Вот и осень вдруг превратилась в зиму. Затрещал мороз по углам старой хаты Меланьи. Задули свирепые северные ветры до самых окон занесли её снегом. Холодно и неуютно было женщине одной. От сына не было никаких вестей. Страдала Меланья, и даже после тяжёлого трудового дня не могла спокойно спать. До полуночи стояла и молилась Богу, чтобы сохранил её сыночка в здравии, чтобы скорее вернул его под материнское крылышко. А зима затягивалась. Вот уже и март подошёл к концу, а мороз как будто и не думал отступать.
-Суровая ныне зима, - судачили бабы в прачечной. Деревья явно вымерзнут.
-Может и не вымерзнут, - возражали другие. Смотрите, сколько снега наворотило. Сказывают старожилы, что урожайным год будет.
-На наших худых землях неоткуда урожаю быть, - грустно сказала старшая прачка. Вот у пана, оно конечно, урожай будет. Такое стадо огромное коров, вон сколько навоза вывезли наши мужчины осенью под озимую пшеницу.
Не участвовала в разговоре только Меланья. Не было у неё ни земли, ни мужа. Был, правда у самого дома малюсенький участок земли. Они с Янкой сажали под лопату три ведра картошки. Она вырастала мелкой и урожай был скудным.
Летом, когда выпадала возможность вместе с другими бедолагами ходила крадучись в лес и собирала грибы. Но, если не дай Бог лесник встречал этих грибников, то беды не оберёшься. Мало того, что он мог избить любителя тихой охоты, но ещё и накладывал штраф.
-Да, что же ты за человек, Стефан, - укоризненно спрашивали провинившиеся. –Ведь не соберёшь же ты все грибы для пана. Они сгниют, а нам вон какое подспорье в нашем скудном питании,
- старались разжалобить мужчину. Но он был толстокожим, - так про себя прозвали крестьяне лесника.
И думала Меланья свою думу: оставшись одна сумеет ли вскопать лопатой участок земли и посадить картошку? Семена она сохраняла, как могла, чтобы лютый мороз не повредил клубни. Да и сколько же может продолжаться эта зима? Пора бы уже и отступить ей.
-А ты чего молчишь, Меланья? - вдруг спросила Ксенья.
-Да не о чем мне толковать совсем.
-Видим мы, что по сыну тоскуешь? А скоро ли вернётся он с чужбины? – оторвались от работы сразу несколько женщин и посмотрели на неё.
-Откуда же мне знать, бабы. Пани Зося говорила, что на год забирают его в Варшаву. А год только осенью закончится.
-Зато всегда с блинами будешь, - с какой-то даже завистью произнесла Ксения.
-А откуда же им взяться? – с недоумением спросила Меланья.
-Да мельником же сказывают будет твой Янка. Так вон по сусекам пометёт и наметёт тебе мучной пыли, вот ты блин и испечёшь.
-Нам чужого не надо, - вскинула голову женщина.
-Да кто же там разберёт, чья та пыль? – удивлённо произнесла Катя Леонова. Её в деревне Лявонихой звали и не как иначе. Муж был Лявон, а жена – Лявониха.
-Да, что вы в самом деле шкуру не убитого медведя делите? – отмахнулась Меланья и все разговоры постепенно стихли.
Всё-таки сдалась зима под напором ярких солнечных лучей. Снег начал бурно таять, превращаясь в мелкие ручейки, стекающиеся в речку. И теперь небольшая река, протекающая по землям пана Тадеуша разлилась и затопила обширные площади.
А потом и лето незаметно уступило свои права осени. Сердце радостно трепетало у Меланьи. Год учёбы сына подходил к концу. Но прошла и осень, и опять зима подкралась незаметно, а Янки всё не было. И тогда не выдержала женщина, и со смиренным видом направилась в покои пани Зоси. Там её долго не допускали к хозяйке. Но она упрямо стояла, подперев дверь спиной. Наконец пани Зося вышла в роскошном пеньюаре, с распущенными волосами. Видно было, что она недавно встала с постели.
-По-польски спросила, чего хочет женщина?
Меланья упала перед ней на колени и поцеловала руку.
-Скажите мне пани Зося, жив ли мой сынок Янка? Уже второй год пошёл, а от него нет вестей.
-О, так жив он. Жив. Пан Тадеуш решил оставить его ещё на один год учиться. Смышлёным очень оказался твой сын, - усмехнулась хозяйка. Такие нам в хозяйстве очень нужны. А, ты вставай с колен, вставай, выдернула пани свою руку из рук Меланьи.
-Значит, мне страдать ещё один год? – всплакнула Меланья.
-Вот дура-баба, - удивлённо произнесла полячка. – вместо того, чтобы радоваться за судьбу сына, она плачет.
