Виктория Борисовна ушла с работы сразу же после звонка Кравцову. Она торопилась домой – привести себя в порядок и все приготовить к свиданию с Сергеем. Налогоплательщики подождут, а личную жизнь откладывать уже некуда. В свои без малого сорок лет она ни разу не была замужем. Вика ненавидела мужчин за свое вечное одиночество, ненавидела себя каждый раз, когда подходила к зеркалу, но еще больше она ненавидела своих родителей за подаренный ей генотип. Впрочем, отца Вика почти не помнила. Он исчез из их жизни, едва дочери исполнилось три года. Почему исчез, и куда исчез, так и осталось загадкой – мать никогда об этом не говорила и на вопросы дочери отвечала отборной бранью. В доме не сохранилось ни одной его фотографии, поэтому повзрослев и поняв, что гадкий утенок никогда не превратится в белого лебедя, Вика так и не знала, кого из родителей её больше благодарить за свою «красоту». Мать Виктории, Евгения Михайловна, вполне годилась на главную роль в этом «наследственном деле». В чертах лица матери и дочери сходство угадывалось безошибочно. Разве что кожа на лице и двойном подбородке расплывшейся Евгении Михайловны не так смахивала на изрытую кратерами поверхность Луны как у дочери. Глядя на мать, Вика иногда с ужасом думала, что если ей передались и гены, отвечающие за фигуру, то в пятьдесят лет ей придется повеситься.
Но все же, самым ужасным в Евгении Михайловне был характер. Наверное, все некрасивые люди в какой-то степени считают высшей несправедливостью внешнее превосходство других и за это тихо ненавидят всё человечество. А человечеству просто не остается ничего другого, как отвечать им взаимностью, если это «доброе» чувство начинает проявляться во всей красе. У Евгении Михайловны ненависть ко всем, кто мог без слез смотреть на себя в зеркало, с каждым годом росла в геометрической прогрессии. Даже про соседку, работавшую медсестрой в районной поликлинике и не раз абсолютно бескорыстно таскавшую её без очереди по кабинетам врачей, приходившую к ней ночью и рано утром сделать укол, она однажды сказала:
– Варька-то, чтоб она сдохла, на пенсию вышла, а с работы не уходит. Небось мало с больных нахапала.
Сама Евгения Михайловна в карьере не преуспела. Ни на одной из многочисленных работ она не продержалась больше года – отовсюду рано или поздно увольняли за склочность и мстительность. Даже работая уборщицей, она умудрялась нажить врагов на всех уровнях: от коллеги-уборщицы до директора.
Как ни странно, уродство родной дочери не вызывало у матери ни сочувствия, ни сострадания. Казалось, она вообще была лишена материнского инстинкта. Увесистые подзатыльники и пинки сыпались на девочку как из рога изобилия, а самое ласковое слово, услышанное Викой от матери за всю жизнь, было «зараза».
Даже прося свою двоюродную сестру, мать Алексея Платонова, пристроить свою дочь на работу в налоговую, которой та руководила до выхода на пенсию, Евгения Михайловна не изменила себе:
– Полина, пристрой мою тварь безмозглую в свою контору бывшую, а? Мне эта зараза уже всю кровь выпила, пусть теперь у народа попьет. Да и жениха бы ей какого-никакого найти, а то так и помрет в девках. Тридцать лет стукнуло, а на хрен никому не нужна – на роже черти горох мололи, будь она трижды неладна!
В отличие от сестры, душевная и сострадательная Полина Евгеньевна племяннице всегда симпатизировала и пыталась помочь. С её подачи Виктория и оказалась в налоговой, а Алексею пришлось периодически приглашать свалившуюся невесть откуда родственницу на корпоративные тусовки и домашние вечеринки. В семье Платоновых родителей любили до трепета. Огорчить мать считалось преступлением против человечности. Но Вике не помогала даже родственная связь с олигархом и отдельная квартира на Шаболовке, которую Алексей подарил ей по просьбе матери.
