Гнустик
Иду мимо стола. Мимо – давно уже естество.
И не то тоска, не то удивление, не то жаление самой себя – больная смута.
Еще вчера мой стол - завален бумагами, авторучками, карандашами, книгами. Властвующая над всем печатная машинка — выжимательница физических и внутренних сил: случайный пропуск предложения, ошибка или опечатка в слове, и, весь лист заново, внезапное понимание – не так, и уже не страница, десятки страниц перепечатываются, как правило, с паршивой лентой, и вечно туго нажимаемыми клавишами.
Иного не мыслилось.
Не мыслилось и тогда, когда «мобила» все меньше становилась признаком крутизны, а компьютеры все меньше офисной техникой.
Мой стол из ретро, перешел в архаику прошлого века. В чердачный кабинет, с окном, упирающимся в небо, с живущими в нем великими тенями, ничто не обещало входа технического прогресса.
Каждый из нас ведет свой спор со временем, и чаще всего время побеждает.
Со скоростью черепахи, но и в мой дом вошел технический прогресс. Я очень была удивлена, что тяжеленный, занимающий пол стола некий телевизор не есть компьютер, а всего лишь монитор, визуально привычной была лишь клавиатура, да и та вся со странностями. Обуздывание, поразительно – уже рухляди, так как все в ней уже принадлежало прошлому веку и себя давно изжило, было непростым и смешным.
Так называемая мышь вполне оправдывала свое название, постоянно куда-то ускользала, терялась, носилась по всему столу. Легкое нажатие клавиш тоже мало к чему приводило, на мониторе появлялось такое, отчего мозги в канат скручивались, порой выявившееся знатоков приводило в недоумение. От звука же – ошибка бросало в холодный пот.
Обуздывая, привыкая, учась, по-прежнему относясь скептически к вхождению в повседневную жизнь человечества все поедающего и захватывающего монстра, я поневоле оказалась зависима от его необходимости в моей жизни, а дальше больше, я неизбежно приближалась к необходимости поглотившего весь мир осьминога – интернета.
И однажды время разом смело все бывшее.
Ныне мой кабинет – свободнее, с окнами в землю, без теней, служебный офис и только, при этом вся техника в нем давно устарела, как печатная машинка. Однако я скорее во времени, чем вне времени, до странности все ускорилось, упростилось и совершенно утратилось чувство границы.
Вот теперь бы… из всех оков быта, к столу, за стол…
— Теперь ты не бумагомаратель, а вородоизводитель: пощелкала, удалила, закрыла. Раньше-то бывало: пишешь- пишешь, печатаешь-печатаешь, бац, все в печку, толк был.
Мне кажется или я тихо схожу с ума, этот голос? Гнусаво – изломанный не то ребенка, не то чертенка, я его слышу, слышу, как тогда?!
Тогда, уносившаяся над, принадлежащая лишь самой себе в своем небытие. И этот голос однажды внезапно возникнувший, не то смущал своей невозможностью, не то пугал своей явственностью. Зачем он тревожит теперь?
– Зачем не зачем, тебя не спросил, живу я здесь, хи-хи!
Как верить в этот голос, в это нечто, действительно, живущего само по себе, в непонятном нигде. И не верила, а книга из тесного книжного ряда вдруг выпадала сама по себе. По ночам то и дело ручки, карандаши скатывались со стола на пол, при этом керамический стаканчик оставался на своем месте. Тряхнешь головой - так не бывает, недоуменно пожмешь плечами, и принимаешь данность как таковую, не смея над ней задумываться. Однако исчезновения страниц из рукописей скручивали мозги в канат, и объяснений не находилось и страниц тоже. Лишь то тут, то там глуховато ироничный смешок нашкодившего ребенка.
Нет, я все же брежу!
— Бред не бред, а слышишь. Не я когда-то, а ты когда-то позвала: хоть что-то, хоть откуда-то, только будь!
