слышанные слова обвинителя несколько взбодрили аудиторию, которой начали надоедать сухие фразы справок и милицейских протоколов. Под аплодисменты публики герой дня спустился с трибуны.
Ход процесса не всегда понятен для неподготовленного человека, не юриста. Монотонное многократное зачитывание очевидных вещей нагоняет скуку. И когда дело дошло до обвинительной речи прокурора, все уже порядком устали. Не выделяясь из общего фона, без эмоций, городской прокурор зачитал свою речь и так же спокойно перечислил какие-то малопонятные статьи закона. Лишь несколько человек из большого зала поняли, да и то не до конца, смысл сказанного.
А между тем перечисление этих статей и было кульминацией всего процесса. Прокурор просил суд переквалифицировать для Бомбы статью уголовного кодекса «Разбой» на простое хулиганство. Ведь по переписанным новым показаниям получалось, что сын Адвоката, вроде бы, и не участвовал в преступлении, а всё время стоял в сторонке. Для Мутного это означало уменьшение срока. Выходило, что тот убивал один, а не в составе группы лиц по предварительному сговору. Прокурор, сделав такой подарок подсудимым, спокойно покинул трибуну.
Наступила тягостная минута молчания. Усыплённый зал ничего не понял. Общественный обвинитель спокойно сидел на своём месте без движения. Понимал ли он суть того, что случилось? Ведь ему доверили говорить от имени большого коллектива, озвучивать мнение многих. Он, конечно, озвучил, но, промолчав в решительный момент, предав тем самым как доверие людей, так и память убитого.
Судья, похоже, был единственным из всех участников процесса, который до последней минуты не понимал того, что происходит. Его пригласили, чтобы показательно наказать убийц, а тут – такое. В обязанности прокурора входило запросить максимально возможный срок, адвоката – минимальный. Судье надлежало выбрать наиболее подходящий – справедливый. Но просьба прокурора об изменении статьи пресечения и уменьшении срока – это не лезло ни в какие ворота.
- Что же делать? Перенести суд? Дать отставку прокурору? Но это такой скандал! Аа! Что мне, больше всех надо? - все эти мысли, как в зеркале, отразились на лице приезжего блюстителя закона.
Внимательный зритель из первых рядов мог без труда их прочесть. Тем более, что в зале стояла полная тишина. Но вот, наконец, судья, как бы про себя, махнул рукой, мол, и не такой беспредел приходилось видеть, и, как ни в чём ни бывало, продолжил заседание.
.
Теперь результат «показательного суда» был очевиден: Мутному дали максимальный срок с учётом переквалификации статьи, а Бомбе – условный. Однако, в зале его не отпустили, видимо, опасаясь гнева толпы. Судейские вместе с преступниками покинули сцену ДК, а остальные, порядком уставшие зрители, спокойно разошлись по домам. Возмущённых не было. Разве что потом, на кухнях, по советскому обычаю ворчали себе под нос. За долгие годы коммунистического правления всех приучили к беспрекословному подчинению власти. Только общественный обвинитель ходил с гордо поднятой головой, к месту и не к месту напоминая сослуживцам о своём блестящем выступлении на минувшем процессе.
7.
Все говорили, что Николай, младший брат Саши, был его полной противоположностью. Он частенько выпивал, нигде не работал, перебиваясь случайными заработками, и, по сути, сидел на шее у родителей-пенсионеров. Благо, пенсии в то время были довольно большими. После смерти Саши осиротевшая семья долго не могла прийти в себя. Больше всех переживал отец. Ведь старший сын получил высшее образование, имел хорошую работу, семью, а младший – так, оболтус.
С малых лет Коля с удовольствием ходил на рыбалку вместе с отцом, благо Волга была рядом. Он быстро освоил все премудрости этого дела, а уловы его увеличились настолько, что часть рыбы приходилось продавать.
Когда в начале девяностых в город пришла безработица, Коля решил, что настала пора своё увлечение превратить в промысел. Ловить сетями было запрещено, но кто смотрел на запреты во времена всеобщего беспредела и вседозволенности? Денег, вырученных за проданную рыбу, хватало на многое. В том числе и на самогон (с водкой тогда было туго). Но, как известно, спиртного много не бывает, и парень стал потихоньку воровать рыбу из сетей таких же браконьеров, как он сам.
8.