Евгения Михайловна в этой квартире появилась только однажды. Обойдя недавно отремонтированную двушку в кирпичном доме и придирчиво сунув нос в каждый угол, она сплюнула на паркет в гостиной и искренне возмутилась:
– Жлоб он, этот наш родственничек. Мог бы и поприличней что-нибудь сестре подарить. Не обеднел бы.
То, что сестра была троюродной, и Алексей увидел её в первый раз в жизни, когда отдавал документы и ключи, её не смущало. Евгения Михайловна искренне верила, что ей все должны просто потому, что она у них есть.
Виктория во всех своих неудачах винила мать. Ведь это от неё она получила такую внешность. Это она умудрялась отравлять жизнь дочери даже в режиме «удаленного доступа» – Евгения Михайловна не могла прожить и двух дней, чтобы не обругать Вику хотя бы по телефону. Не удивительно, что в душе Виктории дочернее чувство не колыхнулось, даже когда же врачи поставили матери смертельный диагноз – рак крови.
– Скорей бы, – прошептала она, – одной сволочью станет меньше.
Одиночество угнетало еще относительно молодую женщину. Организм требовал своё любой ценой, а желающие разделить с ней ложе попадались не часто. Не помогал и царский подарок Алексея, несмотря на то, что желающих «жениться на квартире» в Москве миллионы. Мужчины, конечно, иногда появлялись в её доме – один, молодой парень по имени Павлик, приехавший покорять Москву то ли из Благовещенска, то ли из Хабаровска, даже умудрился прожить несколько месяцев, изо всех сил имитируя сердечные чувства. Но в один прекрасный день Павлик был застукан рано вернувшейся с работы Викой в постели с какой-то длинноногой лохудрой, жестоко избит и изгнан навсегда. Остальные, случайно забредавшие ухажеры, не выдерживали и трех дней. Матримониальные планы Вики сжимались как шагреневая кожа после каждой такой встречи, но надежду она не теряла.
Отчаявшись пробудить в ком-нибудь чувства высокие, Виктория решила играть на чувствах низменных. Если мужиков не соблазняет даже жилплощадь, их нужно брать ниже пояса. Осознав эту простую истину, Виктория кинулась изучать теорию. Купив в подземном переходе Курского вокзала несколько эротических романов, потрепанное издание «Кама сутры» и десяток порнографических кассет разных тематических жанров, она твердо решила довести следующего любовника до такого экстаза, чтобы он вообще забыл, как она выглядит. Как раз в этот момент ей и подвернулся ничего не подозревавший Сергей.
***
Табло электронных часов на столе Кравцова высветило цифры 17.30. Сергей потянулся к лежащему на столе мобильнику, чтобы сообщить своей навязчивой «подруге» о неожиданной и очень важной деловой встрече. Но номер он набрать не успел. Дверь кабинета распахнулась и мимо пытавшейся остановить незваную гостью секретарши в кабинет решительно вошла Вика. Одетая в красное обтягивающее платье, в боевом раскрасе, на котором, наверное, озолотился магазин «Л’Этуаль», она возвышалась на высоких шпильках. Сергею на мгновение показалось, что одна из химер сбежала с собора Парижской богоматери и ворвалась к нему в кабинет.
– Дорогой, объясни, пожалуйста, этой милой девушке, что я здесь не посторонняя – произнесла Вика тоном, не допускающим возражений, и захлопнула дверь перед носом секретарши.
