Не думайте даже! Знаю имя и фамилию… Все равно ведь найду!
Игорь выпрыгну. Обернулся. Девушка, улыбаясь, посылала воздушный поцелуй, а он ей, прощаясь, помахал рукой.
Парень почему-то был уверен, что позвонит: если не завтра и не послезавтра, то наследующей неделе. Разве что у красавицы может оказаться парень, его соперник, но его и это не остановит. Не самонадеян ли? Время покажет. То, что Тамара Золотых из Ирбита покорила его до сегодняшнего дня свободное мужское сердце, — очевидный факт. Родителей оставит в неведении. Пока ни к чему волновать. Отец воспримет спокойно, а вот мать…
КОГО-ТО ИЛИ ЧТО-ТО ЖДАТЬ —
ПРЕПРОТИВНОЕ ЗАНЯТИЕ
Выходные прошли в тягостном ожидании, как, впрочем, и следующие пять рабочих дней. На работе не было времени думать о личном: с утра до вечера крутился как челнок в ткацком станке и поэтому было проще забывался. А вот по вечерам… Кидался на каждый звонок, но, увы, — не ему; звонили либо отцу, либо матери. Девушка не звонила и всё тут. Надежда стала таять. Крепло осознание того, что давно уже освободила девичью память от не нужной для нее информации, номер его телефона потеряла или выкинула в первую же попавшуюся мусорную урну.
В нынешнюю пятницу возвращался домой тем же троллейбусом. Надеялся на новую случайную встречу. Когда машина поравнялась с пединститутом, он вгляделся в студенческую толпу, готовящуюся штурмовать салон машины, уже ставшее ему милое лицо не увидел. А что, если выйти на остановке и поспрашивать? Отказался. Потому что он не мальчишка, чтобы глупить: как-никак, а ему уже двадцать семь. Девушка, считал он имеет право на глупости, потому что всего, судя по всему, лишь двадцать. Не считает ли его стариком и поэтому?.. Нельзя и этого исключать. Если даже и так, то он не намерен отступать.
Когда троллейбус подошел к его остановке, принял решение: если девушка к вечеру не даст о себе знать, то он завтра (это субботний день), поедет в студгородок и предпримет поиск, который будет непростым, потому что несколько корпусов, а в каком из них красавица — неизвестно. Остается лишь одно: полагаться на удачу. По природе своей не заражен подростковым инфантилизмом, сидеть, сложа руки, не будет.
Около девяти вечера Анна Николаевна, встревоженная нервозностью сына, сегодня не находившего себе места в квартире, ласково поглаживая по голове, тихо спросила:
— Игорёша, что-то случилось?.. На работе, да?
Парень, глядя в око, натянуто улыбнулся.
— Не выдумывай, мам… С чего ты взяла?
— Вижу… Не в себе… Материнское сердце чует… Его не обмануть… Как тогда…
Сын насторожился, тело напряглось и он , напустив на себя беззаботность, весело, с напускной иронией поинтересовался:
— Тогда? Это когда именно? Не в августе ли девяносто первого, а?
Мать подошла сзади, прильнула к крепкой, напоенной мускульной силой, спине сына и готова была, не понимая причины, расплакаться.
— Нет… Чуть раньше… В восемьдесят восьмом… Я даже день помню — седьмое декабря… В полночь проснулась в холодном поту. Ото сна… Будто бы ты был в бою, снаряд или мина тебя покалечила сильно… Обливаясь кровью, ты тянешь ко мне руки и истошно кричишь: «Спаси и сохрани меня, мама! Жить хочу, жить!»
Игорь повернулся. Изобразив на лице ухмылку, крепко обнял мать и, поцеловав ободряюще, сказал:
— Глупый сон, мам. Как сама видишь, ни к селу, ни к городу… Здоровёхонек… Любому быку рога обломаю.
Анна Николаевна, выразив в глазах сомнение, покачала головой:
— Не скажи… Игорёша, я не дура… Вижу… Глаза мне на что?.. Скрываешь… Но я всё вижу.
— Не накручивай себя, мам. У меня все отлично — и тогда, и сейчас, тем более.
— Вот как? А шрамы?!