Врешь, не звала…
— И приветила, и обогрела, и поселила. Я сам думал, ослышался, обманулся, ан нет. То ручка не та, то бумага плохая, то лента не печатает, то вещь не идет – все, чтобы не за стол. Как не пошалить, те же ручки выбросить из стаканчика, страничку изъять, а ты гнать, ругать, могла б побила б, я же есть и не есть, я тут и не тут, поди, ударь! Я затих, а ты за стол, хи-хи!
Но сейчас не звала, сейчас нелепо, и тебе лучше не затихнуть, а исчезнуть. Не хочу бывшего, и бывшего в теперь не хочу. За всем, что было ничего, кроме бега…
— Из одной жизни в другую, где ты на воле.
В другую?
Всегда так, не желая, вовлекаюсь, задумываюсь, отвечаю непонятному Ничто. Другая жизнь, иллюзия не более.
— Чем дальше художник от холста, тем больше он иллюзия, что есть пишущий без пера, как не иллюзия.
Оставайся — я и стол, все было бы проще.
– Жизнь крота в норе, что ему солнце, что ему небо, - слеп, а лезет упрямец на поверхность, не за тем же, чтобы его ловкая кошка сцапала.
Хм, умник, крота кротом назвать, заслуга не велика. Явиться спустя годы, чтобы мне мое обозначить? Сгинь нечистая!
– Тебе бы только гнать, стало быть, веришь в меня ли, в смуту души ли, неважно. Падение души равно ее взлету. Умножение знаний улыбку с лица уничтожает. Чем прогрессивнее мир, тем он теснее и страшнее. Раньше-то прогресс, как черепаха, веками полз, а ныне век, как год. Раньше творец от Бога, ныне от компьютера – слово отщелкал – писатель, на клавишу нажал – музыкант, ноту озвучил – певец.
Верно, шла мимо, иди. Еще никто не решил, что сложнее писать или читать.
Гнус несчастный, ты что, зудить над ухом явился!
– Бр…р, за что оскорбляешь. Я Гнустик, я то, что ты хочешь и не хочешь. Ты сказала: не хочу, не могу, не буду, я и говорю: не хоти, не моги, не будь! Тебе покоя нет, а я причем. Недописанная вещь терзает, недочитанная книга мучит, пустота душит, время пугает? Жаль не жаль уйти не выходя?
Гнустик – не знать бы его, может, и чистый лист не был бы укором, пустота – капканом. Когда-то я действительно была сама себе писатель, сама себе читатель, и была счастлива. Это была моя тайна. И вдруг Гнустик – тайна стала явностью, кто-то судил, кто-то одобрял, а для меня началось вечное ученичество, вечное стремление в никуда. Опаздываешь за временем – тень, опережаешь – изгой.
Мой Гнустик – хитрец, философ, шалун, всегда являющейся, когда я теряюсь во времени, не умея его вместить в себе, себя в нем. Правда, раньше он не ждал, чтобы годы мимо стола…
– Дышать не дыша,
Любить не любя,
Трудно найти в мире себя.
Можно пройти мимо стола,
Страшно пройти мимо себя.
Ты никак поэтом стал, или так, решил меня подразнить, тривиальной рифмой сразить. Впрочем кем бы, чем бы ни был, твоя задача вернуть мне чару слова…
– Ишь ты, жизнь не прошла, как догадалась. Ненаписанная книга ничто или мечта, недописанная – совесть плохого ли, хорошего ли, но творца, поэтом сказано: не позволяй душе лениться, душа обязана трудиться день и ночь, день и ночь.
Только вдохнула, чтобы отозваться, как неожиданно авторучка, (без которой никуда даже в компьютерный век), качнулась, застрекотала ребрами и по совершенно ровной поверхности, как по склону - на пол, и уже не где-то рядом, а где-то за окном удаляющееся «Хи- хи…и».
Вместо отзыва. Глубоко выдохнув, чувствуя необъяснимую тоску, я почувствовала каким легким, свободным стало мое дыхание. Нет, еще не желая, не стремясь, но, подчиняясь чему-то неведомому, я не включила компьютер, а подняла с пола авторучку, достала чистый лист бумаги, и написала:
«Иду мимо стола…»
