погладит.
Тут в палату колобком баба Маша вкатилась. Помнила она с прошлого раза иваново благонравие, пришла звать его в помощники – ведра с завтраком из пищеблока принести. На оживленные бабы Маши разговоры по дороге Иван все больше молчал, дымил папиросой (заботливая старушка аж десять пачек исправному помощнику в сельмаге купила) и старался пустыми ведрами не шевелить, так как скрип их, казалось, способен до самых глубин мозга проникнуть. В очереди за вожделенным завтраком повстречались Ивану старые знакомцы, здешние старожилы, перекинулся парой словечек. Затем, за общим столом впихнул Иван в себя последнюю ложку остывшей скользкой овсянки, и, впервые с той ночи, стала перед ним катастрофическая необходимость хоть как-то осознать свою жизнь, прошедшую, конечно тоже, но главным образом и в первую очередь текущую и предстоящую.
Не хватает человеку в обыденной жизни ни времени, ни концентрации, что бы в свои мировоззренческие позиции вникать и реалии жизненные расставлять по полочкам. Но есть в мире специально отведенные помещения, «Желтые дома» в простонародье, которые таким целям как нельзя лучше отвечают. Вырванные из привычных забот и занятий, с уймой свободного времени при минимуме возможностей, пораженные своей и чужой душевной болью, которою здесь даже сами стены дышат, люди склонны, порою, многое в своей жизни пересмотреть и переосмыслить. За этим-то занятием и застаем мы Ивана в новом месте пребывания.
6
Меж тем, вел себя Иван вполне адекватно, никаких забот персоналу не доставлял, а потому, приглядевшись к нему маленько, стали его выпускать на территорию. Сперва на часок, потом и подольше. Спустя недели две неравнодушная к Ивану баба Маша и вовсе отважилась пустить Ивана за ограду, уж больно в лес просился.
Странно для Ивана оказалось быть в лесу, словно через прозрачную стену смотрел он кругом, вспоминая дни, когда сливался с каждым листочком, с каждой травинкой без малейших на то усилий. Затих и лес наблюдая невиданного гостя, и не то, чтобы явное отчуждение чувствовал Иван, а скорее, как это в политике говорится, вооруженный нейтралитет. Не потому, однако, понял Иван, что он сюда впервые явился, случалось ему и раньше в неизведанные места приходить. А потому, что сам он изменился неузнаваемо, сделался чужой для этого зеленого мира. Ни в первый, ни во второй, ни в третий раз не сумел Иван этой невидимой стены растопить.
Раз, возвращаясь с прогулки, почуял Иван, словно бы, толчок легкий в спину, и то сказать, не толчок, а, как бы, дуновение. Обернулся и обмер от нечаянной радости. По тропке сзади метрах в ста шагал к Ивану Митрич. Стоит Иван, слезы из глаз катятся, толи от радости, толи от солнца яркого. Вот уж Митрич полдороги прошел, вот уж четверть осталась. И вдруг, словно земля у Ивана из-под ног ушла. Секунду еще сомневался Иван, всматриваясь, что есть мочи в прохожего, судорожно руки сжав. Потом уж наверняка понял: нет, не Митрич это. Да и не слишком похож: и ростом повыше, и борода не такая, лицо и вовсе рябое, и не в шинели вовсе, а в плаще поверх пиджака. Кровь отхлынула от головы, стоит Иванн на дрожащих ногах, с дурнотой борется, отдается в ушах сердца надсадный стук. И не то Ивана поражает, что обознался, этого с кем не бывает, а то его убивает окончательно, что чувствует он безотчетно и безошибочно, как раньше с ним бывало, что не увидит он Митрича больше. Здесь, в этом Мире, во всяком случае. Несколько лет прошло, с тех пор, как Иван особенно не задавался вопросами, где Митрич, как он, что делает. Потому, как стоило Митричу прорисоваться в памяти его, так чувствовал Иван всю искривленность жизни своей, всю бессмысленность происходящего с ним. И теперь вот, когда мог бы стать старик Ивану последней надеждой, нет к нему дороги. Не известно, почему нет, покинул ли Митрич земное тело, или же уж судило так загадочное Провидение, а только «нет», и все тут.
