Юная, стройная, гибкая. Безумно красивая. И…Незнакомая. Пока неразгаданная, и потому особо манящая. Какая она?
- Угадай, - смеются ее глаза. И краешек губ таинственно улыбается.
- Чертовка, - не боясь спугнуть, чуть хрипло шепчешь ей на ухо. И вдыхаешь ее запах, склонившись к шее.
- Тебе нравятся мои духи? – Подняла изогнуто бровь.
- К черту твои духи, к черту. Я хочу твой запах. А духи…Они лишь мешают.
- Хм, - притворно нахмурилась, но глаза, глаза цвета неба озорно смеются. – И чем же я пахну?
- Весной, - почему-то отвечаешь ты; потому что юна – тут же пришел ответ. – Весной, ветром, рекой и солнцем. И горячей волшебной…девочкой. Хотя…Хочу сказать погрубее и почестнее.
- Ну. – топнула ножкой она; и упругие острые груди качнулись.
- Вкусной волшебной сучкой, которую хочется съесть. Пряным тортом, раздувающем и дразнящем ноздри. Дичью, в которую охота впиться.
- Вот так вот сразу вопьешься? – Задумалась она.
- Нет, нет, нет и еще раз нет. Я гурман, и хочу насладиться подольше. Хочу узнать тебя – губами; всю.
- Прям всю? – Усмехнулась она; и я понял ее намек.
- Всю, с головы до ножек, - нагибаешься к ее ушку. – Всю, - шепчешь, - до пальчиков на ногах. Всю – до самого укромного места.
- Самого-самого? – С надеждой тоже шепнула. С надеждой и любопытством, присущим только юности. Со скрытностью еще непознанного. Под футболкой налились горошинки грудей: и руки у меня дрожат. Их магнитом тянет к ним. К ней. Но…Рано..Пусть разгорится. Закипит. Превратиться в шальную бестию с горящими глазами. Пусть. Пусть немного, от поцелуев, вспотеет. Чтоб запах горячего тела совсем свел с ума. Пусть. Но как тяжело выжидать. Черт!
- Самого, - осипшим голосом вторишь ей, и девчонка пьянеет. Пьянеет глазами и ждет.
- Самого, но потом, на десерт. Ведь вкусное оставляют всегда напоследок. Сначала…
- Молчи, - резко сказала она. – Молчи – пусть это будет несказанным. Хочу…неожиданности…Хочу…всего…Прямо сейчас…
Да не стой ты уже!
« Попалась, - думаешь ты. – Попалась. Моя. Запытаю губами – медленно. Мучая. Дыша – не прикасаясь. Кусая – чтоб выгибалась. Чтоб раскрывалась. Бросая волосы веером на простынях. Подставляя под горячие губы животик и ниже. Пытаясь заманить меня прямо туда – обещал же((( Мерзавец. Гад.
Не сейчас – пойду ниже. К ножкам. От низа животика – прямо. Ниже, будто случайно задев междуножье. Чуть. Чиркнув губами по выпуклому треугольнику и вырвав стон. Рано, рано – ты мне нужна закипевшая. А ты…жадная. Торопливая. Неуемная. Хочешь то, о чем только слышала. И мечтала. Погоди. Я успею. Я хочу проползти по бедрам. Под вздрагивание и учащенное дыхание. Под твои прикрытые глаза и запрокинутую голову. Под крепкие пальчики у меня на спине. Под дрожащий животик. И будто случайно раскрытые бедра – хитрая. Стыдливо раскрытые – неумелая. И еще стесняешься, но…
Недовольный стон – Ну-у-у же! – и мою голову тянут туда. Где весенний сок уже начал чуть-чуть. Понемногу. Выступая росой на цветах. Как алмазы на солнце.
Мою голову не отпускают, раскидав в сторону бедра. Бесстыжая – я не знал, что такая наглая. И дерзкая – где стеснительность юной весны? Где – но девочка звонко вскрикнула. Когда ее начали пить. Пить росу, рожденную лаской. Отданную не скупясь – ее больше и больше. Меня не отпустят, пока я не выпью все. Пряное, горячее, пенистое…
- А-а-а! – Меня напоследок прижали, будто я убегу. Нет, милая, нет – подожду. Подожду, пока обмякнешь. Пока выбросишь последние волны. И, вспотевшая, затихнешь. А я попробую эти капельки, разбросанные по животу. Соленоватые, выступившие на коже.
