мучительные сны всегда кончались одинаково: я срывался вниз и летел в черную бездну. Туда, где нет боли, но и света тоже нет. И я понимал, что битва проиграна.
Я уже раздумывал, не отказаться ли от ядовитых лекарств, когда в палату неожиданно вошел мой менеджер. Замешкался на пороге... и решительно шагнул ко мне.
- Там полный зал людей, - сказал он. – Я обо всем договорился с врачами. Это ненадолго.
Я с трудом поднял голову от подушки, и сразу же перед глазами заплясали черные мотыльки. О чем говорит этот человек? Какой зал? Какое выступление? Я жестом попросил его уйти.
Но он остался стоять, терзая в руках маленький блокнот.
- Моор, но вы должны... Пожалуйста. Они не разойдутся, пока не увидят вас.
Не знаю, почему я согласился. Потому ли, что шепотом невозможно спорить? Или на меня так подействовало почти забытое слово «должен»? Казалось бы, умирающий не должен никому и ничего... Но человеческое еще держало меня крепко. Или это магия дорог повлекла меня за собой, вдаль, к неизбежному? Иногда мы можем свернуть или замешкаться на развилке. А бывает и так, что надо просто идти до конца, не задумываясь о том, что там, впереди.
Они встретили меня потрясенной тишиной. Я сидел в инвалидном кресле, но не потому, что отнялись ноги, а потому, что от слабости стоять уже не мог. Сидел и вглядывался в темный, замерший в ожидании зал, и, казалось, узнавал некоторые – нет, многие – лица. Это было странно, обычно исцеленные пациенты никогда не приходили повторно. Разве что для того, чтобы поблагодарить. Я подумал, что моих сил, наверное, не хватило, чтобы изгнать болезнь полностью. И они вернулись, эти люди, и снова ждут моей помощи. А ведь я ничем не могу им больше помочь. Мой голос умолк навсегда. Даже мелькнула мысль, каким самонадеянным идиотом я был, возомнив, что могу вмешиваться в дела Божьи.
И вдруг... Они встали – все, как один человек – и, положив руки друг другу на плечи, запели мою песню. Я узнал ее сразу – этот медленный, медитативный напев, шорох ветра и ощущение полета, когда становишься легче соринки, и тебя несет вместе с осенней листвой куда-то в неизвестность. Я не мог разобрать слов – в ушах у меня шумело, а глаза затуманились слезами – но знал, что это слова благодарности и любви.
Я сидел перед ними, вытирая мокрые щеки, без голоса и совсем без сил. А они стояли и пели для меня.
И я выздоровел.
