Почему Витька рассчитывал разжиться у брата на похмелку? Дело в том, что праведный работяга, ударник коммунистического труда и победитель социалистического соревнования, молодой и подающий надежды в деле строительства светлого будущего Андрей Сергеевич Протасов слегка мухлевал на вверенном ему участке, в результате чего имел в кармане неучтенную наличку. Доходец ему приносили шариковые ручки, вернее стержни. За неимением оных в свободной продаже служба быта подсуетилась заправлять чернильной пастой бывшие в употреблении. Ну, а ежели развести эту пасту глицерином один к трем, получался кое-какой навар. И неважно, что дважды и трижды перезаправленные стержни мазались, текст на бумаге расплывался. О таких мелких издержках думать было не принято.
С утра у Андрея уже был заказчик, вернее заказчица – тетка Нюра Забелина с Паниковки, Витькина соседка по коммуналке, кубастая скандальная бабища, супруга Миши-Трубочки, известного всему городу. Прославился он своим ростом в метр сорок семь сантиметров. Работал шофером в автохозяйстве на хлебовозке. «Газончик»у Миши был подогнан под его рост: двойное по высоте сиденье, наваренные педали сцепления и тормоза, а акселератор выведен на рулевую колонку. Восседал Трубочка за рулем подобно императору на троне, а когда выпрыгивал из кабины, трудно было воздержаться от хохота. В сочетании же со своей супружницей Миша и вовсе выглядел лилипутом. Витька, несмотря на боевые пуски ракет в голове, весело хмыкнул и осекся, поймав на миг бешеный взгляд тетки Нюры.
-Чего пришел? – задал первый вопрос Андрюша, когда удовлетворенная тетка Нюра, забрав утюг, вышла: - Работу прогуливаешь?
-Привет, брат! Отгулы у меня. За полгода.
-А чего не гуляешь?
Витька слегка поморщился. Вот ведь фигура. На два года моложе, пацан еще, а фанаберия так и прет. Не стрелочник, а начальник стрелки не иначе…
-Дай рублишко, пойду гулять.
-Полай, тогда посмотрю, дать или не дать.
-Андрюх, это у тебя такая шутка юмора?
-Не, а чего? Полаешь, мне какая-то компенсация будет. Ты же этот рубль все равно не вернешь?
-Ну, ежели ты боишься по миру пойти, то верну два. С процентами…- Витька снова осекся. Как бы не переиграть, а то останешься по нулям с больной-то головой.
На том, едва начавшись, диалог братьев прервался, ибо на пороге нарисовался Юрка Акишин, Андреев одногодок и первейший друг. Нарисовался, сверкая золотыми погонами лейтенанта на светло-мышастой парадной шинели. Месяца три тому назад новоиспеченный офицер службы тыла получил свои погоны и прибыл на родину в отпуск перед распределением и, как оказалось, задержался на неопределенный срок. То ли подходящего места службы отцы-командиры до сих пор не могли ему подобрать, то ли еще по каким-либо неведомым соображениям, но пока Юрка подвизался писарем при райвоенкомате. А может и папашка его подсуетился, потрафил сынку. Директору заготконторы райпотребсоюза такое вполне по плечу.
Друзья увлеклись разговорами о том, о сем примерно на полчаса, полностью игнорируя Витьку, будто того и вовсе на данном конкретном участке не существовало. Пришлось терпеть, забившись в свободный уголок в дальнем от конторки конце помещения. Красноморденького откормленного Юрку, ябеду и нытика Витька игнорировал, когда наведывался с бабушкой Татьяной в город, и теперь вознесшийся Юрка платил ему той же монетой.
Вот с Валюшкой Акишиной у Витьки была обоюдная тайная любовь. Нет, нет, они даже ни разу и за руки-то не взялись, но в десять часов утра оба по утвержденному ими же распорядку проходили встречным маршрутом: Валюшка вниз по улице на колонку с детским ведерочком, Витька вверх, к медицинскому училищу. Он прятался за углом одной из двух действующих в городке церквей, и выворачивался на улицу аккурат по щелчку Валюшкиной калитки напротив. Проходили они, нарочито не глядя один на другого, краснея и деревянно зажавшись, после чего Витька на весь день оставался счастливым. Было им тогда по пять лет от роду.
-Рубль не дам! Полтинник тебя устроит? – нарушил молчание после Юркиного ухода Андрей: - А то ведь нажрешься, попадешь в вытрезвитель и опять мамку на выручку позовешь.
Андрюху повело в морализаторство и выпендреж. Это у него от бабы Любы. Витька хорошо знал Андрееву натуру. Сей момент тот начнет толкать речь с обличительным уклоном и всевозможными подковырками. К чему все это приведет, не хотелось и думать.
-Ну, дай полтинник. Голова ведь болит, побойся Бога.
-Это тебя бабка Таня научила, Бога-то поминать? А еще комсомолец! Вот сообщу в вашу организацию, мигом из рядов вылетишь! Ишь, Бога он вспомнил, христосик. Вот и шел бы в церковь за полтинником, чего ко мне приперся?
-Брат! – Витька еле сдерживался: - Я у тебя, кажется, второй раз в жизни прошу! Не червонец, не пятерку, - полтинник! Я твоему тестю на прошлой неделе машину дров привез. Сам грузил, сам разгружал! Хоть копейку я с него взял?
-Вот и дуй к тестю, у него разживешься.
-Да ладно тебе! Твой тесть за копейку в церкви пернет. Сам знаешь…
-А я у вас дойная корова? Рокфеллер с Морганом до кучи?
-Андрюх, ну Андрюх! Репа ведь расколется!
- Тридцать копеек тебя устроит?
-Меня четырнадцать устроит. - Витька тут же пожалел о своих словах.
-Вот видишь! Брехло ты и трепло! А еще проходимец. Правильно баба Люба говорит – не нашего поля ягода! Пройдоха ты!
Витька совсем уж было собрался взорваться, но только скрипнул зубами, не проронив ни слова. Он вдруг со всей ясностью понял, что брат унижает его намеренно, испытывая при этом садистское наслаждение. Что за блажь накатила на внешне спокойного, уравновешенного Андрея, Витька в силу своей романтической натуры пока не понимал. Да и голова, настойчиво требующая просветления, практически не варила: мыслительная функция сводилась лишь к опохмелке. Такое состояние Витька испытывал редко, и каждый раз зарекался бросить пить. Выдержки хватало на пару-тройку месяцев, то бишь, об алкоголизме как болезни говорить было пока рано.
-А что, ежели тебе в морду дать? – вопросил Витька и чуть не рассмеялся, глядя как шарахнулся и едва не свалился со стула Андрюха.
-На пятнадцать суток захотел?! – заорал в миг побледневший братец: - Как в прошлом году?
-Так это ты, сучье вымя, меня тогда упрятал? А я ведь на Дашку грешил… - Витька вдруг напрягся и рванул на себя стойку конторки, едва не опрокинув ее: – Гнида ты, братец, гнида! – у Витьки непроизвольно начал дергаться правый уголок верхней губы: - Попомни мои слова – все мы под Богом ходим! – и хлопнув в сердцах дверью, вылетел за порог цеха по ремонту сложной бытовой техники.
Короче – облом! Вообще-то Витька знал: мир не без добрых людей. Да и кому было это знать - коль не ему, бывшему христараднику.
