этот момент подбежала перепуганная женщина и, обращаясь с вымученной улыбкой к отбившемуся от своей группы туристу, быстро что-то затараторила по-немецки. Потом обернулась к сокурсникам Ильи:
- Так, товарищи, сохраняйте, пожалуйста, спокойствие, мы уже уходим. Имейте в виду, этот господин с западного Берлина, - И сделала многозначительные глаза.
- Да мы и не волновались, - Хмыкнул Генка,
- Нам хоть с западного, хоть с какого. Просто мы, девушка хорошая, не привыкшие ещё к запанибратскому общению с иноземцами. Тем более с капиталистами. А вы у них, значит, за старшего? Или за старшую? – Генка всё больше распалялся, и Илья показал ему кулак. Явно растерянная дама как-то неопределённо кивнула Генке в ответ и, вновь затараторив с немцем, казалось, упрашивала его вернуться к своим. Но немец никак не желал уходить. Он протянул Генке руку для рукопожатия. Генка на всякий случай вытер руки о штаны и сделал встречное движение. И тут немец обронил:
- Скоро вас ждать большой перемена! – Илья с друзьями смотрели на свалившегося с неба капиталиста во все глаза,
- Аллес, всё будет измениться! – Не в силах подобрать нужные слова он взял под руку начавшую не на шутку нервничать даму и стал ей что-то говорить на родном языке. Она обречённо пожала плечами и начала переводить:
- Он говорит, что мир скоро изменится до неузнаваемости. Что мы не выдержим гонки вооружений, что придёт молодой лидер, и… И… - Она испуганно воззрилась на разошедшегося оратора и едва слышно прошептала:
- И что Советский Союз прекратит существование…
Наступившее вслед за только что сказанным гробовое молчание, казалось, враз отрезвило немца, он, словно актёр на сцене, поклонился, сказал: "Ауфвидерзеен!", и под руку с облегчённо вздохнувшим гидом, торопливым шагом направился прочь.
- Морду ему набить надо было, - Генка обиженно шмыгнул носом,
- Всё не успокоятся никак, недобитки проклятые!
- Ты, Геныч, потише давай, - Илья подозрительно озирался вокруг,
- Может, нас пасут уже.
- Да кто пасёт-то? - Забеспокоился Димка,
- А кому надо, тот и пасёт, - Подал голос Сашок, самый старший из приятелей. Сашку уже было хорошо за тридцать, впрочем, на вечернем отделении института можно было встретить студентов и постарше,
- Давайте, мужики, на нейтральные темы, не ровён час, слушает кто…
- Да хорош циклиться, - Огрызнулся Генка,
- Прям мания преследования какая. Времена не те!
- Ты чего разошёлся? Пивко мозг туманит? И времена одинаковые, и люди – те же. – Сашок закурил сигарету. Следом закурили все остальные. Генка хотел что-то возразить, но передумал. Некоторое время за столом царило молчание.
- Забавная штука получается, - Сказал Илья,
- Этот колбасник почти слово в слово повторил то, что я накануне слышал.
- В смысле? – Сашок сощурился от попавшего в глаза дыма,
- Вчера, по вражьему голосу, - Илья говорил очень тихо,
- Голос Америки?
- Да. Втирали они долго и пространно, но весь смысл сводился к тому, что этот немчура сейчас выдал.
- Не бери в голову, Илюха! – Сашок всем телом подался вперёд,
- Они с семнадцатого года нашу погибель пророчат и ничего, пока живы. Им самим скоро каюк придёт.
- Твоими бы устами… Что-то не похоже. Да вы поймите, чем больше нас от них ограждают, тем успешнее работает их пропаганда. Сами посмотрите, у них – глянец сплошной, фейерверк красочный, фиеста, одним словом, а у нас? У нас что? Серость и убогость. Всюду. Во всём! И мы ещё умудряемся бравировать этой убогостью. Почему? Во имя чего?
- Тихо, Илюха, - Сашок озабоченно огляделся по сторонам,
- Не на кухне сидим,
- Да надоело уже, Сашок, таиться по углам! Ведь все вокруг всё понимают, но все вовлечены в какую-то странную игру. Ты мне скажи, какого чёрта мы в Афган попёрлись? Чего мы там забыли? Долг интернациональный? А они нам его цинковыми гробами возвращают.
