Арест

Отрывок из романа «Рождённый выжить»

Утром ни свет ни заря в ворота кто-то громко постучался. Мачеха накинула на себя шабуру и выбежала во двор.
– Открывайте! – раздался с улицы чей-то мужской голос.
Распахнув ворота, она увидела несколько повозок с красноармейцами, вооружёнными винтовками и тачанку с пулемётом. От увиденного мачеха невольно попятилась назад, ноги её подкосились и она упала.
– Зови хозяина! – играя револьвером около её лица, приказал командир отряда ОГПУ. И тут же прикрикнул - А ну встать!
Мачеха поднялась. Перед ней стоял худенький, с измождённым от изнурительной службы без сна и отдыха лицом молодой человек. Его глаза горели ненавистью к врагам революции.
– Н-никита, вы-выходи! Т-т-тут пришли к тебе! – заикаясь и пятясь назад, крикнула Авдотья, не отрывая испуганного взгляда от оружия, направленного на неё.
Отец нехотя вышел, он сразу понял, в чём дело, напрягся и покраснел. На лице заиграли жилы, вена на лбу налилась кровью.
– Мельников Никита Евдокимович? – командир отряда недобро взглянул на отца.
– Да. Он самый.
– Мы вас раскулачиваем, ознакомьтесь с Постановлением и распишитесь.
– Я неграмотный.
– Ну, поставьте крестик.
– Что значит раскулачиваем? Кто здесь кулак?
– Так вы, Никита Евдокимович. Вы и есть кулак. Вас оповестили, что всё принадлежит теперь артели?
– Не согласен я.
– Согласия вашего не требуется. Мы всё конфискуем.
Услышав эти слова, Авдотья громко вскрикнула, словно сражённая пулей, и упала в обморок. Я подбежал и стал трясти её.
– Мама, мама, очнись!
Она пришла в себя:
– Миша, что они сказали? Я не поняла.
Тут подбежал Рома и увёл мачеху домой. Отец стиснул зубы да так, что я услышал, как они заскрипели. Командир положил перед отцом бумагу, на которой ему пришлось поставить крестик. Красноармейцы стали выводить скотину и лошадей. Коровы мычали, овцы блеяли, кони фыркали. У отца земля уходила из-под ног, он стоял, пошатываясь, сжав кулаки. В это время я заметил, что его держали на мушке два красноармейца. Они видели, что так называемый кулак того и гляди набросится на командира.
У нас забрали весь скот: лошадей, коров, овец, свиней. Этот день стал переломным в нашей судьбе. Всё, на что мы рассчитывали и надеялись, было унесено, словно наводнением, или сожжено пожаром. Без лошадей поле не вспахать, без коров не пить молока, без овец нет мяса, а впереди зима. Нас просто обрекли на голодную смерть.
Но на этом всё не закончилось, на следующий день также рано утром в ворота постучались. Отец спросонья заворчал:
– Кто это ещё?
– Открывайте! – из-за ворот послышался уже знакомый голос командира.
– Что им опять надо? Уже всё забрали, по нашу душу теперь пришли, что ли? – набрасывая на себя шубу, отец поспешил к непрошенным гостям.
Предчувствуя беду, он торопливо открыл ворота и увидел стволы винтовок, наставленных на него. Перед ним стояли трое красноармейцев и их командир.
– Вы арестованы! Вам и вашим сыновьям Роману и Михаилу предъявлено обвинение в кулачестве. Вот Постановление о вашем аресте, – командир помахал какой-то бумажкой.
Один красноармеец завязал руки отца, а двое зашли в дом за нами. Мачеха металась среди нас, не понимая, что происходит.
– Люди добрые, за что сынов-то? Оставьте! – упав на колени, кричала она, вцепившись за штанину усатого красноармейца.
– Пошла прочь! – тот брезгливо отшвырнул её ногой к стене.
Младшие дети заплакали. Они всё понимали, самому маленькому Васе было уже девять лет.
– Дядя, дядя! Не трогайте маму! – плакал Васька.
– А-а-а, кулацкое отродье! Ну, погодите, и до вас доберёмся!
Поморщившись и сплюнув на пол, красноармеец вышел вслед за нами, подталкивая нас винтовкой. У меня появилось дикое желание вырвать у усатого из рук оружие и расстрелять всех наших врагов, но разум подсказывал этого не делать. Малышей они потом уж точно не пощадят.
Нас вели по улице под конвоем будто преступников. Мачеха бежала за нами и голосила на всю деревню. Сестрёнки и братишки бежали вслед за ней. Душераздирающая картина привлекла внимание односельчан. Все высыпали на улицу поглазеть на это зрелище. Посредине улицы Авдотья остановилась и обессилено опустив руки, замолчала. Дети прижались к ней – единственной их надежде и опоре. Её полуседые, неубранные с утра волосы выбились из-под платка и рассыпались по плечам. На мокром от слёз лице застыла маска отчаяния. Так и стояла она долго, словно окаменелая, глядя нам вслед, с облепившими её братишками и сестрёнками…
– Она выдержит, обязательно, не то выдерживала, – оглядываясь на свою жену, успокаивал себя и нас отец.
Люди молчали. Некоторые из них улыбались, женщины прикрывали рот платочком то ли от страха и ужаса, то ли прятали свои усмешки. Некоторые мужчины сняли кепки, будто вели уже покойников, кто-то плакал. Я чувствовал унижение и подавленность. Все мои радужные планы на светлое завтра рушились прямо сейчас.


