Кошка? Собака? Ребенок? Я представил себе, как крохотное существо бьется в кромешной темноте каменного колодца, теряя последние силы. Возможно, даже тонет. Кем бы оно ни было, его надо спасти!
- Я посмотрю, - решила Корина.
И, сдвинув крышку, нырнула головой в водосток. Я всегда удивлялся способности некоторых «големов» менять форму и проникать в самые узкие отверстия. А потом выскакивать из них, как пробка из бутылки. Иногда мне казалось, что они умеют летать, но не как птицы, а словно теряя вес и всплывая в воздухе огромными поплавками.
Сперва на поверхность явилось стеганое одеяло. Оно распустилось над люком бледным, удивительным цветком. Затем – девочка, маленькая и очень худая, в светлом вельветовом костюмчике, мокром насквозь и заляпанном грязью. Я плохо разбираюсь в детях, но, вероятно, ей было года полтора. И наконец, темным хвойным облаком вытекла из колодца Корина и мягко приземлилась рядом со мной. Я взял ребенка на руки и укрыл своей курткой. Малышка так тряслась от холода, что не могла даже плакать, только тихо поскуливала.
- Спасать детей – запрещено, - хмуро бубнила моя подруга. – Дети вне закона.
- Да иди ты, - огрызнулся я и быстро направился к дому.
Спорить с «големом» - себе дороже. Пока я судорожно рылся в своих тряпках, раздумывая, во что переодеть девчонку, и вообще, не зная, что с ней делать, Корина ходила за мной и ворчала:
- Не глупи, Ян. Ребенок – не книжка, в погреб не спрячешь. Наши тебе не простят. Вас обоих убьют. И этим все закончится.
Ну, и так далее. Я понимал, вообще-то, что она права. Но что я мог поделать? Живого человека на улицу не выкинешь, тем более такого крохотного и беспомощного.
- И что ты предлагаешь?
- Предлагаю? – озадаченно переспросила Корина и «зависла».
Совсем как перегревшийся компьютер. «Мусорные големы» - те еще тугодумы. Я не торопил ее, пусть пораскинет мозгами или тем, что их заменяет. Вдруг, и правда, что-то умное посоветует. Между тем, я нарядил девочку в свой старый шерстяной свитер – колючий, но теплый – а ее розовый костюмчик повесил сушиться на батарею.
Я понятия не имел, что едят маленькие дети. Наверное, молоко. Или хлеб с молоком. Какое-нибудь морковное пюре или молочную кашу. Я пытался вспомнить себя в полтора-два года. Что я любил. Что для меня готовила мама. Но в памяти как будто зияла черная дыра, от одного взгляда в которую становилось больно. Так или иначе, молока в доме не было, крупы и хлеба тоже. Но в кастрюле еще оставалось немного картофельного супа. Я думал, что после всего пережитого, накормить ребенка будет непросто. Но девочка ела так жадно, что чуть не кусала меня за пальцы. Проглотив последнюю ложку, она облизала губы и уставилась мне в лицо круглыми, как у синицы, глазами. И вдруг, испуганно вцепившись в мой рукав, заверещала от страха. Я обернулся – Корина стояла за моей спиной.
- Я отнесу ее в лес, - объявила она.
Должно быть, морок не действует на маленьких детей, успел я подумать. Бедная малышка. Наверное, это очень страшно, видеть мир, как он есть, без прикрас. Будь я таким же крохотным, я бы тоже испугался говорящей и ходячей кучи хвороста.
- Шшш... Не бойся, - прошептал я и погладил девочку по голове. - Долго думала? – бросил я Корине. – Там хищные звери. Волки, лисы, медведи и Бог знает, кто еще. Съедят ее в два счета. Так что и косточек не найдешь.
- Нет в лесу никаких волков, - обиделась Корина. – Только белки и зайцы.
«Откуда ты знаешь?» - хотел я спросить, но прикусил язык. Моя подруга знала о лесе все. Она его чувствовала на каком-то подсознательном уровне, каждой своей веточкой шишкой и кусочком коры. Как растение чувствует корнями землю.
- Сейчас зима, а она совсем крошка, - сказал я уже не так уверенно. – Я не убийца, Корина. Я так не могу. Мне эта девчонка ночами сниться будет. Как она умирает, одна, от голода и холода.