Почуял тут Иван всю жесткость пути жизненного, засосало жалобно что-то внутри, захолонуло. Митрич ведь оставался ему всегда, как неугасимый свет, и свет тот жил подспудно в ивановой душе, даже в самые плохие времена. Присутствие его, пусть и лишь мысленное стало для Ивана само собой разумеющимся, незыблимым, неопровержимым. Космическим холодом обдало Ивана при одной лишь мысли, что человека этого не будет больше рядом. А то, может, Митрич и не уходил вовсе никуда, а лишь от Ивана, в страстные излишества окунувшегося, как в выгребную яму. Погруженного, отвернулся навсегда, напрочь.
Лес, правда, да и речка тоже, к Ивану вроде бы малость потеплели, пооттаяли. Стал чувствовать Иван от природы окружавшей, вроде как, понимание, сочувствие даже. Иван, впрочем, жаловаться не смел, да и на что он мог жаловаться? Жизни полную чашу держал он некогда в руках своих, ан нет, не удержал, расплескал драгоценное невосполнимое Содержимое.
Сидел Иван на койке часами, раздумывал об этом. И о другом многом. Все же, вид старался подавать беззаботный насколько мог, скучающим прикидывался. Знал Иван, что за больными здесь присмотр постоянный, нельзя слабину показывать, если не хочешь надолго на койке застрять. И вот, старания ивановы в туне не канули, через пару недель отменили ему уколы, а неделю спустя и таблетки сняли. Стали намекать о скорой выписке. К тому же, в больницу не мало серьезных больных стало поступать с тяжкими отклонениями, так что «пограничных» пациентов подолгу держать больничному руководству было не с руки. Так что долго ли, коротко ли, а в один хмурый день вышел Иван за ворота, казенную пижаму сняв и, в свой гардероб облачившись, и зашагал к автобусной станции с целлофановым кульком подмышкой, где весь его скудный скарб помещался. Вот, снова идет по дороге человек, и снова другой, не тот, что в начале трубку на крылечке курил, не тот, что с Катькой обнимался на скамейке возле дома, не тот, которого в больницу привезли обезумевшим от горя. Другой. Какой? Там видно будет.
7
Вернувшись домой, Иван больше намерений своих в долгий ящик не откладывал, однако совсем не представлял, с какой стороны за дело взяться. Подолгу молился, ждал знака, ах, как нужен был бы теперь знак!
Знак пришел на сороковой день по Катерине. Дело поздно вечером было. Сидел Иван на кухне в своих раздумьях, курил много, и ближе к полуночи уж начал носом клевать. Окутало Ивана марево сонное, видится вода ему, чистая прозрачная и лучистая, струится ручейком, играет на солнце сотнями бликов. Вытекает ручей из-под небольшого каменистого холма. Потом видит Иван ручей, но течет он уже из-под деревянной часовенки, а вокруг клены да ясени низко нагнулись. Опять захватывает его вода, и нет возможности взгляда от нее оторвать, и вот течет уже из-под берега речного ключ. Вдруг ворвался в это радужное видение стук гулкий и звонкий, упал Иван на бок от неожиданности. Глянул в направлении звука и видел, бьется в оконное стекло грудью голубь, содрогается стекло, а голубь вновь и вновь круги делает, словно выбить его хочет. На долю секунды встретился Иван глазами с птицей, и после того мгновения скрылся голубь в ночной темноте, будто растаял. А у Ивана перед глазами взгляд непонятный птичий так и остался, удивительно смотрела на него птица, яростно и отрешенно.
Не стало Ивану сил сейчас же над загадкой раздумывать, словно бы отняло это событие последние силы. Пока брел до постели Иван, думалось ему, что на последней ниточке душа его за тело измученное и опустошенное держится.