Побег

Отрывок из романа "Рождённый выжить"

Посмотрев на мои натёртые до крови руки, отец с безысходностью произнёс:
– Мы здесь все умрём. Беги, сынок, куда глаза глядят.
– Правду говорит батюшка: ищите и найдёте, что толку сидеть здесь, дожидаясь смиренно своего смертного часа. Надо искать выход, – поддержал отца его брат Сазон.
Как всегда запасливый дядя Ефим вытащил из спичечного коробка мятую купюру с достоинством в тридцать рублей и вручил мне.
– Бери, сынок. На дорогу домой в аккурат будет. Прощай Мишка! Увидишь наших, передавай привет!
Отец отдал свои рукавицы.
– Возьми, Мишаня, пригодится, – он крепко обнял меня и попрощался: – Давай, сынок, беги, спасайся! Даст, бог свидимся!
Как стемнело, я побежал. Наши бараки не были огорожены, конвой небольшой. Прошмыгнул я мимо охраны, они и не заметили. Спустился под горку, дошёл до станции. Взял билет до Ишима через Свердловск за 29 рублей 50 копеек. Получил сдачу 50 копеек. Вышел из вокзала и увидел знакомого мужчину Федота из челдонской деревни Ташаиры. Федот стоял весь оборванный и грязный. Оказалось, он тоже в бегах. Федот достал кисет, отдал его мне подержать, а сам закурил. В эту минуту к нему подошёл человек в штатском и строгим голосом приказал:
– Пройдёмте, гражданин.
Они ушли, а я остался стоять с кисетом в руках. Всё стало ясно: Федота поймали. Я уже приготовился к тому, что и меня заберут, но ко мне никто не подошёл. В этот момент я лихорадочно соображал: «Видать приняли за городского, поэтому и не обратили внимание". Одежда-то моя не деревенская. Сам пошил себе пальто и кепку, а такое в деревнях не носят. И уж слишком молод я для кулака.
«Во дела, - думаю. - Федот пропал!»  Но я всё равно переживал, что вернутся и за мной.
Подошёл поезд, я зашёл в вагон, сел на своё место и тут же напротив меня уселся милиционер! Я обомлел. Сижу ни жив ни мёртв, но виду не подаю. Думаю: «Что делать, если спросит мои документы?» Внутренне приготовился: спросит, ударю его по голове, убегу в тамбур и спрыгну с поезда. Но всё обошлось, через две остановки он сошёл, и я вздохнул с облегчением. Оставалось сутки пути до Свердловска, а там пересадка на другой поезд. Очень хотелось есть. Уже третий день во рту ни крошки.
Приехал в знакомый мне город Свердловск и стал разыскивать друзей-грузчиков. Зашёл к ним домой, но дома их не оказалось, на станции тоже. А мне надо спешить закомпостировать билет и ещё два часа ожидать поезд. На вокзале повсюду милиция. Решил примкнуть к рядом сидящей паре с детьми, ожидавшей поезда, чтобы своей одинокой фигурой не привлекать внимание. Сел рядом с ними, но семейные меня прогнали:
– Уходи, жулик! Что ты тут отираешься? А то смотри, мы милицию позовем!
Пришлось отойти в сторонку. Время тянулось, и каждая минута длилась словно час. Наконец еле-еле дождался поезда и сел в вагон. До Ишима ехать сутки, а есть хочется спасу нет. В кармане 50 копеек. На следующей станции вышел на перрон. У торговок купил две шанежки (пирожки с картошкой), и мой капитал закончился. Вши, которых я прихватил ещё в бараке, не давали покоя. Видимо их стало слишком много, потому что они сновали по всему телу, хоть горстями бери и сбрасывай с себя.
Когда поезд прибыл в Ишим, уже стемнело. Все пошли направо к станции, я налево, чтобы не привлекать ничьё внимание. Перешёл пути и вышел на дорогу. На дороге увидел просыпанные кем-то семечки, сгрёб их в карман вместе с землёй и стал жевать прямо с кожурой. Мне предстояло пройти двести километров до своей деревни.
Я двигался вдоль дороги. В ту ночь светила полная луна и хорошо освещала местность. Кругом ни души. Над моей головой гудели телефонные и телеграфные провода. Тускло горели редкие фонари. Было тепло. Весеннее солнце ещё днём прогрело воздух и землю. По обеим сторонам дороги зиял черной пустотой ночной лес. Слышалось стрекотание сверчков и редкое уханье филина, который внезапно вдруг возник передо мной почти перед самым моим носом. Не торопясь он перелетал через дорогу на другую сторону леса, громко хлопая большими крыльями. Шагая по обочине дороги, чтобы как-то прибодриться, я вспомнил слова популярной тогда песни о бродяге и стал тихо напевать:

