По законам военного времени
Еликанида долго лежала, пытаясь отогнать остатки ночного кошмара. Наконец слезла с тёплых полатей, растопила печку. Зажгла лучину над тазиком. Темнота за окном стала как-то светлее. День начинался. Который уже по счету?
Если считать с того дня, когда приехали двое военных со станции и объявили, что война с Германией началась, так уже, считай, месяцев девять прошло. Дали винтовку и строго-настрого приказали охранять деревянную переправу у дома. Сказали, что теперь она военнообязанная Красной Армии и отвечать за стратегический объект будет по законам военного времени.
Она снова глянула на заиндевевшее окошко – пора в караул заступать. Подкинула дров в печку. Поддела тёплое под низ. Сунула ноги в растоптанные валенки с галошами. Поверх старого самодельного ватника повязала штопанную-перештопанную шаль, верёвкой подпоясалась, взяла рукавицы. Винтовку не взяла – а зачем? В сенцах сняла с гвоздя коромысло, два старых ведра. Открыла дверь – сразу окатило холодным паром так, что дыхание зашлось.
Над рекой поднимался розовый туман. Кое-где сквозь него было видно, как посередине реки, не покрытой льдом, мчится пенная вода. Узкая полоска кроваво-оранжевого солнца висела над лесом. Не было во всём мире ни звуков, ни запахов. Стояла такая божественно-звонкая тишина, что Еликанида ахнула, мигом вспомнив:
– Мамочки мои, скоро ж Пасха!
Пасха будет ранняя, но до неё ещё дожить надо. Уже и март кончился, а зиме что-то конца-краю не видно. Хотя сугробы у реки почернели, схватились ледяной коркой. И солнце днём совсем другое – тёплое, ласковое.
Стёсанным комлем лиственницы обивала ото льда окраины, пока солнце не стало уходить. Весь день было так тепло, что она даже услышала, как с крыши затренькала капель. Потом долго сидела у окошка и слушала эту божественную музыку.
…Волк появился ближе к сумеркам. Еликанида за это время успела попить пустого чаю с лепёшками и вяленой рыбой, перетаскать к печке воды и дров на ночь. Сначала она его даже не увидела, скорее почуяла как-то. Глянула на протоптанную дорожку, а там пуговка чёрная движется. Волк был весь в инее, только нос чернеет.
Он остановился. Человек и зверь смотрели друг на друга. Их разделяли метров двадцать да ещё стекло.
– Зачем ты пришёл? Уходи! – сказала Еликанида.
А может, ей показалось, что сказала. Губы шевелились от страха. Волков она отродясь не видала, заимку они обходили стороной, хватало им добычи в лесу.
Чёрная пуговка шевельнулась и придвинулась к дому на пару метров. Теперь уже было видно, как редко зверь дышит. Пар от его дыхания всё ещё скрывал волчью морду, но глаза и уши уже можно было различить.
– Уходи! – снова прошептала Еликанида.
Пуговка придвинулась ещё. Волк опустил голову, словно принюхиваясь, и глаза его блеснули.
– Уходи! Христом богом прошу! – сказала Еликанида на этот раз громко.
Волк поднял голову, в три лёгких прыжка скакнул метров на пять ближе, высоко вскидывая лапы над снежным настом, и сел.
– О, господи! – ахнула Еликанида. Она поняла, что зверь не уйдёт. Это оттепель выгнала его из леса. Там вся живность попряталась. Он голодный, ему нужна любая добыча, и он будет ждать, пока Еликанида не выйдет из дома. Хоть до утра. А утром… ой, утром же ей на пост!
В сумеречном свете она видела, что волк уставился на неё жёлтыми глазами. Даже маленькие круглые зрачки разглядела.
Попыталась встать, чуть не упала, ноги совсем не держали. Тяжело шаркая, дошла до печки, запалила от огня новую лучину. К окну старалась не поворачиваться. Огляделась и ничего для защиты не нашла. Нож – им только рыбу резать. Вилы в сарае. Топором от волка не отмашешься. А-а, штык есть – может пригодиться.
Вытащила из-под притолоки штык, примкнула к винтовке. Та сразу стала какая-то уравновешенная, приклад не перетягивал, легче одной рукой держать. И длинная стала, как слега. Примериваясь, подвигала трёхлинейкой, как вилами. Усмехнулась про себя: «Тоже мне боец Красной Армии!»
Потом передёрнула затвор, загнав патрон в патронник, как учили те военные. Ну что? Что будет-то, а? Идти надо?
Надо идти. Рукавицы не стала надевать. Дверь открывала медленно, высунув сначала штык, потом ствол винтовки, потом пол-лица.
Зверь сидел метрах в пяти. Когда она шагнула от двери, он мигом вскочил и пошёл на неё. Дыхание его стало частым и громким. Воронёные штык и ствол ему были не видны, и смотрел он прямо в лицо Еликаниды. Она ещё успела подумать, что сейчас он прыгнет, метясь в её горло, успела увидеть, как он оскалился, успела услышать, как он хрипло зарычал, успела поднять ствол чуть повыше.
Больше она ничего не успела. Снег под её валенком скрипнул – и волк прыгнул.
Палец у Еликаниды был на курке. Когда зверь налетел на штык, рука её дёрнулась, и винтовка выстрелила. Прикладом её ударило в живот, и она упала. Показалось даже, что на секунду потеряла сознание. Лежала молча на снегу и ждала, когда перестанет звенеть в ушах. Потом с трудом поднялась, ухватившись за дверь домика. На мёртвого зверя старалась не смотреть.
Зашла в дом, сняла ватник и долго пила из ковшика. Потом подкинула дров, разрядила винтовку и стала чистить её шомполом. Затвор и трёхгранный штык протёрла тряпкой, тряпку бросила в печь.
Ночью выходила до ветру – посмотрела на волка. Почему-то стало жалко его, но сильнее – себя, своей никчемной, никому не нужной жизни, обидно стало до слёз за вечную бедность и неустроенность. Но слёз не было.
Не было и сна. Всю оставшуюся ночь просидела у окошка, усевшись так, чтоб не видеть волка. Как стало светать, решилась. Вышла, оттащила тяжёлую тушу к реке, столкнула в воду. Потом всё прибрала у крыльца. Дома залезла на полати и долго перебирала в голове этот странный день.
Проснулась Еликанида от страшного грохота. Ухало так, словно фронт внезапно докатился до заимки. Запотевшее окно вспыхивало яркими бликами, на мгновенье освещая комнату. И шорох, странный такой, ползущий звук, словно мелкий горох сверху сыпется. О, Господи! Это же гроза! Это дождь барабанит по крыше! Зимой – гроза?! Не может быть!
Наскоро одевшись, Еликанида выскочила на крыльцо. Она стояла, запрокинув голову, и крупные капли дождя стекались по лицу, заливали глаза, попадали в рот. Они были тёплыми и сладкими. За минуту они смыли весь вчерашний кошмар. «Это весна пришла! – улыбнулась сама себе Еликанида. – Конец зиме. Скоро и война закончится – заживём…»
