событие должно было еще больше повысить международный авторитет Деревнюшки и принести немалый куш. Сам он вызвался быть продюсером и главным организатором «Холмовидения».
– Чем мы хуже, у нас тожа голоса есть. Моя жена как запоет, только держись, любую певичку переорет. Во голосише. Или вон внук Пафнутича Тимка Белый, что хошь споет, да ещё и спляшет! Так что первый приз нам обеспечен, – уверял Размашкин.
– Так он вроде бы как не деревнюшкинский? – удивился Кузлякин.
– Дак мы ему деревнюшкинское гражданство охлопочем. Ну, или политическое убежище предоставим.
– А чо ж ты, Размашкин, вдруг за такие дела взялся, ты ж вроде мужик не авантюрный.
А Размашкина как подстегнули, он вдруг неожиданно для себя разоткровенничался, что, мол, нынче только шоу-бизнесом и выгодно заниматься, да еще в футбол вкладывать, а все остальное, это так, ерунда одна, а не коммерция.
На этот раз Кузлякин проявил разумность и продемонстрировал трезвость мысли:
– Ну да, жилка-то коммерческая у тебя, конечно, есть. А коли, опять прогорим? Я так разумею – ежели не дано, так нечего и лезти, Или еще голоса избирателей отдать желаешь?
И больше вопрос на тему «Холмовидения» не поднимался.
Глава 17. В которой на арену выплывает политический шпионаж
Вновь завертелись серые будни. Правда «серые», это как сказать. Каждый день приносил, что-то новое, только держись. Предвыборная гонка разогналась до предела. Неумов и Пимыч, немного отошедшие в тень в связи с этой футбольной эпопеей, вновь вышли на арену политической борьбы.
Три лагеря вступили в стадию жесткой конфронтации.
Каждый день за высокими заборами Кузлякина и Размашкина, как подозревал Неумов, свершалось нечто интересное, замышлялись очередные козни, плелись интриги, готовились новые наступательные операции.
– Надо заняться политическим шпионажем, – решил Неумов и пояснил Пимычу, – кто информирован, тот вооружен.
Средство для осуществления своей цели они выбрали самое простое. Как раз посередине Деревнюшкинского холма рос высоченный тополь. Именно на этом тополе устроили Неумов с Пимычем свой наблюдательный пункт.
Рано утром, то один, то другой прятались в его кроне и наблюдали в бинокль, что творится во дворах их конкурентов – Кузлякина и Размашкина. Ничего особенного они там не выглядели, но теперь досконально знали, что любит на завтрак и ужин Кузлякин, и что подает на обед Размашкину его жена.
Вся Деревнюшка делала вид, что ничего не знает об этом наблюдательном пункте. Пимыч и Неумов продолжали свою ежедневную «тайную» слежку.
В один прекрасный день со двора Размашкина выехала размашкинская машина, и покатили хозяина и хозяйку в сторону Большого города, еще через некоторое время, во двор к Кузлякину въехал грузовик с крытым верхом.
Тут же, сгорая от любопытства, вся Деревнюшка собралась под тополем. Разумеется, Пимыч был среди зевак. Поэтому толпа закричала, глядя наверх:
– Эй, Неумов, чо там?
– Да ничего особенного, двор, – откликнулся рассекреченный Неумов.
– А в машине-то, в машине-то чо? – неслось снизу.
– Да ничего особенного, корову привезли, – в сердцах ответил Неумов, слезая с тополя, – эх, такое место рассекретили! А все из-за своего непомерного любопытства.
– Да не боись, Ефимыч, ужо мы-то умеем хранить тайны, – заверил Африканыч, – ладно, храждане селяне, идемте отсель.
И любопытные разошлись.
Глава 18. В которой столкнулись мечты и родео
Корова, привезенная Кузлякину, оказалась на редкость смышленой. Она сама ходила на пастбище, осторожно спускаясь по склонам холма, сама возвращалась вечером домой.