Так и рухнул на койку одетый и в первый раз за последнее время проспал ночь без видений и кошмаров, тихо, словно дитя.
Не даром же пословица учит: утро вечера мудренее. Проснулся Иван до неприличия поздно, уже ближе к полудню.
И вот, как это бывало не раз раньше, замер Иван, сидя на кровати, ища в сознании первую мысль, как выискивают птицу одинокую в утреннем небосводе. Птица! Как верно-то, а? Птица ночью в окно билась, словно просилась внутрь. Знак это, не иначе, знак! Обычные-то птахи так себя не ведут. «Знак это!»- думает Иван, - «Это Дух меня ищет вновь!» Бодрость вселилась в Ивана от этого понимания, что не один он, не зря и не впустую. Все бы отдал, лишь бы жить теперь этим, не упустить, не растерять.
Однако, вот с водой – не понятно. К чему бы такая вода? «А хороша водица», - раздумывает Иван. Такой воды глотнуть бы, авось и приоткроется что-нибудь?
Не рассуждая долго, Иван оделся и, жуя на ходу кусок хлеба, вышел из подъезда. Направил он свои стопы к единственному в городе захудалому турагентству. Объявил заспанной девице, забывшей уже видно, как выглядят посетители, что хочет он отправится по святым местам, и нет ли местечка в автобусных экскурсиях. Девица, переспросив еще раз, вяло начала шуршать какими-то бумагами, толи списками. Без особого, впрочем, рвения. Вдруг лицо ее изобразило удивление, словно бы среди страниц ей попалось нечто в высшей мере неожиданное. Затем, прочистив горло, сказала она, что по счастливой случайности одно место как раз будет. Автобусный тур по среднерусским монастырям начался вчера в Москве, а вечером одного туриста сняли с автобуса с приступом аппендицита. «Надеюсь, поправится бедняга», - поспешил проговорить Иван, подспудно ощущая чувство вины и чувствуя, что уши его неумолимо краснеют и приобретают уже ярко малиновый оттенок. Короче, когда экскурсия транзитом пойдет через райцентр, Иван, оплатив путевку, может к ней присоединиться, пусть и не с начала, но, впрочем, особенно много и не потеряв.
Выйдя из турбюро, Иван покурил на крыльце, да и подумал: «Такая удача с поля ветер не приходит, не иначе, теперь снова по ветру иду». Хоть и жаль Ивану было упустить московские и рязанские монастыри, да уж выбирать не приходилось, и без того повезло, чего Бога гневить.
Дождливым вечером следующего дня Иван вскочил со своим рюкзачком на подножку автобуса и уселся у окна в кресло с белым крахмальным подголовничком, вдыхая смешанный аромат солярки и чьих-то ядовитых духов.
8
Не легко Ивану было вновь среди людей оказаться, диковато озирался Иван на туристов, чувствуя, что не понимает больше ни разговоров их, ни соображений, ни мотивов. Всего больше, влезая в автобус, опасался Иван того, что вновь выдут на поверхность старые его похоти, ведь женского пола среди «автобусных паломников» было больше половины. Однако почти сразу же понял Иван, что все опасения такого рода абсолютно напрасны. Понял неожиданно и весьма болезненно. Утром, как рассвело, Иван проснулся. Автобус как раз подошел к какой-то придорожной забегаловке, где отдыхающие должны были поесть, размяться и все прочие нужды справить. Выходя из автобуса, Иван совершенно безотчетно скользнул взглядом по стройному стану впереди идущей девчонки в ярком платке-бандане, отметил про себя все прелести складной фигурки, как вдруг... Девица, видно желая причесаться, сорвала платок, а из-под него рассыпалась копна чудесных рыжих волос, совсем как у...
Мигом встала перед Ивановым взором Катька, сначала красивая и полная жизни, а потом – растерзанная и мертвая. Подкатили к горлу рыдания, кто-то сзади молодецки хлопнул его по спине, - подумал, что поперхнулся Иван. И не
