Комья земли падая глухо стучали о крышку гроба. Этот жуткий неприятный звук вывел Глеба из забытья. Зачем они так беспардонно швыряются землей? Отвратительный грохот. Он подул на посиневшие пальцы, пытаясь, согреть их.
Огляделся вокруг. Какие-то старухи, которых Глеб не знал, даже не предполагал с какой стороны родственников они, перешептывались. Донеслось невнятное: "... зря столько места свободного в гробу, не хорошо это! Значит еще покойник будет в скорости..."
Глеб злобно зыркнул на старух, они заметили. Та, что ванговала про скорую смерть, скорбно поджала морковно накрашенные губы, всхлипнула, промокнув клетчатым платком сухие глаза.
Провожающие сделав печальные лица не спеша обходили могилу по очереди бросая пригоршни мокрой земли.
Маргарита подошла, неожиданно, сбоку взяла Глеба за рукав. Заглянула заплаканными глазами ему в лицо тихо проговорила:
-Глебушка, милый, если ты меня хоронить будешь то только не так! Не хочу в сырой земле лежать. Лучше сожги.
Глеб приобнял Маргариту, спросил:
-Почему я?
-Так ведь ты самый молодой, значит дольше всех проживешь.
-Рита, вот не надо так, не хочу я про это даже думать. Вот ведь как бывает, был у меня дядька и нет.
-Да что уж там - был у меня муж и не стало. Вдова. Какое страшное слово, всхлипнула Маргарита.
Глеб хотел уже было похлопать ее по плечу, подбодрить, но она завидев вновь прибывших родственников направилась к ним. А какой-то мужичонка проходя рядом с уже полу закопанной могилой неловко поскользнувшись на мокрой глине упал прямо в яму.
Он торопливо вскочил на четвереньки спешно пытаясь выкарабкаться, но то и дело вяз в жирном грунте. Хорошо Маргарита этого не видела. Один из землекопов подал ему черенок лопаты:
-Давай, подмогну, - сказал он угрюмо спокойно, - А то ведь закопаем.
Другой землекоп хмуро усмехнулся и перестал ковырять отвал.
-Хватайся!- подал он руку мужичонке.
Пока вытаскивали неудачника все, остановились. Мужчины задымили сигаретами, женщины сбились в небольшие кучки.
Виновато улыбаясь мужичонка отряхивал штаны и пиджак. Весь испачкавшийся он растерянно оглядывался по сторонам. Только черная шляпа, с узкими полями не пострадала, а так весь в глине извозился.
- Вот, а я что говорю, не хочет покойник один уходить. Верная примета... , — будто холодный снежный ветер просвистел мимо.
Глеб резко обернулся, но не увидел, кто сказал это.
Бабки, что шептались до того, спускались узкой тропинкой к стоянке где их ждал заказной автобус.
С неба донеслось многочисленное карканье ворон, хлопот крыльев. Огромная воронья стая кружила над кладбищем будто ожидая большого и сытного пира.
Карр-р! - доносилось со всех сторон.
Кто-то негромко объявил:
- Те, кто простился с покойным, прошу в автобус на поминальный обед. Те кто на своих автомобилях подъезжайте к кафе "Трапезная" у церкви.
Люди пройдя вдоль могилы направлялись к ним, выражая соболезнования, спешили сесть в автобус. Холод и пронзительный ветер буквально выдувал из людей тепло и саму жизнь.
Маргарита обнимала всех в знак благодарности за скорбь, а Глеб лишь сдержанно кивал непокрытой головой. Он совсем не чувствовал холода, разве только руки замерзли.
Беспризорный кот, жалобно мяуча, прошел сквозь лес людских ног вскочил на свежую могилу, замер, озираясь по сторонам.
Люди зашептались, кто-то сфотографировал кота и могилу с памятником, кто-то попытался согнать животное. Но кот не уходил, лишь изредка жалобно мяукал, словно пел заунывную погребальную песню.
- Чей кот, кто знает? - послышалось со стороны.
- Местный, наверное, надо накормить его, пусть помянет тоже.
- Может еще и водки налить? Ну-ка пошел! Кыш, кыш!
Глеб протянул к коту руки и уже было хотел его подхватить, как тот выгнув спину дико взвыл и бросился бежать прочь.
