говорит, причем ему самому этого хочется. Скорее Джону это казалось, а может такое действие оказывает присутствие человека, который добровольно выбрал путь если не от всего, то в никуда точно.
Кислый закинул в рот марку и показал пальцем на Джона:
- Смотри за мной. – сказал он Джону. – А то уйду.
- С каких пор тебе требуется присмотр? – спросил Джон.
- Мне так спокойнее. – объяснил Кислый.
- А ты не будешь? – спросил Констанеда Джона, заметив что тот не взял марку.
- Мне не нужно. – улыбнулся Джон. – Долго объяснять, но на меня так как на вас это не действует.
- Видишь ли, - добавил Кислый. – Джон считает, что результаты должны оставаться и после прохождения действия вещества. То есть пережитый и полученный опыт не должен исчезать с приходом трезвости. Отсюда у него свои методы достижения, которые лично мне кажутся полным бредом, но зато действуют дольше.
Констанеда вышел от Кислого и побрел в направлении леса. Он очень любил одно место за чертой города. Небольшой обрыв, нависший над старым, заполненным водой карьером, закрытый со всех сторон заброшенными гаражами. С него открывался приятный вид на широкую водную гладь и густой зеленый лес со всех сторон окружающий водоем и простирающийся во все стороны на сколько хватало глаз.
Констанеда присел и некоторое время наслаждался покоем и видом, открывающимся с высоты обрыва. Легкий ветерок тихо покрывал свинцово-серую поверхность воды небольшой рябью, преломляющей лучи осеннего солнца, которое отблескивало в каждой волне. Сухая, пожелтевшая трава, растущая на хорошо прогретой земле издавала приятный запах, напоминающий о скором увядании природы. В синем, прозрачном небе, покрытом странными полупрозрачными облаками, напоминающими размытые мазки или клубы тумана кружились черные точки каких-то птиц, которые иногда пикировали, сближались друг с другом, но затем вновь разлетались в стороны. Само их движение просто не могло не сопровождаться птичьими криками, но из-за большой удаленности эти крики не были слышны. Во все стороны, на сколько хватало глаз широко раскидывался лес. Констанеда смотрел на противоположный берег и чувствовал необъяснимую тягу оказаться там. Он понимал, что тот берег такой же как и этот, просто расположен ниже, но после ограниченного городского пространства, где куда ни посмотришь всюду видишь какую-нибудь стену, этот вид манил своей многообещающей свободой. Чтобы описать ощущения, которое у него вызывал тот берег очень подходило слово «даль». В нем была какая-то поэтичность и легкая, томная грусть.
Посидев и понаслаждавшись окружающим пейзажем, Констанеда принял марку и стал ждать. ЛСД называют «толчковым» препаратом. Его эффекты наступают внезапно. До этого Констанеда не пробовал ничего подобного. Его сознание буквально смело потоком бесконечности. Он ощутил необъятность, безграничность вселенной, но ценой этого понимания стало осознание собственной ничтожности. Все слова дона Хуана об необходимости избавления от чувства собственной важности, чтобы понять и увидеть окружающий мир приобрели иной смысл. Констанеда понял, что он ничто, былинка на теле мироздания, что с его исчезновением, как и с исчезновением кого и чего угодно вообще, мир даже не шолохнется. Что существует иной, более высокий и вместе с тем более безличный уровень организации сознания на котором все его маленькие человеческие сентименты, мысли и желания просто никчемный мусор. Как он сейчас смотрит свысока на мышей или других мелких грызунов, которые так же как и люди озабочены своим выживанием, пропитанием и размножением, так существует и более высшие формы сознания для которых все человеческие дела не больше, чем мышиная возня. Причем даже не важно существует ли этот более высокий уровень. Даже если его нет, ничто не дает никому права ставить себя в центр мира.
Констанеда съежился, и согнувшись и обхватив себя руками тихонько побрел к заброшенным гаражам. Он захотел спрятаться от давящей на него необъятности открытого пространства в каком-нибудь маленьком и тесном месте. Он забрел в один из гаражей и забился в угол.
Он понял, что такое свобода и почему никто и никогда не хочет свободы. Все говорят о ней, но никто не хочет. Все хотят материальной независимости, свободы действий и поступков или свободы от воли кого-то другого. Настоящая свобода не имеет к этому никакого отношения. Настоящая свобода – это свобода не от других людей или от их мнения, а свобода от своего собственного мнения о себе. Это едкая смесь безысходности и неприкаянности. Настоящая свобода есть утрата всех надежд и представлений.
Никогда прежде Констанеда не думал, что свобода к которой он так стремился, о которой столько читал в книгах, которую представлял может быть настолько страшной, чуждой и ненужной. Он ощутил укол невероятной вселенской тоски, который острой иглой, превращающей все существующее в прах, шел из вечности и острием заканчивался на нем самом. Он дрожал в углу, забившись, как мышь и пропитанный застарелой мочой воздух заброшенного гаража воспринимался им как запах канализации всего мира. Трясущимися руками он развернул пакетик данный ему Джоном и высыпал содержимое себе в рот. Затем он лег прямо на землю и стал ждать.