Юркая резиновая лодка на вёслах быстро продвигалась вдоль прибрежного камыша. Наконец, Николай увидел неприметный пенопластовый поплавок, мелькавший в воде среди волн. Потянув за привязанную к нему верёвку, рыбак начал вытаскивать из воды и складывать на дно лодки небольшую сеть, сплетённую опытными руками из обычной рыболовной лески. Вынув запутавшуюся там рыбу, он кое-как, лишь бы поскорее, сбросил опустошённое орудие лова обратно в воду. Поплавок опять был чуть заметен, и ни рыбнадзор, ни простые рыбаки не могли догадаться о растянутой под водой сети.
- Ничего, хозяева приплывут сюда только вечером. Может быть к тому времени подойдёт рыбка? А я сейчас ещё пару чужих сеток проверю, потом из своих улов соберу – мне и хватит на бутылку. Водки куплю - надоело давиться этим самогоном, – примерно такие мысли мелькали в голове хитрого вора, опустошающего чужие сети.
Но на этот раз ему не повезло. На берегу Николая ожидали двое рыбаков, сети которых он только что обобрал подчистую.
- Ну, вот ты, гнида, и попался, - вышел из кустов здоровенный мужик с голым торсом, на котором красовались живописные тюремные наколки. – Закон знаешь?
Коля, конечно, знал и неписаные рыбацкие законы, и этих рыбаков, которые, заподозрив неладное, сумели его выследить. Не знал он только и не думал, что за такую малую цену придётся ему расстаться с собственной жизнью.
- За что? – только и успел крикнуть несчастный.
Рот ему без разговоров заткнули кляпом. Руки, ноги связали, камень на шею, отвезли на фарватер и столкнули в тёплую волжскую воду дрожащее тело нарушителя суровых рыбацких законов.
- Вот так будет со всеми, - пробасил бывший ЗЕК, отпуская в свободное плавание лодку Николая, в которой трепыхалась ещё живая, пойманная совсем недавно рыба.
- Зря мы это, - вздохнул второй, понимая, что разговоры здесь ни к чему – дело сделано.
9.
Когда через неделю была найдена та самая лодка с протухшей рыбой, на отца было больно смотреть. Последняя надежда на то, что сын ещё жив, рухнула.
- За что? – этот вопрос, обращённый скорее к Богу, чем к людям, огнём горел в его глазах.
Но кто может дать ответ на подобные вопросы? Если люди гибнут во время войны, защищая свою Родину, то тут всё, вроде бы, понятно. Но в мирное время потерять двоих сыновей! Почему? Ради чего? За что?
Милицейские чины, к которым семья пропавшего без вести обращалась за помощью, разводили руками: утонул, мол, человек, и всё тут. Отец пытался толковать о рыбацких законах, о том, что он сам рыбак, но от него только отмахивались, как от надоедливой мухи. Да и зачем милиции было вешать на себя ещё одно «мокрое» дело? У них и без того забот хватало.
Когда все сроки вышли, когда исчезла последняя надежда найти пропавшего сына, отец ушёл в длительный беспробудный запой. Раньше никто никогда не видел его пьяным, только по праздникам вместе со всеми он принимал сто граммов для веселья, а теперь… Весь город знал о постигшем его несчастье, и только ради этого старику наливали, наливали и наливали. А после того, как он рассказывал собутыльникам историю гибели Николая, отказать ему уже не мог никто. И ставший риторическим, задаваемый всем и каждому пьяный вопрос несчастного: «За что?» - будоражил души людей, ещё больше распаляя бедного старика.
Свято место пусто не бывает. Вот и место самоустранившейся от защиты населения власти заняли крутые уголовные авторитеты. Милиция, наравне с братками, собирала дань с торговцев на рынке, и обращаться к ним за помощью было так же страшно, как и к уголовникам. Работы не было, а потому молодёжь шла к бандитам, пополняя их ряды, будто так на нашей земле было заведено испокон веков. Законы не работали, их подменили воровские понятия. Лихие девяностые набирали свои обороты. Бандитские разборки, сожжённые машины и киоски строптивых предпринимателей – всё это стало в порядке вещей.
«Не верь, не бойся, не проси» - эти истины, пришедшие в мир свободных людей из зоны, тогда знал любой и каждый - от мала до велика. И жизнь человеческая в те времена не стоила почти ничего. Впрочем, как и всегда на Руси.
