уже своевольная бестия, набирающая уверенность, опыт, умелость, внезапно открывшая в себе струны. Струны, на которых можно играть мелодию. Она и играла – губами, уже посмелее. Поглубже. Подольше. И не убирала с испугу, как в первый раз. А пила зелье, которое сделало ее женщиной. И пьянела от тугого густого нектара. Подсела.
Навсегда захотев ещ-о-о. Еще, еще и еще. Брать, сосать, глотать. Подставляя взамен свою вкусную дырку. Исходясь на ручьи и волны. Крича. В судорогах. Перемазывая себя белым снегом. Чувствуя, как рыба в воде. И уже ловчее беря кулачком. Привычнее – к каменной тугости. Привычнее – пуская пену с себя. Все бесстыдней и чаще. Ее крепкие руки не отпускали, пока эту пену не выпьют. Пока она, закинув голову, хрипло вскрикнув, не подымала счастливый взгляд. Что напоила. Что пометила – своим элексиром.
Она стала плотиной, которую вдруг прорвали. И бросилась в омут, с радостью идя на дно. Жадная, охочая, дикая. Властная – ей все дай. Подставляющая лицо ветру. Гоняющая за 200 км в час. Пробующая новое – ведь это ЕЕ. Это ЕЕ – чего она так ждала. И она наверстывала все то, чего была лишена раньше.
В третью…Это была уже дикая сука, пьяная бешенная наркоманка ласк. Жрущая их через край. Ложками. Кастрюлями. Без манер. Вгрызающаяся в плотские удовольствия с необъяснимой почти что яростью. Обмазанная грехом. На губах. Не вытирая после постели, а с усмешкой их облизывая. Козыряющая своей развращенностью и умножающая ее. С засохшими пятнами на бедрах. С бордовыми отпечатками попы. Со стертыми локтями и коленками.
Реагирующая на секс, как собака Павлова. Фас – и овчарка, щелкнув зубами, впивается. И с радостью выпускавшая грех из себя – мутной кислой росой. И научившаяся кидаться дырками навстречу камню. Научившаяся стоять на корточках и впечатывать задом в живот. Когда ее вспарывают. Научившаяся подстраиваться под пронизающее ее копье. Научившаяся трахать самой – это ее возбуждает. Научившаяся быть сверху – чтоб трахать было удобней.
А после греха убирающая с камня свою росу. Языком – будто пряча следы. Чтоб опять их оставить – тут же. И снова убрать, пососав напоследок, перед тем, как рухнуть в кровать. Или она хотела узнать вкус своих сливок, взбитых в ее разломанной мякоти. А после, утром, она подносила свою размякшую розу к губам – чтоб оценили ее прелый вкус. Как настоенное вино. Она любила, когда после губ ее роза, мокрая и счастливая, просыпалась. Она любила, чтоб ее лепестки нежно посасывали с утра, поочередно и вместе. Как ей откажешь, этой трахнутой суке?
Даже интересно – КАКАЯ она станет завтра?