Вокруг что-то явно происходило, но через некоторое время его перестало волновать что именно. Констанеда понял, что происходящее с ним было настоящим откровением, что это и было переживанием абстрактного, безличного, невыразимого ничто, которое столь смертельно для всего, что составляет обычную человеческую жизнь. Он понял жизненную важность и абсолютную необходимость безупречности о которой столько говорил Дон Хуан Кастанеде. Только она могла помочь вынести невыносимую безжалостность смерти собственного эго. Смерть символическую, но от этого не менее настоящую, окончательную и бесповоротную. Стирание личной истории, отказ от чувства собственной важности, принятие идеи смерти, как советчика в повседневной жизни – все это просто приведение дел в порядок, чтобы не сойти с ума и выстоять в такой момент.
Констанеда понял, что его переживание не закончилось. Но теперь он больше не дрожал и был в состоянии его выносить. Он вспомнил, что амфетамины принимали камикадзе, перед тем как идти на верную смерть, совершить заведомое самоубийство и в его сознании все встало на места. У него не было достаточно личной силы, чтобы пережить все, что с ним происходило, но приняв стимулятор он все же стал способен на это.
Констанеда встал и выглянул наружу. Но мир стал другим. Отовсюду тянулись невидимые нити, мириады невидимых нитей, которые исходили из середины его живота. Он понял, что любой предмет соединен таким образом со всем существующим, иначе он просто не существовал бы и что он видел эти нити всегда, но просто не придавал им значения. Окружающее перестало быть материальным, а стало невероятным полем игры энергий. Все вокруг словно состояло из золотой пудры и представляло собой единую, взаимосвязанную систему. Констанеда вспомнил про квантовую теорию строения мира. Что все вокруг состоит из единого поля и что любое изменение, которое может произойти в мире оказывает влияние на все без исключения явления. Все это лишь вопрос времени. Как в рассказе Бредбери о том как убийство бабочки в далеком прошлом, миллионы лет назад, может совершенно неожиданно изменить настоящее. Любое движение в настоящем точно так же постоянно меняет далекое будущее. И нет разницы в том какое же это движение – один единственный простой шаг или подпись президента на важном документе. Последствия того и другого одинаковы, просто одно из этих действий очевиднее в настоящем. Но очевидность в настоящем не означает ничего. Точно так же одно может привести когда-нибудь к другому. Микроскопические изменения, которые производит один единственный шаг через какое-то время, через тысячелетия может отразиться в таком же микроскопическом уровне на молекуле ДНК будущего тирана, который потом вырастет и в результате не станет тираном вовсе. Констанеда вспомнил слова из книги Экклесиаста, которые как нельзя пришлись к месту: «Род уходит, и род приходит, а Земля остается навек».
Констанеда шел к обрыву. Каждым взмахом своей руки он поднимал и усмирял будущие революции, вершил судьбы мира. Он понял, что каждый человек – это бог, но время – это фактор, который мешает ему осознать это. Время существует только для того, что смертно. А все что человек знает, думает, чувствует является таковым. Все что человек знает о себе, все кем себя считает – не есть он. Все это приобретено, узнано, принято, но точно так же уйдет с приходом смерти. Останется лишь то, что вечно, что никогда не рожденное никогда не исчезнет. Останется лишь...
Констанеда замер на месте. Ошеломляющим расколом в его сознании пронеслась парадоксальная, но неопровержимая истина – он существует, но никогда не существовал. Он стоял и жадно глотал воздух. Он постиг, он пришел, но выразить это в словах не представлялось возможным. По его щекам потекли слезы благоговения перед этим великолепием и непостижимой мудростью, которая, являясь всем, есть ничто. Он понял так же что никогда не существуя, он существовал всегда. Констанеда закрыл лицо руками. Жизнь, смерть, любовь, боль больше не имели значения. Он понял значение слов Иисуса: «Я был и до Авраама». И он был.
Констанеда двинулся вперед. Ноги сами несли его к обрыву.
Первая причина по которой после приема психотропных веществ человек может выпрыгнуть в окно является основной и единственной. Все остальные это просто ее видоизменения. Человек перестает понимать, что происходит, что его окружает, где он находится и из-за этого возможен несчастный случай.
Второй причиной которая может побудить на такой шаг является сильное эмоциональное переживание вызванное чем-либо не существующим. Это может быть неконтролируемый страх, отчаяние или другое потрясение, которое будет настолько сильным, что смерть в результате падения с высоты (или как-нибудь иначе) будет казаться «меньшим злом». При этом будет сохраняться четкое представление о том, что же человек собирается сделать. Будет осознание окна, высоты и возможности смерти. Именно этим и отличается вторая причина от первой, при которой человек не поймет вообще ничего.
Третья причина связана с верой в появления способности летать, или с иллюзией изменения физических условий природы, например, гравитации. В любом случае человек начинает чувствовать, себя способным на чудо, что не будет никаких последствий, если он сделает то, что раньше считал для себя смертельным.
Четвертая причина, по которой возможно выйти в окно немного сложнее для понимания. Ее бесполезно представлять, потому что это все равно будет не то. Человек выходит в окно, потому что он уже внизу. То есть, в принципе, никуда и не выходит. Подобное бывает при курении сальвии. Мысленно человек оказывается в каком-то другом месте (в квартире соседа через стену, на лужайке за окном) причем настолько полно и реалистично, что он ощущает себя там. А самый быстрый путь на лужайку для тела это конечно не спускаться по лестнице и выходить из подъезда, а залезть на
