человек с такими большими странностями и их аргументациями, что ему в этом и возразить никто не мог, – а от него отвлекает Алекса шумные смешки и ёрзания со стороны своих соседей.
И как отлично понимает Алекс, то зачинщиком всего происходящего рядом с ним, за партой Евы, является тот её наглый дружок, кто пришёл сюда не для того, чтобы получать знания, а он как раз пришёл с обратной целью, мешать их получать Еве, переводя всё её внимание на себя и на свои глупые мысли, правда оформленные очень интересно, на материалах его внутренней парадоксальности мышления.
Так вот этот тип, явно в пику Омертону, решил отвлечь внимание Евы на себя с помощью своей удивительной до дерзости фантазии, принявшись вначале рисовать на листе бумаги равносторонний треугольник, а затем с умным видом своей спины, до которой только и мог дотянуться Алекс визуально, постулировать взятый им только что из своей головы парадокс. – Я выдвигаю гипотезу. – Вот так заумно, с академическим нарративом (ясно зачем, чтобы заговорить умными словами мысли Евы и склонить её на необдуманные поступки) говорит этот наглец. – То, что делится без остатка на два, не может делиться также на три. – Здесь этот тип делает паузу, и как понимает Алекс, он сопровождает свою аргументацию этой своей гипотезы пожатием руки Евы. А она, чувствуя на себя такое с его стороны давление, как человек поддающийся на вот такие особые знаки к себе внимания, да и не может она, как человек откликавшийся на просьбы, их проигнорировать, само собой идёт навстречу желаниям этого типа, принимая всё, что он ей говорить за чистую правду.
А тому только этого и надо, чтобы продвинуть дальше в её ум эту свою лженауку.
– И при таком делении всегда остаётся хоть какой-то остаток. – Вновь берёт слово этот тип, водя карандашом, находящимся в свободной руке, по углам этого нарисованного им треугольника.
– А он разве не делится на три без остатка? – кивая в сторону треугольника, спрашивает Ева, демонстрируя не такую уж свою большую глупость, безотказность и безвольность перед этим типом.
– Математически может итак, но … – а вот здесь этот тип специально не стал договаривать, что идёт за этим но, а он попытался довести эту свою мысль до Евы, а затем уже до её ума, каким-то загадочным со своей стороны способом, где он явно попытался использовать нелогические пути (что-то типа гельштата) убеждения человека в чём-то своём, что человек подпавший под эту логику нелогичных событий, забыв в себе обо всём том, на чём в нём всё разумное крепится и объясняется, начинает вести себя крайне необычно и неожиданно для себя обычного, веря во всё что только не скажет этот гипнотизирующий его взгляд и доверяя даже тому, во что никогда не только не верил, а стоял к этому с противоположных позиций. В общем, умел этот тип так убедительно на тебя, в данном случае на Еву посмотреть, что она начала с ним не просто соглашаться без аргументированных доводов и доказательств, а чуть ли не склоняться в сторону того, чтобы всё это принять, и…
А вот здесь Алекс, видя, а точнее предчувствуя, к чему это идёт это доказательство какой-то формулы деления равнобедренного треугольника, как-то разнервничался больше чем следовало и полагалось себя вести на лекциях, даже для студентов по повышению своей квалификации, кто без должного основания и затем объяснения не будет мешать проведению лекции своим невнятным и шумным поведением, да как-то так получилось, что соскочил со своего локтя, на который он делал упор, когда сбоку попытался разглядеть происходящее на месте Евы и так всё это произошло резко, а значит, неожиданно для Алекса, что стук его зубов друг об дружку отозвался в душах людей даже самых хладнокровных и равнодушных к чужой зубодробительной судьбе.
И тут, конечно, в первую очередь на всё случившееся с Алексом (сам он в данном случае не считается) не мог не отреагировать лектор, доцент Омертон, которому, как и всякому другому лектору, по своей сути рассказчику, неприятно осознавать вот такой момент истины, указывающий на то, что его лекция не только тут не слушается, а она кого-там до такой степени усыпляет, что этот человек готов голову свою разбить оттого, что ему так сонно.
И не успевает Алекс в себе собраться и сообразить, что это такое с ним сейчас произошло и продолжает происходить, в голове задействовав головокружение, как его настигает голос Омертона и спровоцированное им внимание аудитории.
– И кто это там решил отстаивать право своего голоса? – громко, на всю аудиторию задаёт этот вопрос Омертон, и тем самым перенаправляет общее внимание в сторону Алекса, того самого умника, кто самонадеянно решил, что его храп тут никому не будет слышан и он не останется без своих последствий.
А Алекс, вот буквально сразу почувствовал в свою сторону несправедливость, так и сквозящую в этой насмешливой реплике Омертона. Кто, пользуясь своим служебным положением лектора, для поддержания своего непререкаемого авторитета лектора посчитал необходимым выдвинуть в его адрес самую гнусную претензию для прилежного студента, мол, он недисциплинированный и неусидчивый студент, то есть тупой, и вместо того, чтобы внимать каждому его слову, просто спит. И что самое пасквильное из этой оговорки себя Омертоном, так это то, что у Алекса нет никакой возможности отстоять эту свою точку зрения на это событие, где она полностью противоположна этой выдумке Омертона. А почему ему не удастся в этом тут никого переубедить? То ответ на это проще простого. На лекции практически всегда кто-нибудь спит, кимарит или дремлет, и тогда с какой это стати, ты тут считаешь себя самым умным, идя в противовес студенческому сообществу, себя выделяя. И если попался, то уж держи удар, и нечего тут переводить стрелки на своих товарищей.