А ты, ты, ошалевшая, пьяноглазая, вдруг привстанешь и найдешь ручкой его. И без спроса полезешь туда. Чтоб обжечь кольцом неумелых пугливых губ. Сладких, тесных и мокрых. Поиграйся, весна, поиграйся – я не буду тебе мешать…
Часть2
Она лежит, чуть раздвинув бедра. Между ними полоска, по которой размазаны густые слезы. Выступившие, смочившие половинки застывшим стеклом, тускло блестящие, выдавленные помятым цветком в последнем приступе дрожи – как напоминание о только что случившейся ласке. Ласке девочке-весне, которую растревожили сдуру и которая только и ждала пробуждения – после зимы. Которая взяла сама, кинувшись своей розой навстречу губам – и с радостью раздавила и смяла розу, отдав ее сок и нектар.
И сейчас оживала, чуть остыв, начиная ерзать попой и медленно приходя в себя. Бедра съезжались, прикрывая съеденный и помятый цветок. Полоска исчезла - розоватый бутон закрывался вспухшими липкими половинками, пряча сладкий грешок и копя силы для нового.
Пусть отдохнет – зацелованный и усталый, пусть – но хозяйка-чертовка расшевелилась, блаженно подняв ручки к верху и улыбнувшись мне.
- Ах! – Протянула она. И сверкнула глазами, вдруг что-то задумав ( Черт – неугомонная весна, что ж ты такая шальная?)
- Хочу! Хочу еще, - и поехала волосами по моему животу. Неспеша, все еще волнуясь от неумелости, все еще будто боясь, но идя навстречу…
Губы уперлись в твердое, замерли, ткнувшись, и поползли улиткой, забирая в себя, обволакивая мягко-упругим облаком. Растущая камнем плоть заполнила рот – неудобно, непривычно, ново; но девочка смелая и не сдается. Весна старается, вытянув трубочкой губы; сопит, обернув одеялом ротика; и, попривыкнув, начинает медленно ездить. Туда и обратно, понемногу, скользя, оставляя блестки горячей слюны на вспухших венах гранитного стержня.
И начинает постанывать – когда большая ладонь сминает ее попу. Все, весна, ты пропала – распробовала, подсела, увлеклась. Пускай – сие дело хорошее… Расцветай, весна, трогай, оживляй и заставляй пульсировать, трепетать лаской и теплотой, смелостью; пробегись ветром, подуй, разбуди соки – как можешь только ты, весна.
И я, захваченный весной, изогнувшись, опять лезу к цветку. Спящему, ароматному, терпкому, вкусному. И втиснувшись в скользкую мякоть, слышу протяжный стон; слышу, как кольцо губ стало сильнее; слышу, как заездила весна побыстрее, замычала, выгнувшись попой и расправив цветок, подавая его, как пирог, разломленный пополам пирог. Чтоб мне поудобней – девочка быстро умнеет в таких делах. Чтоб в него залезли подальше. Будет тебе дальше, весна, будет – ведь в благодарность ты прилипнешь к моему покрепче.
И мы быстро сойдем с ума. Схваченные друг другом капканом губ. Очумевшие. Искрящиеся. Приклеенные. И одновременно взорвавшиеся. Липким и вкусным соком. Весенним. Пьянящим. До потери сознания. До хриплого рыка.
Что ж ты делаешь со мной, весна…
Часть3
- Та-та-та – девочка-весна напевает, не зная, что сзади подкрался хищник. Она лежит на животе, болтая стройными ножками. Ее попа, разделенная на половинки, бесстыдно смотрит вверх. Белая, выпуклая, беззащитная передо мной, зверем, который уже собирается сожрать к черту эту сводящую с ума девственную чистоту.
Не сразу, нет – сначала охота отведать прохладу кожи, собрать губами мурашки, пройтись по ее крутизне. Начав со звонкого поцелуя и, не отрывая губ, ползти. Оставляя влажные пятна – чтоб девочка беспокойно заерзала. Задышала. Заволновалась. Подрагивая той самой попой. От кончика языка, что чертит узоры. От зубов, что немного прикусят. Чтоб девочка выгнулась – спинкой.