Могильщики во всю орудовали. Они уже установили памятник, выровняли его, обложили вокруг венками.
Глеб поправил одну из лент и стал спускаться по узкой тропинке к автобусу.
Маргарита осталась последней у могилы, беззвучно шевеля губами она как будто что-то торопливо говорила, а землекопы терпеливо ждали в сторонке.
Когда она наконец закончила и пошла к стоянке, мужики собрали лопаты, мешки и другие инструменты, устало побрели к кладбищенской сторожке. Не известно откуда-то взявшийся ледяной порыв разметал многочисленные венки оголив металлические прутья незатейливого памятника.
В кафе на поминальном обеде Маргарита была основательно занята. Она то и дело проходила вдоль столов нося то пироги, то водку. Две старушки помогали, но не успевали. Народу было много. Кто с работы, а кто из соседей. Мужики налегали на водку, благо её было в достатке. Женщины скромно потребляли пироги, впрочем, и про водку не забывали.
За дальним столом уместились уже знакомые старушки и такие же, как они еще человек пять. Они всё больше говорили, а точнее перешептывались, зыркая по сторонам, умолкая только когда кто-нибудь из обслуги проходил мимо:
- Вот я говорю, все приметы на лицо. И кошка та, неспроста, - вещала одна, а другие согласно кивали головами. -Без бесовской силы не обошлось. Да и батюшка, говорят, отпевать Фёдора отказался. Мол, нехристь он, и в церковь никогда не хаживал, и не соблюдал ни праздников, ни постов строгих.
- Да, и детей они с Риткой не нажили за столько-то лет! - вторила другая.
- И нелюдимый какой он был, Федька-то, бывало по улице пройдет, ни здрасьте тебе, ни...только головой кивнет и всё. Никакого общения.
Остальные молча соглашались. Да Фёдора ни очень любили в околотке. Был он молчалив и замкнут.
-А вот Ритка всегда поздоровается и здоровья пожелает.
Остальные согласились:
- Да, да, Рита хорошая женщина. Общительная.
За другим столом видимо уже изрядно опьянев пытались запеть. Но их тут-же остановили.
А близкая родня уместилась за один стол. Сестра Фёдора, Прасковья, отец, уже совсем старик лет под сто, ничего не понимал и кивал и кланялся по всем сторонам. Да два тридцатипятилетних теткиных сына, двоюродные братья Глеба. Все жили здесь с рождения, в поселке. Все молча ели. Братья водку наливали себе до краёв и пили так же молча. Мать на них шикала, но потом махнула рукой.
Наконец и Маргарита к ним присоединилась. Она немного выпила водки, сморщилась, торопливо запила компотом и всхлипнула. Все наперебой стали её утешать, а один из братьев Глеба, кажется Андрей, поцеловал ей руку. Это было, наверное, как высшее проявление солидарности страдания.
Затем братья шумно вышли из-за стола отодвинув лавку и пошли на улицу, покурить. Глеб остался, он никогда не курил. Да и пил мало, только вот пригубил и поставил стакан обратно.
- На девять дней тоже столовую закажем? - поинтересовалась Маргарита.
Все одобрительно загудели, кроме сестры Фёдора, тёти Паши:
- Да зачем, дома накроешь, да и всё, половина не придёт. Мы поможем. Опять же экономнее.
Опять все одобрительно закивали головами.
-А ты, Глеб, у Риты поживешь, у неё сейчас места много, - добавила тётя Паша, но тут же спохватилась.- Просто у нас даже кровати свободной нет.
Глеб кивнул.
В кафе зашел отец Онисим. Он деловито оглядел зал, увидав Маргариту бодро прошел к их столу.
- Соболезную вашей утрате, - скромно поклонился он Маргарите, - надо бы вам помолиться за усопшего, причастится, придёте в воскресенье в храм наш? Очень рекомендую вам, Маргарита. И очиститесь и исцелитесь от духовных страданий. И всех вас призываю тоже.
- Отобедаете, батюшка! Просим вас! - оживилась тётя Паша.
Отец Онисим замотал головой:
- Очень дел много срочных, не сейчас, благодарствую, благодарствую. Если только с собой соберете, то помяну раба божьего Фёдора, позже.