Но Корина не смутилась.
- Под старым дубовым пнем есть сухая пещерка. Я принесу туда одеяло. Одежду. Еду. Не беспокойся, Ян. Лес – он добрый.
- Не сомневаюсь, - буркнул я. – Ладно, пойду с вами. Она и есть-то сама не умеет. Побуду пока с ней, а там...
- Хорошо, - пожала плечами Корина и принялась собирать вещи.
Она ходила по дому и бросала в растеленное на полу одеяло какие-то шарфы и шапки, вязанную мамину кофту, мою детскую куртку и папин свитер, спортивный костюм Свена, шерстяные носки, какой-то не понятно откуда взявшийся кусок поролона.
Я не понимал, что она делает и зачем увязывает в узел все это старье – «мусорный голем», ну что с нее возьмешь? Но я слишком устал, чтобы спорить. Малышка уже спала, свернувшись калачиком на моем матрассе и посасывая во сне кулачок. Светлые волосы спутаны. Мордашка заплаканная и несчастная. Я лег рядом с девочкой, обняв ее одной рукой, и закрыл глаза.
Очнулся от холода и яркого света, и от странной пустоты слева от меня. Безымянный ребенок исчез. Да и был ли мальчик, вернее, девочка? Не приснилась ли мне она? А потом взгляд мой упал на розовый вельветовый костюмчик на батарее, и я забегал по дому, заглядывая во все углы, под стол и за еще не разобранные кучи обломков. Посмотрел в окно – тело убитой женщины тоже куда-то пропало. Очевидно, ночью его забрали «слуги». При мысли об этом, о том, что они возвращались – и только чудом обошли стороной мой дом – меня прошиб холодный пот.
Из кухни мне навстречу прошаркала Корина с кастрюлей в руках. Из-под неплотно закрытой крышки выбивались струйки вкусно пахнущего, теплого пара.
- Ты что-то потерял?
- Корина? Ты здесь? – опешил я. – А где...?
- Я отнесла ее в лес, - невозмутимо ответила моя подруга. – Вчера ночью, когда ты заснул. Пойдешь к ней?
- Ну я же тебя просил! – простонал я. – Почему ты меня не разбудила? Пойду, конечно. Надеюсь, она еще жива!
Корина презрительно хмыкнула и, повернувшись ко мне спиной, принялась обертывать кастрюльку махровым полотенцем.
И мы пошли.
Мы вступили под лесные своды – еще прозрачные, акварельно-зыбкие, не одетые листвой – и словно очутились в сказке. Если город подавленно молчал, охваченный унынием и страхом, то лес пел на разные голоса. В нем царила музыка солнца и ветра, птичий пересвист, журчание и плеск. Повсюду текли потоки талой воды. Было тепло. Так тепло, что мокрый, островками лежащий снег казался бутафорией. Декорацией к зимнему спектаклю. В ложбине у ручья, на клочке оголившейся земли, я заметил желтый цветок. Одуванчик? Крокус? Мать-и-мачеха? Крохотное солнечное чудо... Хотелось взять его в ладони, согреть и самому согреться его радостным светом, спрятать за пазуху или в сердце. Я щурился и тер глаза.
- Здесь, - сказала Корина и первая нырнула под огромный мшистый пень. «Пещерка» оказалась то ли большой норой, то ли медвежьей берлогой, достаточно просторной, чтобы в ней кое-как уместились мы трое. Девочка, по-прежнему одетая в мой старый свитер (на ней он смотрелся как длинное шерстяное платье), сидела в свитом из тряпок гнезде и увлеченно играла еловыми шишками. Выглядела она неплохо. Пожалуй, лучше, чем вчера ночью. Хотя при дневном свете ее болезненная худоба еще сильнее бросалась в глаза.
При виде нас, малышка сразу же потянулась ко мне и взволнованно залопотала:
- Мама! Мама!
- Я тебе не мама, - отшатнулся я, изумленный, испуганный.
- Ну, я-то тем более, - невозмутимо заметила Корина. – Возьми, покорми ее, пока теплое.
С этими словами она подала мне кастрюлю, а сама легла у входа, заслонив «пещерку» от холодного ветра, а заодно и от солнечного света. Стало темно. Я наощупь освободил кастрюльку от полотенца и снял с нее крышку. От сытного аромата закружилась голова и почему-то накатила тошнотворная слабость.