В коровьем тандеме она, конечно, сразу же стала главной, федуловская корова ни в чем ей не перечила. В общем, по интеллекту кузлякинская корова опережала некоторых представителей человечества. Один у неё был недостаток, она, как и многие рогатые не любила красный цвет.
Однажды вечером корова, сытая и довольная возвращалась домой с пастбища. Была она в самом безмятежном состоянии духа, а в предвкушении предстоящей дойки иногда трубно возвещала об этом на всю деревню. В этот же самый момент примерно с той же скорость навстречу ей двигался Размашкин, облаченный в новую малиновую рубашку в сочетании с оранжевым галстуком.
Размашкина переполняли радужные мечты. Конечно, Размашкин был реалистом и мечтал крайне редко, но если уж мечтал…
Вот и теперь, он видел себя в кресле президента, отдающим приказания. И все его приказания исполняются по одному мановению руки. Кресло огромное и сам он, Размашкин, огромный и величественный.
А дом его, уже даже и не дом, а дворец с бассейном и тронным залом, а при нем двухэтажный гараж, и телевизионная антенна по высоте превышающая Останкинскую башню.
А жена… у нее такие габариты… нет стоп, это уж слишком, не мешало бы габариты жены несколько уменьшить, поэтому во дворце будет тренажерный зал.
И вообще, это не дворец, а Белый Дом, он ведь, в конце концов, президент, значит нужен Белый Дом. Этакий свой самостроенный Белый Домик.
Кстати, почему самостроенный? Пусть строят другие. И почему вдруг домик? Дом! А то какие-то ненормальные ассоциации. Действительно, название это не очень, так и тянет назвать дом домиком. Да еще белым. Надо будет переименовать.
Размашкин так размечтался, что не заметил приближающейся коровы. В какой-то момент их дороги пересеклись.
От безоблачного настроения коровы не осталось и следа. Увидев перед собой приближающееся отвратительное малиновое пятно, она сначала остановилась и предупредительно замычала. Пятно не поняло предупреждения, оно продолжало двигаться в заданном направлении. Это вывело корову-эстетку из себя. Издав боевой клич, она ринулась в атаку.
Преисполненный чувством собственного достоинства Размашкин сначала не понял, что этот предостерегающий коровий рев предназначен для него. А когда понял, корова мчалась на него во весь опор.
Размашкин развернулся и бросился на утек, ощущая своим затылком яростное коровье дыхание и слыша боевой ритм копыт. Когда на пути Размашкина вырос тот самый тополь, он взлетел на него на одном дыхании. Только сидя на толстой ветке, он почувствовал себя в безопасности.
Корова яростно отфыркивалась, победно мычала и била копытом. Судя по всему, уходить она не собиралась, и осада обещала быть длительной. У Размашкина затекли ноги. Он пошевелился и вдруг услышал отвратительный скрип.
Ветка трещала, обещая вот-вот сломаться. Размашкин хотел перебраться на другую ветку, но вдруг с ужасом вспомнил, что именно на этом тополе он нынешней ночью собственноручно подпилил все толстые ветки до единой, рассчитывая, что шпионы в лице Пимыча и Неумова попадутся в эту ловушку. Сознавая всю безвыходность положения, он попробовал вцепиться в ствол, но было уже поздно. Ветка обломилась, и Размашкин кувыркнулся вниз, сбивая по пути другие подпиленные ветки.
Приземлился он удачно. Точнее сказать прикоровился. Потому что очутился он сидящим на спине коровы, правда, задом наперед. Корова замычала от такой бесцеремонности и взбрыкнула ногами, стараясь сбросить седока. Но Размашкин крепко держался за коровий хвост, чем приводил ее в бешенство.
Взбрыкивая и тряся головой, корова проскакала по Деревнюшке на виду у всех ее жителей. А ненавистный ездок трясся на коровьей спине как кавалерист. Это было удивительнейшее дефиле: ярко малиновый Размашкин в сочетании с коровой скромных оттенков.