Он скромно подождал пока ему соберут тормозок - пирогов, сладких и с мясом. В последний момент тётя Паша ему сунула в пакет и две бутылки водки. На что он даже возмутился:
- Прасковья, ну это лишнее... .
Однако взяв пакет быстро ушел.
Вскоре и остальные стали разбредаться, а кого и под руки уводили. Все остались довольные поминками, и вдова, и родственники, и соседи.
***
- Глебушка, хочу рассказать тебе, всё как было... Слышишь, Глеб? - горячо шептала Маргарита.
- Мне то зачем? Батюшке в церкви расскажи! - отстранялся от неё Глеб.
- Да не могу я батюшке, ведь грех какой на мне, я виновата, я! - Маргарита вцепилась в рукава племянника и страшно выпучив глаза, продолжила:
- Не могу я это в себе держать. Вот с ума сойду, точно. Из-за меня Федя умер, я его в могилу свела. Бил он меня, понимаешь? Страшно бил, в рёбра. И в живот. Будто хотел жизнь из меня выколотить. Мы когда только поженились, кто-то сказал ему, что я изменила. А Фёдор поверил. А я ни-ни. Да и с кем я могла... . Да и в голове у меня только Федя мой и был. И с той поры он бить меня начал. Рот мне ладонью зажмёт и как вдарит в живот, я дышать забывала как. А потом мне говорит, мол, пожалуешься кому - убью совсем.
Ну так и жили. Он меня бьёт, а я его травлю.
- Как?- выдохнул Глеб.
- Да очень просто - землей с кладбища! Схожу на кладбище, соберу с могил старых земли черной, высушу и в перец ему сыплю. Он пельмени с перцем любил очень.
- Да ты шутишь, Рита? Какая земля, свихнулась совсем. Нельзя землей человека отравить. Как врач тебе говорю.
- Да я еще и с молитвою особой. К бабке я одной ходила. Рассказала ей всё, ну она меня и надоумила. А как я решила Феденьку погубить, так и они начали приходить. Прям возле меня вьются, не отвадишь.
- Кто?
- Ведьмы! Черти! И не знаю, кто еще... .
Глеб заглянул Маргарите в глаза, уж не свихнулась ли она на фоне похорон мужа:
- Рита, какие черти? Какие ведьмы? Ты соображаешь, о чем говоришь?
- Они чувствуют. Как только человек задумает сгубить другого человека, они тут как тут. Им душу людскую заполучить за счастье. Сами то они ничего дурного сделать не могут. Сил в этом мире они не имеют. Ну может напугать кого, да и то, если не боишься, а если в Бога веруешь, то они и связываться с тобой не будут. А вот меня в оборот взяли. Иду я из магазина или просто так гуляю, пристроятся рядом и спрашивают: "Ну, что опять бил? Сколько это терпеть будешь, совсем ведь тебя со свету сживет твой Федька."
А потом почтальон начал приходить, невзрачный такой мужичонка. Постучит в окошко и ждет когда я выйду, говорит, вам письмо. И даёт конверт. Улыбается весь, прям от счастья светится. А на лице его ни бровей, ни ресниц нет. А как шляпу снимает, там лысина и рожки, маленькие.
"Может, правда, черти, говорят, они безволосые.... Да что это я, туда же... . Вон, Ритка с катушек слетела, какие черти, какие ведьмы. Двадцать первый век на дворе."
Но на душе было неспокойно, тревожно, как в детстве, когда Гоголя читал.
- А письма? Рита, письма то где? - спохватился с надеждой он.
- А не было писем. Конверты пустые. Я их вскрывала, а там нет ничего.
- Ну, а конверты где, может штемпель там был или адрес обратный.
- Да сожгла я их в печке, боялась и сожгла. А месяц назад я свечку заказала в церкви поставить, за упокой. Так и сказала: За упокой раба божьего Фёдора. А он ведь живой был! Что же я наделала, Глеб... .
Маргарита разревелась в голос, горько причитая и охая.
Глеб подошел к столу, налил полный стакан водки и выпил разом. Из глаз брызнули слезы, он посмотрел чем закусить и наколол на вилку большой домашний
Если будет страшнее, на ночь не читаю 