По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная,
Тащился с сумой на плечах.

Бежал из тюрьмы тёмной ночью,
В тюрьме он за правду страдал.
Идти дальше нет уже мочи –
Пред ним расстилался Байкал…

Я и не заметил, как сам стал бродягой. Подумать только, ведь недавно жил беззаботно, думал о будущем, строил планы. Теперь от них осталась только эта придорожная пыль и ночь, которая запомнится мне навсегда. Все ночные дороги, по которым я когда-либо потом ходил, напоминали ту ночь. Тогда я ещё не знал, что, вступив на трудный и опасный путь беглеца, мне придётся отказаться от самого себя…
До утра прошёл всего шестнадцать километров. Как рассвело, увидел проезжающего мимо почтальона с колокольчиком.
– Дяденька, пожалуйста, подвезите меня, – взмолился я.
Но почтальон лишь махнул рукой и поехал дальше. Не стал даже разговаривать.
Вдали показался ездок на телеге. На ней сидел этакий упитанный сытый мужик, который, подъехав поближе, подозрительно оглядел меня с ног до головы.
– Дяденька, подбросьте, пожалуйста, до города, – смотря ему прямо в глаза, я старался вызвать жалость.
Но мужчина заявил:
– С Урала бежишь? Небось, с золотых приисков? С заработков? Ничего, пешком дотопаешь, – его плеть, словно пуля, просвистела над лошадью, и телега поехала прочь.
– А ну пошла, кляча! Ходят тут всякие! – мужчина отвернулся от меня и гордо подняв голову, устремил свой взгляд вперёд.
«Отзывчивые у нас люди – ничего не скажешь, хоть сдохни тут на дороге», – подумал я с досадой. Силы мои иссякали, неистово одолевали вши. Они тоже были голодные и решили, видно, доесть меня всего без остатка. Кто-то из нас должен же был наесться. Через час я увидел проезжавшую мимо бабушку на телеге с мешками. Лошадка у неё добрая, откормленная, с серыми разводами. Потеряв всякую надежду, упавшим голосом я обратился к ней:
– Бабушка, подвезите меня.
Она ласково ответила:
– Садись, сынок!
– Спасибо, бабушка, за доброту вашу! Меня зовут Михаилом. Откуда и куда путь держите и как вас величать?
– Из деревни Малахово я. Кличут тёткой Матрёной. Отвезу тебя, не волнуйся, сынок. А ездила я в город.