Так что у Алекса не было другого выхода, как только признать, что этим человек с правом личного слова является он. А когда это было выяснено, то он был приглашён Омертоном на кафедру, чтобы разделить с ним бремя преподавательской славы. При этом Омертон не скрывает, что он скептически и язвительно относится к тем знаниям Алекса, которые его убаюкали своим убеждением его в том, что он не меньше этого чела на кафедре знает. А раз так, то зачем впустую тратить своё время, когда можно одним глазком вздремнуть после такой напряжённой на сон ночи.
– Значит, всё о времени знаете? – делает вот такое, ничем неподкреплённое утверждение Омертон, осматривая Алекса однозначно предвзятым и много себе лишнего позволяющим взглядом. С помощью которого он не только влезает в границы личного пространства, но и даёт зелёный свет для всех остальных людей в этой аудитории. Мол, посмотрите на этого умника, вообразившего себе, не только что он больше всех тут знает, а он и с вами не считается, раз забрал на себя отведённое на вас время лекции. И, конечно, любой человек не потерпит кражу своей собственности, даже так сложно оформленную в право личной собственности. И все смотрят на Алекса со сложным выражением лица, чего-то совсем не понимая, с чего это он взял, что ему всё это прокатит.
Алекс же, чувствуя в свою сторону такое давление аудитории, которой так ловко манипулирует Омертон, кого он недооценил в таком паскудном качестве, всё же не собирается сдаваться и виновато отмалчиваться, а у него есть что ответить.
– Я не говорил такое. – Говорит Алекс.
На что Омертон отвечает сперва удивлённым взглядом, типа мы от тебя другого ответа и не ожидали услышать, и одновременно, вы только послушайте, что этот тип смеет заявлять в свою защиту: Вы все дураки и неучи, и не можете отличить взгляд прозрения от взгляда сони. Ну а следом он говорит следующее утверждение:
– Но подразумевали.
Что до крайности удивительно слышать Алексу, кто в этом случае готов отстаивать своё право на своё подразумевание, которое есть область личного и не может приводится в качестве доказательства вашей деструктивной деятельности. Не хочет ли Омертон сказать, что области мыслей и предположений тоже входят в сферу юридического рассмотрения и преследования в том случае, если они не соответствуют установленным регламентам и правилам сознательной коммуникации и позиционирования. Но вот только он не находится в том положении и месте, где его защита будет воспринята в чистом виде, без привязки к обстоятельствам происходящего. Что полностью перечеркнёт смысл им утверждаемого и все решат: на что только не готов пойти неприлежный студент, чтобы оправдать эту свою безалаберность.
– Не буду спорить. Это было бы глупо. – Алекс выбивает компромиссный вариант ответа.
– Согласен. – Довольно отвечает Омертон. И на этом, как посчиталось Алексом, конфликт должен был улажен, и они могли бы разойтись, да вот только он и в самом деле недооценил деструктивность личности Омертона, кто только с виду такой весь мягкий и рыхлый, тогда как он тот ещё злыдень. Как, впрочем, и все учителя, взявшие на себя право всех нас учить. И как часто понимается, то их целью является, не наполнить нас всех новыми и необходимыми знаниями, а им доставляет удовольствие пользоваться этим правом на своё умничанье и попрёком вас в том, что вы не только не знаете элементарных вещей, но вы, о боже!, не знаете того, что они вам каждый день талдычат.
– Что ж. – Притворно так вздыхает Омертон. А Алекс сразу уловил по такому его движению души, что он что-то пакостное в его адрес задумал. – Раз вы себя позиционируете столь автономной личностью, с особым индивидуальным планом развития, то кто я такой, чтобы этому противоречить. – Вообще плохо сыграл свою роль Омертон, так себя типа принижая. Но это не главное для Алекса, а главное то, что за всем этим последовало.
– Так что у меня нет другого выхода, как только предложить вам индивидуальный план обучения, с написанием курсовой работы. – Здесь Омертон сделал паузу, чтобы Алекс осознал, как дорого будет стоить ему эта игра в демократию, а аудитория была в курсе того, что с ним шутки шутить не стоит. Ну а Алекс опять всё своё внимание обращает не на сказанное Омертоном, а на предполагаемое им дальше сказать и что должно его обязать к чему-то.
И Омертон в этом плане не подвёл Алекса, озвучив вот такой свой план по подавлению, а не поддержанию индивидуальности и самобытности в Алексе.
– Вам человеку, преотлично контактирующему с реальностью, – начинает с вот такого оговора и самоутверждения Омертон, кто, как уверен в этом Алекс, его до сего момента ни разу в жизни не видел, и тогда с какой стати он делает такие утверждающие выводы о том, что он человек коммуникабельный, а не наоборот, – будет не сложно выявить в ней, а в частности в нашей студенческой среде свои индивидуальности, для кого, возможно как и для вас, время течёт отлично от других, со своим пониманием разумности коммуникации с ним. – Вот такое(!) заявляет Омертон. И тут Алекс вынужден не понять его.
– Это как? – спрашивает Алекс.
На что Омертон демонстрирует не честность и свою злопамятливость, с какой-то прямо подковыркой заявляя. – Но вас же тяготит время моей лекции.
С чем Алек категорически не согласен, отвечая: Но… – Да вот только ему не дают полноценно возразить, перебивая.
– Вот и ищите связи. – Сказал, как
