тщательно проверил состояние кандалов, после чего ее вывели из камеры и, заключив в плотное каре, повели по длинной, крашеной в зеленое, залитой ослепительным светом галерее. За стальной дверью, которой она заканчивалась, открывался круглый зал с полукруглыми трибунами, занимающими половину пространства, и деревянными виселицами с уже подготовленными веревками, высящимися как раз напротив зрительских мест.
Рузи подвели к крайнему столбу, поставили точно посередине крышки квадратного люка, расположенного точно под поперечиной виселицы. Прежде чем ее голову покрыл черный, светонепроницаемый холщовый мешок, она с болезненным любопытством успела разглядеть уже установленные на трибунах телекамеры и прожектора, суетившихся вокруг них телевизионщиков, а также ухватить боковым зрением стоящих в окружении охранников остальных приговоренных.
Когда веревка, неприятно натянув мешок на лицо, чувствительно сдавила шею Рузи, больно надавив узлом на затылок, она замерла без единой мысли в тонко звенящей голове, ощущая только тяжкие удары бешено колотящегося сердца, отсчитывающего последние мгновения уходящей жизни.
Но тут вокруг смертницы пошла непонятная волна движения. Веревка вдруг ослабила давление, а затем и вовсе исчезла, сдернутая умелой рукой. Рузи, так и не освобожденную от мешка на голове, грубо рванули в сторону, затем в ее кожу чуть ниже локтя впилась игла шприца, инъекция из которого моментально погасила сознание.
...Рузи очнулась внезапно, словно неведомая сила выпихнула ее из бездонной прорвы ледяного омута. Какое-то время, тяжело дыша и сумбурно ощупывая руками одеяло, под которым лежала, она пыталась понять, где находится - на том, или этом свете. Когда же в голове слегка прояснилось, Рузи села в кровати и не без некоторого внутреннего содрогания, осмотрелась, ожидая увидеть все что угодно, но только не интерьер шикарной спальни, невольно оценивая смелое дизайнерское решение по оформлению помещения и внушительную даже по ее прежним меркам стоимость предметов обстановки.
Тут, наконец, ее голова окончательно очистилась от остатков мутящего разум тумана, и до Рузи дошло, что она обнажена, и более того, судя по ощущениям, отмыта от тюремной грязи дорогими косметическими средствами. И это открытие ее отнюдь не обрадовало. Все сходилось к тому, что в последние секунды перед казнью Рузи спасли исключительно для того, чтобы превратить в наложницы какого-то очень могущественного лица.
Пока чудом избежавшая мучительной смерти узница лихорадочно пыталась сообразить, что же ей теперь делать, дверь с легким скрипом отворилась и в комнату вошла облаченная в строгую униформу юная служанка. Не говоря ни слова, лишь приветливо улыбаясь, она достала из верхнего ящика резного комода красного дерева комплект кружевного белья, а из стоящего напротив кровати зеркального шкафа платье и, выложив все это на одеяло перед Рузи, жестом предложила одеться.
Как белье, так и платье, которое, по прикидкам Рузи было из последней коллекции французского кутюрье, той, чье представление она пропустила, будучи заключенной в блоке смертников, пришлось на удивление впору, словно по ней шили. Так и не обменявшись с безмолвной горничной ни единым словом, Рузи надела туфли, тоже оказавшиеся ей точно по размеру, причесалась перед огромным, во весь рост, зеркалом в раме из благородной бронзы, и вслед за ней вышла из спальни.
Пройдя галерей, украшенной часто развешанными по драпированным стенам картинами и мягко освещенной стилизованными под старинные газовые рожки светильниками, она оказалась в громадном зале, где возле невероятных размеров пылающего камина, куда, наверное, поместился бы целый бык, в кресле с высокой спинкой лицом к огню сидел человек. Прислуга перед входом нырнула в какую-то потайную дверь, и как только стук каблуков туфель по зеркально полированному мрамору пола оставшейся одной Рузи отразился от сводчатого потолка он встал и повернулся к ней.
Рузи невольно остановилась, с тревожным ожиданием всматриваясь в того, кто по одной понятной лишь ему прихоти, сумел спасти ей жизнь, буквальным образом вырвав из рук палачей. Как же могуществом должен был обладать этот человек, если при всех связях ее отца, имевших дружеские отношения со многими высшими правительственными чиновниками, тот не смог купить единственной дочери даже пожизненного заключения.
Между тем навстречу Рузи шагнул крепкий мужчина чуть выше среднего роста, возрастом слегка за сорок, с лицом решительного, знающего себе цену человека. Одет он был аскетически просто. Непритязательная темно-серая водолазка выгодно облегала его рельефный торс, а потертые джинсы и стоптанные кроссовки явно знали лучшие времена. Не доходя пары шагов до Рузи, он заговорил хорошем на английском языке, правда, с едва уловимым акцентом:
- Прошу прощения за мой домашний вид, но я не знал точно, когда вы проснетесь. А согласитесь, провести два дня в смокинге кого угодно сведет с ума.
- Если только вы не английский лорд, - не удержавшись, съязвила Рузи, все еще ощущающая себя не в своей тарелке и никак не могущая нащупать правильную линию поведения.
Ее собеседник довольно ухмыльнулся, оценив остроту, и ответил:
- Ну, что вы. Все гораздо проще. Я скромный бизнесмен, вовсе не имеющий голубых кровей.
- Тем не менее, - Рузи решила пойти ва-банк, стремясь как можно скорее разгадать все загадки, - при всей вашей скромности вы сумели каким-то волшебным образом буквально выдернуть меня из петли, чего не сумел сделать даже мой отец.