Так они и промчались по всей деревне, взбесившаяся корова и сидящий верхом задом наперед Размашкин, пока корова не врезалась в стог сена и резко не затормозила. От неожиданности. Размашкин слетел с коровьей спины и перелетел на другую сторону стога. А корова, разом успокоившись, начала жевать сено.
Размашкин, охая и кряхтя, огородами пробрался к себе домой и до конца предвыборного периода на людях больше не появлялся. Правда, он попытался отомстить и Пимычу, и Кузлякину. Про одного он написал в комитет по защите животных, что Пимыч жестоко обращается со своей козой, держит ее привязанной за рога к колышку, чем ограничивает права животного на свободу передвижения. А на Кузлякина написал заявление в милицию, что тот украл цирковую корову и теперь использует ее не по назначению.
После этого события с коровой все как-то утихомирились. И до начала голосования время прошло относительно спокойно.
Глава 19. В которой железные монстры вносят свои коррективы
Приближалась знаменательная дата. За день до выборов Неумов сгоношил всех заняться подготовкой избирательного участка. На этот раз даже Размашкин включился в общее дело. «Избирательный участок» и окрестную территорию скребли и чистили, подбеливали стволики деревьев, вырубали бурьян.
Кузлякин тоже был здесь. В общем, дело нашлось каждому. Потом все ушли на обед, и тут Кузлякин увидел торчащий в замочной скважине ключ. Он легонько толкнул дверь, и она открылась.
В мозгу Кузлякина мелькнула безумная мысль. Он вошел. Кажется, дверь осталась открытой, но ему было некогда отвлекаться на это. Кузлякин добрался до бюллетеней и начал лихорадочно вычеркивать из них графу с Размашкиным. Пимыча серьезным конкурентом он не считал.
Но тут послышались шаги. Кузлякин в панике метнулся под стол и замер скрываемый спускающейся скатертью. Он чувствовал себя препоганенько, как отличник, попавшийся со шпаргалкой на экзамене. Впервые, со времен сопливого детства ему, Кузлякину, сильному мира сего, пришлось скрываться под столом, как последнему нашкодившему коту.
Дверь скрипнула, и Кузлякин явственно различил голос Савишны.
– Ну вот, все ушкандыляли по домам, как чо и есть, а участок нараспашку.
А потом также явственно Кузлякин услышал, как в замке повернулся ключ. Шаги удалились. Кузлякин подергал двери. Попробовал надавить на них плечом. Намертво. Старая работа. Он разбежался и, как таран со всей силушки бахнулся в двери. Бесполезно.
Кузлякин понял, что попался. Он, уважаемый человек, железный характер, экономический монстр местного масштаба, и так вляпаться! Его обуяла небывалая тоска. Вот сейчас придут, а он здесь с подпорченными бюллетенями. Это всё! Гибель карьеры!
Кузлякин сунул голову в окно. Где-то когда-то он слышал, что если пролезет голова, то пролезет и всё остальное. Голова пролезла. Но всё остальное…
Обратно голова тоже никак не хотела. В более дурацкое положение Кузлякин ещё ни разу не попадал. Кузлякину оставалось только крутить головой и надеяться на чудо.
Неумов еще накануне сколотил огромный ларь, который замыслил использовать как сейф и несколько деревянных ящичков с прорезями, их предполагалось задействовать под урны.
Теперь Неумов волочил этот ларь к избирательному участку. Ларь был добротный тяжелый, сколоченный из толстенных досок, и Неумов еле переводил дух. В этот момент на его пути и появился Размашкин.
– Это… Чо хочу сказать-то… тачку бы сподручнее было.
– Да где ж ее взять-то?
– Дак это того… щас приведу, – проявил непомерную щедрость Размашкин.
И через несколько минут Размашкин появился со своей необъятной тачкой. Кряхтя, они погрузили на неё ларь, и Размашкин вызвался сам доставить груз по назначению. Конечно, ведь для вождения тачки