Ожидая каждого поцелуя. Ожидая крепких рук – погоди, девочка, рано. Сначала кончиками пальцев, легко. Как перышком. Как ветром. Чтоб растащить тебя, жадную. Я обожаю тебя дразнить – чтоб ты превратилась из девочки-весны в суку. Суку, которая с горящими глазами хочет все и много. Хочет и берет. Но пока…
Ладонью, еле-еле. Пальцами – по линии, разделяющей половинки. Проваливаясь. Раздвигая. Как будто случайно углубляясь. А теперь уже сильно. Сжимая в ладонях. Чтоб запылала попа. Бордовыми пятнами. Отпечатками. И половинки – в сторону. И между ними, медленно, тихо, глубоко кончиком пальцев. Надавливая. Прогоняя хрупкую девочку-весну. Будя вулкан, который взорвется. И снесет все на своем пути.
- Г-м-м! - Девочки больше нет – есть сука. Спятившая дикая сука. С перекошенными губами. С расширенными глазами. Которая хочет все. Которая за твердую палку отдаст пол мира. И ищет ее кулачком. Чтобы воткнуть в себя. Напороться, как на копье. Прыгать. Закидывать голову и кричать. Взлетать и падать расплющенной попой. Сжав в себе и расплавив его. Там, глубоко. Не отпуская. Смочив своей пеной. Забившись судорогой бедер. Искры по венам. Криком. Обмякнув, не вынимая. Так и застыв, замерев, заполненная. Отдыхая. Умирая и воскресая. Но в себе, не отпуская. Будто драгоценность, что могут украсть. Отдышаться. Пообниматься. Чуть. Всласть. Снова в бой. Снова страсть.
- Ещо-о-о! – Крик волчицы. Которой не откажешь. Которую сам подсадил на шприц страсти, сделав такой. Нежной и грубой. Слабой и сильной. И иногда не понятно – кто кого. Но сейчас – она. Меня. Как захочет.
Рысью, прыгнув на локти и коленки, выгнувшись радугой наоборот, навстречу протыкающему ее кинжалу. Шлепки ягодиц звонко. По моему животу. Бьет. И ей все мало и мало. Бешеная амазонка. На части рвет. Наконец слезла. Запыхалась. Нагнувшись к нему, соки свои же слизала. Что подтеками густыми наоставляла. Чуть во рту подержала. Наконец – упала. На губах – белое одеяло.
Вот такой ты мне нравишься, девочка. Вот такой я тебя обожаю.
- Чего? - Она тихо шепчет. – Милы-ы-ый.
Сука куда-то ушла, испарилась. Обессиленная хрупкая девочка-весна нежно глядит на меня, улыбаясь….
Окончание
Девочка-весна чертит языком узоры по вздутым синим венам. И где он пробегает – они вскипают. И ничто в мире не оторвет ее от этого – от каменной игрушки, которую она полюбила. Язык бежит, утыкаясь в шар, что венчает конец ствола. Сделав оборот, от чего шар становится мокро-блестящим, язык прячется, чтобы…. Шар медленно исчезает во рту. Рот ползет варежкой, укутав разбухшую твердь. Которая сейчас почти вся исчезнет. Жуя, варежка выпускает его, наполовину – чтобы снова съесть. Отпустить – забрать, чтобы ствол почти лопнул от переполнившей его крови. Девочка, девочка, а давно ли ты стала такой?
В первую встречу она была робкой, стеснительной, нерешительной. Ее неопытность была восхитительной. Ее потаенные желания – почти неуловимы. Почти, но пробивались, как молодая трава. Но что-то подсказывало, на уровне предчувствий, мимолетных, что девочка все хотела: и потому от ласк осмелела. Ей наобещали поласкать ТАМ. И она потянула вдруг. За голову, оторвав от каких-то ненужных ножек, где голова непростительно задержалась – туда. В свое самое-самое. Затаенное. Чувствительное. От стеснительности чуть приоткрытое, но готовое распахнуться тут же…Машинально. Из любопытства – как это? Чтоб у нее внутри, на розовой мякоти, остались отпечатки губ. Как клятва верности этой мякоти. И капли слюны – там же.
Взамен – сок, с самых недр. Как ответная клятва, как ответный привет. И после горячего обмена влагой, которой перемазала, сама потянулась – губами. Интуитивно – ей никто не подсказывал. Потянулась и взяла. Осторожно. Оставила. Робко посасывая. И лишь страх заставил отпрянуть от вязких стрел, ударивших в горло. Забрызганное лицо. Неловкость – которой больше не будет. И она берет пальчиком чудный крем и пробует на вкус. Отводя от стеснения взгляд.