- Ничего удивительного, - небрежно махнул он рукой, - у него просто не хватило денег.
- И сколько же, позвольте полюбопытствовать, вы отдали за мое спасение? - голос Рузи предательски дрогнул, потому как под этим вопросом она подразумевала совсем другой: "И чем же я буду платить за это?"
- Ваше избавление обошлось мне в сумму, ну, скажем так, сравнимую с бюджетом небольшой страны, - небрежно ответил спаситель и тут же продолжил: - Если вы не против, то почему и как я это сделал, расскажу за завтраком. Ведь вы же не против подкрепиться?
Не дожидаясь ответа, он запросто взял Рузи за руку и повел к столу, сервированному поодаль от пышущего жаром камина, отодвинул стул и помог ей присесть, но сам, отойдя к своему краю, остался стоять.
- В этой суете я как-то запамятовал представиться, - хозяин замка, а иначе жилище этого таинственного миллионера, а скорее даже миллиардера и назвать было нельзя, слегка поклонился. - Меня зовут Олег, - и тут же заботливо добавил: - Да вы ешьте, ешьте, не стесняйтесь. За двое-то суток оголодали, небось.
Окинув взглядом плотно уставленный разносолами стол Рузи вдруг действительно ощутила приступ жуткого голода, однако, прежде чем отправить в рот первый кусок, все же не выдержала:
- Так я, получается, спала целых два дня?
Прежде чем ответить, Олег налил ей вина из небрежно протертой от пыли бутылки, обернутой белоснежной салфеткой, плеснул себе, а затем поднял бокал:
- Давайте-ка сначала выпьем за столь оригинальное знакомство, - и когда они сделали по глотку, продолжил: - А спали вы действительно долго. Рисковать было нельзя, и вам ввели серьезную дозу. Доставлять же вас сюда, как понимаете, пришлось контрабандой.
После всего, что произошло даже несколько глотков вина ударили в голову Рузи и развязали ей язык. Она откинула вилку, уперлась ладонями в столешницу и, подавшись вперед, отчаянно выкрикнула:
- И теперь что же, до конца жизни я ваша рабыня?!
В ответ спаситель неопределенно пожал плечами и односложно ответил:
- Нет.
- Тогда не понимаю! - продолжала наседать на него Рузи, и уже с истеричным всхлипом выдавила: - Зачем?.. Зачем?
Олег приподнялся на стуле, долил ей и себе вина, протянул бокал и, дождавшись, когда Рузи с легким мелодичным звоном прикоснется к нему своим бокалом, произнес:
- Как говорят у нас, у русских - за здоровье, - пригубил вина, дождался, пока она тоже сделает глоток и продолжил: - Я, как вы, наверное, догадались, человек, мягко говоря, не бедный. Не буду скрывать, мой путь к нынешнему положению праведным не назовешь. Когда-то положение о том, что цель оправдывает средства, казалось мне аксиомой. Однако чем дальше я живу, то, уж простите за банальность, все больше задумываюсь о душе и о том, что же останется после меня, кроме прошлых грехов. Поэтому, когда из новостного выпуска я случайно узнал о предстоящей публичной казни и увидел вашу фотографию на экране, то как-то сразу загорелся идеей вас спасти.
- К чему? - дерзко прервала его Рузи уже заметно заплетающимся языком. - Я же отверженная. Неисправимая преступница.
- Да бросьте, - в ответ отмахнулся Олег. - С кем не бывает. У нас про такое говорят - бес попутал. А уж убивать за подобный проступок, по-моему, однозначно перебор... Так вот, то ли мне, то ли вам здорово повезло, потому как у меня давние деловые интересы в вашей стране и, как следствие этого, обширный круг знакомств. Ваши чиновники, не примите, ради Бога как камень в ваш огород, чрезвычайно продажны, и за деньги можно решить практически любой вопрос, дело только в цене. Таким образом, я договорился, что прямую трансляцию казни за минуту до ее свершения прервут короткой рекламой. За эти секунды вас подменили другой смертницей, которую, собственно и повесили.
- Значит, - побледнела Рузи, - за меня убили невиновного?
- Ну что вы, - поспешил успокоить ее Олег, - я же говорю, вместо вас повесили совсем не агнца, а осужденную за отравление целой семьи. По этому поводу не стоит себя терзать, моя комбинация подарила ей еще целую лишнюю неделю жизни.
Все еще бледная Рузи подняла на него налитые слезами глаза и чуть слышно прошептала:
- А мои родители? Они же уверены, что меня уже нет в живых.
- Увы, - тяжело вздохнул ее спаситель. - Здесь я ничего не мог поделать. Одним из главных условий поставленных мне была полная секретность операции. Ваши родители, узнай они сейчас о вашем спасении, подверглись бы очень серьезной, я бы сказал смертельной опасности. Однако, - он выдержал паузу и ободряюще улыбнулся, - полагаю, что месяца так через два-три они согласятся навсегда переехать в Европу, и уже там вы сможете обрадовать их своим воскрешением.
Олег посмотрел в глаза замершей Рузи, накрыл ее мелко подрагивающую ладонь своей и негромко, но твердо заговорил:
- Я, безусловно, не Бог, и никогда им не стану. Но я счастлив, что сумел воспользоваться своим шансом и подарил вам, Рузи, жизнь. Вы ничего мне не должны и абсолютно свободны. Если вы пожелаете, я помогу вам и вашим родителям начать все сначала. Тем самым надеюсь, что искуплю хотя бы часть своих прежних грехов. Вы согласны принять мою посильную помощь?
Рузи, по лицу которой чертили светлые дорожки горячие слезы, смогла в ответ лишь кивнуть головой.
Качели неудержимо полетели вверх.