- Ну, ты по крайней мере, женщина...
- Я? – удивилась Корина. – Я даже не человек.
- Ну... – замялся я. - Кстати, а где ложка?
- Ложки нет. Ешьте руками. Там не суп, а мягкие кусочки.
- Кусочки чего?
- Человеческой еды.
Вот и разговаривай с ней, вздохнул я. Для «слуг» любое наше блюдо – просто человеческая еда. Непонятная для них субстанция, которую мы для чего-то жуем и глотаем. Ребенок, впрочем, не заставил себя просить и тут же запустил руку в кастрюлю. Тихо ойкнул – вероятно, наткнувшись пальцами на что-то горячее. И сразу же послышалось громкое чавкание.
- Ладно, - я покачал головой и тоже извлек из кастрюли кусочек разваренной репы. – Мама, папа... не важно. А тебя как зовут? – спросил девочку, не очень-то надеясь на ответ.
- Гугу, - почти четко произнесла малышка с полным ртом.
- Значит, будешь Гулей, - решил я.
Мы наелись. Девочка прикорнула у меня под боком и тихо засопела, точно котенок перебирая во сне сжатыми кулачками. Стало тепло и странно-уютно.
- Корина, а что потом? – поинтересовался я, устало щурясь на слабую струйку света, затекавшую внутрь «пещерки» сквозь еловые ветки.
Я представлял себя медведем. Или лисой с лисенком. Им так мало нужно для выживания. Сухая норка или берлога, лес вокруг. Лес – он добрый, это правда. Он и отец, и мать, и колыбель для звериных детенышей. И никто им не принесет кастрюлю с вареной репой, не то что нам с Гулей. Так что мне еще грех жаловаться.
- Вам, людям, всегда нужно какое-то «потом», - буркнула она. – Что не так?
- Все так, - ответил я поспешно. – Но мы не белки и не зайцы. Мы не можем все время жить в лесу.
Или можем, возразил я сам себе. Можем, наверное... Здесь не хуже, чем в городе. И вряд ли опаснее.
Корина долго молчала. Я даже подумал, не заснула ли она. Если «слуги» умеют спать, в чем я не был уверен. Хотя... я вспомнил, как подруга описывала мне свои лесные сны. Ей снилось, что она кормит с ладони маленьких юрких птиц, а они садятся ей на плечи и выклевывают семена из ее волос. Или что она, как когда-то прежде, еще до своего рождения, раскидана повсюду, по лесной подстилке, и в то же время зависла между небом и землей, в синем мареве, золотая и горячая от солнца...
- Ты не можешь вернуться домой, - сказала она, наконец. – Уже к лету в городе не останется людей. Это решили не мы, а «господа».
- То есть... вы просто нас всех перебьете? Вот так, сразу?
Я не мог поверить в услышанное. Как в страшный сон невозможно поверить, его хочется поскорее забыть. Затолкать подальше в темный чулан, как будто ничего и не было... Но ведь к этому все шло, разве не так?
Должно быть, она кивнула или пожала плечами. Морок в темноте не действовал. Я увидел только легкую дрожь, пробежавшую по ветвям.
- Что же делать? – спросил беспомощно.
И снова дрогнули ветки. До меня донесся легкий вздох.
- Бегите.
- Куда? Отсюда нет пути.
- Есть, - возразила Корина. - Через лес вам не уйти – будете кружить. Скоро лед на реке тронется, вы сможете уплыть на льдине или на плоту.
- Уплыть по реке? – переспросил я растерянно.
А ведь и правда. Река не бежит по заколдованному кругу. Она течет сквозь лес - прямо в большой мир. По реке можно выбраться. И почему такая простая мысль не пришла мне в голову раньше? Подружка, ты чудо! Ты умница!
Вечером она снова принесла кастрюлю с вареной репой. И на следующий день. И через два дня... Она варила все, что нашла в моем погребе – картошку, свеклу, репу, брюкву, морковь. Даже яблоки. Их-то зачем варить? Но Корина не понимала, что такое «вкусно». Еда и еда. Что-то нужное людям. Не ясно зачем, но очень нужное. Ей нравилось чувствовать себя нашей кормилицей. И она изменилась за эти десять-пятнадцать... не знаю, сколько... дней. Мы все