— Шрамы? Какие шрамы?
— Самые настоящие, сынок: на ногах, руках и голове. Их не скроешь. Повторяю: не дура, поэтому не морочь матери голову… А я вед спрашивала тебя, но ты отшутился: шрамы, сказал тогда мне, есть не что иное, как ожерелья, украшающие настоящего мужчину.
— Фи, мам, какие то шрамы?! Царапины Не бери в голову, мам, не стоит…
Анна Николаевна, сердясь, строго сказала так, как говорила в далеком детстве:
— Не шали!.. Отвечай, если уж к слову пришлось: где, когда и по какому случаю?
— Мам, не настаивай… Всё же обошлось…
— А что конкретно? Те самые «пустяковые царапины»?
— Отец, гляди сама, не домогается, потому что понимает…
— Да? Что именно он понимает такого, что недоступно пониманию матери?
Сын замялся и ответил не сразу, долго ища мало-мальски приемлемую отговорку.
— Я в армии служил, где бывают военные тайны и, даже, уволившись в запас, бывший военнослужащий остается обязанным не болтать о секретах.
— Вот ещё! —мать, махнув рукой, недовольно и с долей сарказма, покидая комнату сына, добавила. — Нашел шпионку!
Анна Николаевна, оставшись ни с чем, как говорят цыганки, при своих интересах, вышла, а сын порадовался. Порадовался тому, что без потерь погасил интерес матери и на какое-то время та отступится.
Понятно, что в тогдашней ситуации не было никакой «военной тайны» — это была та самая ложь во благо, та самая утешительная ложь, от которой вреда никому никакого не приносит, прежде всего, его дорогой матери . Увиливая от прямого ответа, Игорь оберегал не себя, а слишком, как он считал, впечатлительную мать. Её здоровье — для него превыше всего.
Придет пора (не самая, наверное, удобная, но придет) и сын расскажет матери всё-всё, но будет уже поздно… Для всех поздно. Не будет ли сожалеть о том, что солгал и оставил в неведении самого дорогого человека, человека, давшего ему жизнь.
Всемерное сбережение покоя ближнего — деяние весьма похвальное, но всегда ли так уж полезное? Автор не знает на него ответа.
И ОТЕЦ О ТОМ ЖЕ ВОЛНУЕТСЯ
Утро субботы выдалось на славу. Несмотря на ранний час, несмотря на вчерашний прогноз синоптиков, утверждавших о ненастье, на безоблачном небе ослепляюще и горячо сияло июльское солнце.
Игорь, проснувшись от игры бликов на лице, вскочил, вышел на балкон, взял десятикилограммовые гантели и принялся за привычную физзарядку, потом прошел в туалетную комнату, а оттуда — в довольно тесную кухоньку, где его уже поджидали родители.
Сын нарочито (так, по крайней мере, показалось Анне Николаевне) бодро, присаживаясь на свое привычное место, воскликнул:
— Всем салют!
Мать, придвигая поближе к сыну глубокую тарелку горячущих щей, ворчливо спросила:
— А где поцелуй?
— Извини, мам!
Сын встал, нагнулся и поцеловал в щёчку, опустился на табуретку и быстро-быстро, будто кто-то его понужает, принялся за опустошение тарелки.
Отец, покончив с первым, перейдя к тефтелям, спросил Игоря:
— Какие, сын, планы?
— А что?
— Да так…
— Есть предложения? — Оторвавшись от тарелки, спросил и иронично добавил. — Выкладывай, обсудим на семейном совете и примем взвешенное решение.
— Нет… А всё же?
— После завтрака — думаю отправиться на пруд, поплавать, омыть тело и душу, позагорать. Вон, какое утро. Грех не воспользоваться.
— Стоящее дело, — отец одобрительно кивнул
— Кстати, пап: не хочешь ли и ты присоединиться?
— Я?.. Что ж… Не дурная идея… Давненько не был на пруду. — Отец повернулся в сторону матери. — А ты, Анюта, не составишь ли нам компанию?
Анна Николаевна отрицательно мотнула головой и решительно ответила:
— Стирка.
— Мам, отложи на другой день, — предложил сын, — не горит же.