- Илюха, да ты никак захмелел от пива. Уймись, Христа ради, дай до старости дожить спокойно!
- Вот-вот. В точку.
- Правильно, Илья! – Генка налил себе полную кружку,
- Давай, братуха, чокнемся! За мир во всём мире!
- Или вот, пример наповал, - Не обращая внимания на изрядно осоловевшего Генку, продолжал Илья,
-Высоцкий, когда с Мариной Влади в Западной Германии оказался, чуть не разревелся с досады, когда жизнь тамошнюю увидел. И спросил у Марины, мол, как же так, любимая, ведь это мы войну выиграли, мы победили, а не они. Так почему же всё так, как есть? Почему? А ведь это не частный вопросик к милой женщине, нет, это, как я понимаю, грандиозный вопрос ко всей нашей стране необъятной! И к нам, в том числе. А мы тут сидим и трусливо хвосты поджимаем из-за какого-то сытого Ганса.
Обычно угрюмый и неразговорчивый Игорь Хван, обладатель чёрного пояса по карате, кореец невысокого роста, подал голос:
- Закругляться давайте. По домам пора.
- Молодец, Илюха! – Генка поднял пустую кружку,
- Уважаю! Предлагаю ещё по графину! За Марину Влади!
- Погоди, Генка, дай досказать. – Илья закурил и, нахмурившись, продолжил:
- Они вчера по радио не только про гонку вооружений трепались. Они на молодёжь ставку делают. На то, что ополчится она в конце концов против удавки нашего дряхлого политбюро. И что процесс этот будет лавинообразным. И что ставку они делают не столько на гонку вооружений и на цены на нефть, сколько на наши внутренние противоречия, на молодых и энергичных лидеров, с симпатией поглядывающих на Запад. Вот такие дела.
Никто больше не проронил ни слова. Допив остатки пива, молча стали собираться. Даже Генка не возражал. Сашок достал накануне собранные деньги, пересчитал их для верности и подозвал официанта. Покинули "Котлованчик" без происшествий.
Дальнейшие события в стране развивались в точном соответствии с предсказаниями дикторов "Голоса Америки" из той самой, памятной Илье радиопередачи. Впрочем, как полагал Илья, даже сияющие оптимизмом заокеанские прогнозёры были однажды обескуражены молниеносным развалом страны, которую они планомерно подтачивали на протяжении десятков лет.
Но жизнь, тем не менее, продолжалась, и годы незаметно нанизывались друг на друга. Калейдоскоп противоречивых и разных событий нисколько не притупил зоркости взгляда Ильи на окружающий мир, и эти события до поры никак не отражались на его природном жизнелюбии. Пока, наконец, однажды прежнюю безмятежную восторженность Ильи вдруг не начало теснить некое неясное подспудное беспокойство. Природу этого не прошеного беспокойства Илья, как ни старался, понять был не в состоянии, вернее, он поначалу попросту не обращал внимания на поселившееся в его сердце новое чувство. Но оно, это чувство, с досадной настойчивостью вновь и вновь давало о себе знать, кололо и царапалось, холодной тенью то и дело касалось его лица и, в конце концов, Илья всё чаще стал искать уединения и незаметно для себя временами начинал погружаться в мрачную задумчивость и несвойственное ему прежде состояние беспочвенной раздражённости. Но так, в силу склада его характера, не могло продолжаться бесконечно. И озарение пришло, как и всегда, неожиданно. Как-то ночью, не в состоянии уже в который раз совладать с изнуряющей разгорячённый мозг бессонницей, Илья вдруг совершенно отчётливо понял и осознал истинную причину своего тревожного беспокойства. И причиной этой была никогда Илью и прежде не покидавшая, но до поры надёжно упрятанная в дальних закоулках его сердца тоска. Тоска по Музею Десяти Источников и, само собой, тоска по единственно любимой им по настоящему женщине. Тоска по Иштариани.
Май – Сентябрь 2012 г.
)
Я уже предвкушаю продолжение....