. В другой раз они посетили кафе «Квиси-Сана», где Майор хорошо пообедал и просмаковал тонкий десерт. Троечнику не досталось ни крошки. Следующий визит был нанесён в закрытый магазин великолепной одежды. Английская шерсть, норвежские свитера и кожаные мотоциклетные куртки. Следующий удар должен быть нанесён в магазине автомобилей и мототехники. Однако, возле прилавка с выставкой великолепных лисьих шапок, Майор почувствовал, как шевельнулась стрелка… не важно, какая стрелка… огонь рыжих мехов расшатал мальчика до слёз. Инквизитор не стал заглядывать в глубину сразу, он умел охотиться на всё живое. Нежно водя ладонью по меховым игрушкам, словно они были живыми, он искоса поглядывал … не поглядывал, а настраивался на спектр эмоций ребёнка, перебирал их и вдруг его едва не свалило с ног. Непонятно откуда, внутри маленького мерзавца бил мощный поток такой любви и преданности… о таких писал Шекспир пятьсот лет назад. В это было невозможно поверить, но Майор имел дело именно с вещами невероятными и сразу заменил икс на большого рыжего кота. Сук-кин кот! Теперь всё начинало сходиться.
С отвращением заглянув в плаксивую рожу своего ученика, рявкнул глухо, по-бульдожьи:
-- Пшёл вон!
Троечник от обиды заморгал голодными глазами и шмыгнул носом:
-- Товарищ майор…
-- А ну бр-р-рысь! – зарычал бульдог в дорогом кителе. Мальчик привычно упал внутрь себя и поплёлся к выходу из магазина. Майор неслышно вышел чёрным ходом и отправился бродить по мокрым неуютным улицам. Ещё два-три хода и финал. Но эти ходы должны быть шедевром! Vae victis!
-----------------------------------------------
Настал день, когда всемогущий Майор приоткрыл перед учеником картину его возможного будущего. Он заехал за Троечником на военном виллисе с брезентовым верхом. Мальчик хотел устроиться на переднем сидении, но человек за рулём обругал его и отправил в заднюю часть салона, где на железном полу валялись драные мешки и пахло старыми сапогами. Троечник кое-как устроился, чтобы не сильно биться об железо, и принялся наблюдать, как Майор управляет машиной. Водитель был прекрасен как полубог, при условии, что с обратной стороны был виден получёрт. Двигатель завывал так гармонично… в этом вое была слышна каждая из шестидесяти horse powers, запряжённая в далёкой стране Америка. Майор бросал машину в повороты, разгонял под гору и резал уши визгом тормозов. Ему хотелось, чтобы пацана позорно стошнило, но тот выдержал, хоть и побледнел.
Промелькнули последние городские здания и виллис выскочил на шоссе. В окнах замелькали верхушки сосен на фоне промытого предзимнего неба. Немного погодя асфальт сменился ухабами грунтовой дороги, проложенной в густом лесу. В машине наступили ранние сумерки, водитель убрал газ и не успел Троечник хорошенько присмотреться к глубокой чащобе, как виллис неожиданно выскочил на большую поляну, занятую палатками военного лагеря.
--- Вылезай, доходяга!
Их встречали человек десять подростков, облепивших машину со всех сторон. Крепкие сытые ребята гимнастёрках без погон и бриджах защитного цвета – они не суетились, не радовались, не шутили. Они окружили виллис, внимательно рассматривая Троечника, в меру вызывающе, и в меру презрительно.
-- Товарищ майор, это новичок? На полный курс? – равнодушно осведомился парень постарше, с прозрачными светло-серыми глазами.
-- На экскурсию. Забирайте! – сдержанно рявкнул Майор.
Мальчишки обступили гостя и без единого слова двинулись в дальний угол поляны. Шли быстро и Троечник не успевал, прибавлял шаг, спотыкался, сопел и злился. Тут кто-то подставил ногу в начищенном сапоге, кто-то хорошенько толкнул в спину, а чей-то костистый кулак въехал глубоко в живот. Гость хватанул воздуха сведённым ртом и без малейшего звука ткнулся лицом в прошлогоднюю хвою под ногами.
-- Вставай, доходяга!
Пошатываясь и задыхаясь, Троечник встал на колени. Как только он выпрямился, сероглазый курсант с разворота впечатал ему под рёбра свой сапог, вполне взрослого размера.
-- Шевелись, доходяга!
Два крепыша взяли его за руки и с размаха приложили к вековой сосне с корой янтарного цвета. Голова с глухим звуком боднула ствол и мир для Троечника перестал существовать. Похоже, наступил один из многих незамеченных моментов истины. Наступил, подождал и ушёл в прошлое.
Сквозь полуоткрытые веки и холодные слёзы пропечатался до боли необходимый силуэт Майора. «Скиннер… майор Скиннер…» - мысль-бродяжка из другой реальности постучалась в гудящую голову… поняла, что пришла не вовремя и исчезла.
-- Подъём, доходяга! Пошли, посмотрим твои фокусы…
Майор рывком поставил мальчишку на ноги, грубо похлопал по щекам рукой в лайковой перчатке. Придерживая за шиворот полуживого ученика, педагог отволок его к землянке с неправдоподобно толстой дверью. За десятью дюймами танковой брони вниз убегала лестница, заканчивавшаяся в глубокой темноте.
Под землёй было никак. Ни весело, ни скучно. Ни страшно, ни отважно. Троечнику показалось, что там, наверху, он давно уже умер, а здесь крутят старое затёртое кино про то, как он был когда-то живой. Без звука, без цвета, без чувств, без интереса. Воздух в бункере тоже был дохлый, без запаха и тепла. И свет… да что там свет! И не свет вовсе!
Майор уселся за стол и в руках его появились пачки фотографий, размерами как почтовые открытки.
-- Подойди! Смотри, здесь животные сняты. Разложи карточки на две части – справа живые, слева умершие. Понял? – не дожидаясь ответа, он щёлкнул секундомером.
Задание оказалось так себе. Троечник убрал контроль над восприятием и пошёл метать банк, что твой Чекалинский из «Пиковой Дамы». Две овчарки, вполне живые, легли направо. Налево – мраморный дог, мартышка и сиамский кот. Снова пошли живые – дворняга, ещё одна, такса, ахалтекинец, чёрный пудель и здоровенная псина, неизвестной Троечнику породы. Фотограф схитрил – пуделя измазал кровью и уложил как дохлого…ну-ну! Ещё с десяток картинок и колода кончилась. Майор остановил время и сгрёб со стола фотокарточки.
-- Соврал, доходяга! – и он протянул через стол портрет красавицы-овчарки, застреленной на границе вражьими агентами. – дохлая псина и дураку видно!
Троечник взял в руки карточку и не почувствовал смерти.
-- Выжила, наверно. Если всё это не маскировка!
-- Вот же сукин сын, - одобрил ответ Майор. – Поехали дальше. То же самое, только с людьми. Понял? Время! – снова щёлкнул секундомер. – Быстрее!
Вот тут пришлось туго. Каждый персонаж, особенно неживой, тяжкой гирей проваливался куда-то за голову, тянул силы и пробивал дыры в защите. Троечник позвал Кота и почувствовал тепло и нежность на озябших ладонях. Стало легко, каждый портрет обзавёлся тенью, по оттенку которой было ясно – здесь или там изображённый человек. Карточки аккуратно ложились в стопки, счёт между жизнью и смертью был примерно равен.
-- Быстрее! – заорал Майор и нажал невидимую кнопку. Погасли все лампы и темень получилась такой плотной, что в ней можно было захлебнуться. – Не