-Это я от радости плачу, - сказала Меланья, и попятилась на выход.
-Огромное вам спасибо, пани Зося!
-Постой! – властным голосом сказала хозяйка. Она вынула из кармана пеньюара несколько злотых и протянула изумлённой женщине:
-Возьми и купи себе что-нибудь к зиме. Смотрю, что прохудилась совсем твоя одежонка.
От удивления Меланья не могла сдвинуться с места, так и стояла с открытым ртом у выхода.
-Бери, бери, пока я не передумала, - продолжала держать вытянутую руку пани Зося.
Меланья робко подошла, взяла деньги и поклонилась в пояс, хотела поцеловать руку, но та отмахнулась от неё и прошла в свою комнату. А Меланью вышел проводить из покоев слуга Ефрем.
-Повезло тебе, Меланья. Сегодня у нашей хозяйки хорошее настроение. Ничего не ответила ему женщина. Она крепко сжимала в руке злотые. В душе радовалась щедрому подарку, а головой понимала, что тут что-то не так. Кто она, Меланья, такая, чтобы сама пани ни за что, ни про что давала деньги ей на одежду?
Конечно, ничего себе покупать не стала, а положила нежданное «богатство» снова на старое место, откуда достала свои сбережение и отдала сыну в дорогу. И снова потянулись нудные дни в работе и домашних заботах.
За эти два года на реке выросло здание в два этажа из крепкого кирпича. Кирпич делали и обжигали в соседней деревне. Каждый кирпич пан Тадеуш сам проверял на прочность, и безбожно выбраковал, если ему что-то не нравилось. На реке Черемшанке возвели плотину. Теперь вода поднялась и достигала большой глубины.
Сведущие люди рассказывали, что теперь вода будет приводить в движение механизмы, которые в свою очередь приведут в действие огромные мельничные жернова. И никуда больше не будет необходимости ездить, чтобы зерно превратить в муку.
Всё необходимое оборудование привозили из Польши. Оттуда приезжали и специалисты, которые долго и тщательно собирали всё во единый мощный механизм.
И вот однажды на исходе осени в дом к Меланье зашёл молодой человек. Он был одет в длинное шерстяное пальто в клетку. Низко на голову натянута такая же клетчатая кепка. В руках держал чемодан. Меланья в это время латала свою старую кофту. Глаза слезились от недостаточного освещения, а больше всего от постоянного ядовитого пара прачечной. Она подняла глаза и начала внимательно всматриваться в вошедшего.
-Мама, я приехал! – выронив у порога чемодан, парень быстрым шагом пересёк небольшую комнатушку, и не успела Меланья охнуть, как он заключил её в свои сильные объятия.
-Мамочка!!! Как же я соскучился по тебе.
Парень уткнулся носом в голову матери и замер. Запах…Такой родной материнский запах. Он помнил его все два года, тосковал по нему. И теперь наслаждался не дорогим парфюмом, а пропахшим дымом, полынью и горечью долгой разлуки.
-Янка… - выдохнула Меланья и вцепилась натруженными руками в пальто сына. Дождалась… Я всё-таки тебя дождалась, -всхлипывала женщина.
-Прости, мама, что не писал. Мне пан Тадеуш запретил это делать. сказал, что всё делается на пользу, а не во вред тебе.
Наконец Янка отпустил мать. А она, как сидела, так и не смогла встать со старой скамьи у стола.
-Какой же ты стал красивый, сынок. Я бы тебя на улице встретила бы и не узнала.
-А ты вот нисколечко не изменилась, мама, - слукавил сын. Мать за эти два года превратилась в старуху. А ей и было всего 42 года. Разлука с сыном и непосильный труд делал своё чёрное дело. Каплю за каплей уносил здоровье и силы. Но теперь она распрямила согбенные плечи, заправила под платок выбившуюся прядь седых волос и засуетилась.
-Сейчас, Яночка, я тебя покормлю. Как знала, что гость у меня будет: целый чугунок картошки отварила. Да и хлебушек испекла на той неделе. У меня и грибочки солёненькие есть. Я сейчас…Я сейчас, - суетилась Меланья, но так и не сделала ничего конкретного о чём говорила.
-Мамочка, я не голоден. Давай просто посидим и расскажем друг другу все новости.
Далеко за полночь просидели мать и сын. Меланья смотрела в зелёные глаза своего сына и никак не могла наглядеться.
-Вот и вернулось счастье моё в дом, - думала про себя женщина. Но вслух боялась произнести, боялась сама себе навести порчу. И боязнь её была не напрасной. Словно рядом с её мыслями стояла нечистая сила и мотала себе на ус, какую пакость совершить, чтобы испортить жизнь этой женщине.