От такой наглости Кравцов онемел. Не находя слов, он разглядывал надвигавшееся на него чудовище, безотчетно пытаясь найти в ней хоть что-нибудь привлекательное. Самое удивительное, что отталкивающее впечатление у Вики производило только лицо. Узко посаженные, неопределенного цвета, глаза, тесно примыкавшие к носу картошкой, обрамляло бугристое, изрытое оспинами лицо, где «перепады высот» не могла скрыть и тонна штукатурки. Соломенного оттенка жиденькие волосы, собранные в пучок, лишь подчеркивали это безобразие, будто венчая уродливую композицию в центре натюрморта. Картину маслом довершали выдающиеся скулы и хищная улыбка, придававшая ей сходство с пираньей. Во всем остальном, под туго натянутым коротким платьем угадывалась вполне приличная фигура на стройных ногах. Сомнения вызывала лишь небольшая грудь, но Сергей, как ни пытался, не мог вспомнить, как она выглядела накануне. Перед глазами стояло только лицо.
Сергей тяжело вздохнул и, плохо скрывая раздражение, спросил:
– Зачем ты сюда пришла так рано? У меня еще есть дела.
– Я надеялась, что ты сможешь уйти пораньше, Котя, – Вика обошла стол и нагнулась к Кравцову, подставляя губы для поцелуя, – разве ты мне не рад?
От ненавистного «Коти» и накатившего волной запаха того самого слащавого парфюма Сергея чуть не стошнило. Он отвернул голову и отстранил пытавшуюся прильнуть к нему женщину:
– Вика, на работе я работаю. И ничего больше. Может быть, ты подождешь меня в машине внизу?
«Боже мой! – пронеслось в голове Кравцова – Зачем я это делаю? Прямо как кролик, ползущий в пасть удава. Он что, гипнотизер? Да я же только что согласился поехать к ней! Ну, уж нет. Пусть сидит в своей тачке, а я смоюсь через черный ход».
Но и эта робкая надежда разбилась о броню решительно настроенной Виктории как легкая лазурная волна о гранитную скалу.
– Я лучше подожду тебя в приемной. Надеюсь, твоя помощница угостит меня кофе?
От одной мысли, что это подобие женщины будет сидеть у него в приемной, и её увидит еще черт знает сколько сотрудников фирмы, Сергей похолодел. Достаточно, что завтра весь офис будет смеяться от рассказа секретаря. Вот вам и «непокобелимый» шеф, ни разу не замеченный во флирте с красавицами на работе!
Репутацию бесполого существа, в упор не замечающего женщин на работе, он создавал годами, не позволяя себе даже лукавого взгляда на сотрудниц и деловых партнеров женского пола. Всю свою личную жизнь господин Кравцов строил исключительно вне бизнеса. Подбирая персонал, он ставил внешние данные на последнее место. Правда, откровенных уродин на работу он тоже не принимал – не хотел отпугивать потенциальных клиентов.
Особенно тщательно Сергей подбирал секретарей. По иронии судьбы, секретари у него долго не задерживались. И вовсе не потому, что шеф посягал на их личную жизнь. Основными критериями отбора всегда служили высшее образование, желательно, финансовое, хорошее знание английского и интеллект. Неудивительно, что девушки приходили грамотные и амбициозные. Но, через какое-то время, они начинали проситься либо в отдел продаж, либо в финансовый отдел на более престижную и денежную работу. Против карьерного роста Сергей почти никогда не возражал. Фирма развивалась, бизнес рос, и секретари регулярно шли на повышение.
Единственным условием для перевода Сергей ставил только одно: найти себе адекватную замену. И начинался кастинг. Секретарша, стремившаяся как можно быстрее переехать из приемной в интересный отдел, сама обзванивала кадровые агентства заказывала кандидатов с нужными параметрами, игнорируя попытки отдела кадров притормозить процесс предварительным интервью. В один прекрасный день соискательницы собирались в приемной в очередь для собеседования. Старожилы фирмы цинично прозвали эту процедуру «гинекологическим осмотром», хотя и отлично знали, что за закрытыми дверьми кабинета ничего сомнительного не происходит. Девушек, писавших в разделе «дополнительная информация» своего резюме «готова удовлетворить любые потребности шефа в офисе и