— Нет-нет, мужички. Сначала дело, а уж потом придет пора и для забав. Сами знаете нашу поговорку.
Кто-кто, а эти «мужички» отлично знают, что уговорить Анну Николаевну невозможно в том случае, если она уже приняла решение. Она не из числа тех женщин, у которых на неделе семь пятниц.
Столь категоричный отказ, как показалось Игорю, отца ничуть не огорчил. Похоже, даже порадовал. Непривычно. Потому что его родители порознь не отдыхают. А вот без наставлений не обошлось.
— Вы там поосторожнее, — при прощании сказала она, поглаживая сына и поправляя на нем футболку.
Игорь коротко хохотнул.
— Из коротких штанишек, мам, давно выросли.
— Все равно, — возразила она и продолжила тем же наставительным тоном. — В первой половине дня солнце агрессивное, подолгу не лежите, головы и плечи прикрывайте влажным полотенцем — вмиг сгорите.
Посмеиваясь, «мужички» поспешили поскорее выскользнуть из-под плотной, хотя и приятной, опеки Анны Николаевны.
Решили, что поедут электричкой. Да, могли воспользоваться и седьмым номером трамвая, но тот, петляя по городу, дотащится минут за сорок. Понятно, им не к спеху, но зачем, если электричка домчит за пяток минут. На остановочном пункте «Электродепо» вышли и вместе с густой толпой отдыхающих перешли на противоположную сторону, по узкой сухой тропинке направились к чахлому лесочку из, преимущественно, осинника или березок. На болотистой почве мало что может вырасти. Правда, горожане, получив на неудобье крохотные наделы, хорошенько попотев и потратив уйму средств, кое-что выращивают — морковку, редиску или тот же лучок. Если б кто-то из них прикинул, во что им обошлось сие «садоводство», то ахнули бы от удивления — поистине золотое. И, тем не менее, с утра до ночи как ковырялись, так и по сей день неутомимо ковыряются.
Увидев слева от тропинки наполовину погрузившуюся в болотистую жижу колесную пару от грузового вагона, Игорь остановился и сказал:
— Раскидали.
Отец уточнил:
— Точнее, раскидало, — сын удивленно посмотрел на отца, полагая, что тот шутит.
— Инопланетное существо?
— Нет, но… В первых числах октября восемьдесят восьмого, когда мы готовились к встрече тебя со службы, под утро Свердловск содрогнулся от трех, последовавших один за другим, взрывов. Поутру город представлял из себя довольно страшное зрелище, прежде уральцами невиданное. Представь себе, с соседнего с нами дома, построенного, как тебе известно, еще в сталинские времена, будто пушинку, волной скинуло часть крыши, а на первом этаже в столовой огромные окна выхлестнуло напрочь.
— Пап, что это было? Я ничего об этом не знаю… И вы мне не сообщали.
—Страшная трагедия, сын.
— Но что именно? И… причем эта колесная пара?
— К вечеру появилась скупая информация, прозвучавшая в теленовостях. Узнали, что в результате столкновения двух грузовых составов на станции Свердловск-Сортировочный, в одном из которых были два вагона, в каждом из них было по сорок тонн взрывчатки: в одном гексоген, а в другом тротил. Ты служил и сам знаешь, что значит взрывное устройств эквивалентно одному килограмму хотя бы того же тротила… Это был еще не конец трагедии.
— А что еще?
— Неподалёку от эпицентра находился стратегический запас солярки — сто пятьдесят тысяч тонн. Ёмкости с нею взорвались и пожар, сопровождаемый (со своего балкона видел) гигантским шлейфом густого черного дыма
Игорь согласно кивнул, но заметил:
— Однако гексоген куда опаснее.
— Вот именно! Так что взрывы разметали на части все, что находилось там, — он показал рукой на север, в сторону многочисленных станционных путей, — в эпицентре трагедии. Колесная пара (говорят, что весит не менее двух тонн) — одна из тех, что летели в разные стороны со скоростью артиллерийского снаряда, неся с собой смерть и разрушения.
— Могу представить, сколько погибло.
Владимир Игоревич грустно усмехнулся.
— До сих пор никто не знает достоверную цифру. Официально признано
