взглядом больше не одарил Иван ни рыжеволосую, ни какую другую женщину, что ехали с ним или встретились в пути.
Впрочем, довелось Ивану еще раз с рыжеволосой красавицей дело иметь, правда, дело совсем иного свойства. Как-то разместили путешественников в третьесортной гостинице, акурат такой же, какая в его родном райцентре располагалась. Ближе к вечеру спустился Иван в киоск за папиросами и стал свидетелем такой сцены. Стоит та самая рыжеволосая неподалеку от входа, а ее к перилам какой-то хлыщ припирает, известное дело, пьяный и разгоряченный. Хотел Иван мимо прошмыгнуть, но тут детина, как видно, красотку решил приобнять, да навалился на нее так, что бедняжка отпихивала его обеими руками да в придачу ногой. Очевидно, что такого обхождения парень перенести не мог никак, потому что со звуком, напоминающим бычий рев, запустил свою ручищу в рыжую шевелюру и рванул так, что бедняжка едва смогла пискнуть тоненько. Показалось тут Ивану, словно бы сверкнуло что-то в глазах, а дальше все как бы и не с ним все происходило. Ноги его неожиданно сделали два гигантских скачка, правая рука поднялась и, сжавшись в кулак, наотмашь обрушилась на нижнюю челюсть незадачливого ухажера. Тот просто упал ничком, так и оставшись лежать, не создавая более угрозы общественному порядку. А Иван, воспользовавшись замешательством девчонки, прыснул мимо киоска, про папиросы и позабыл вовсе, лишь бы рассмотреть не успела. Теперь Иван, горьким опытом наученный, всего больше ее женской благодарности опасался. Но, вроде бы, обошлось.
Будучи в монастырях разных, Иван все внимание, как и предполагалось, уделял источникам да колодцам святым. Там же где их не было вовсе, Иван к экскурсии был прохладен, и даже порой оставлял толпу любопытствующих, находя себе интерес где-нибудь в соседнем перелеске. На источниках святых, по народным повериям от различных недугов и скорбей пригодных, с удивлением наблюдал Иван, как туристы дуют священную влагу кружками, будто бы на минеральном курорте. И не мог поверить Иван, что жизнь их полна стольких напастей, и думалось, что целебную воду глотают они толи про запас, толи для профилактики. Сам же Иван, однако, воду пил не всякую. С собою зачерпнул только из трех источников. Нельзя сказать, чем приглянулась ему вода эта, только было в ней что-то от того сна, чувство покоя и растворения, как бы погружения, возникало в нем, и тогда Иван благоговейно набирал воду с собой. Не стоит думать, что остальные родники Иван игнорировал. Говорил он со всеми хранителями вод священных, видел их сияющее розовое, алое или малиновое зарево над водой, наблюдал внутренним взором картины и знаки, однако в этот раз лишнего брать не хотел. Отчасти боялся и туристам уподобиться. Долго ли, коротко ли, а подошла экскурсия к концу, автобус в столицу вернулся. Взял Иван в Москве билет на поезд, поглазел на город, в пару музеев забрел, купил в дорогу батон, да и поехал восвояси.
9
Едет Иван в поезде, столбы, мимо пролетающие, из окна наблюдает, вспоминает свое путешествие. Съездил, нет слов, хорошо. Но вот зачем? К чему вода в бутылках в рюкзаке стоит? Но сон-то, верно, не пустой был. Видать для дела водичка пригодится. Зевнул Иван, «Отче наш» перед сном прочитал, да на плацкарте своей боковой и растянулся. И вновь снится ему сон. Митрич снится. Снова смотрит необычно, вроде на Ивана, а вроде и куда-то вдаль. Долго смотрит, и появляется у него такое выражение на лице, что вроде сомневается он, сказать или не сказать? Потом ладонь правую поднял и Ивану показал. А на ладони акурат в середине рана глубокая кровью сочится. И такое выражение у Митрича на лице, что уж, дескать, все сказал, большего не могу. Иван же кучей чувств обуреваем, сколько спросить надо, сколько сказать! И опять проснулся, не иначе от избытка душевного. Сон как живой перед глазами стоит, а за окном в ночной тьме фонари одинокие пролетают, полустанки, да всякая утварь железнодорожная в тусклом фонарном свете проносится.
До райцентра своего Иван уж не ложился, ночь на полке просидел да в тамбуре прокурил. Вышел промозглым серым утром на перрон и пешком до дому отправился. По ступенькам к своей двери насилу взлез, снова изнеможение такое на Ивана навалилось, - слов нет. Хлопнул входной дверью, на кровать прилег, не раздеваясь, и провалился в сон, на сей раз без всяких сновидений.
Дня два спустя в город выбрался Иван, пройтись по магазинам, да и развеяться малость. Долго брел от витрины к витрине, куда заходил за покупками, а где и просто глазел. Мысли неслись в голове, как снежный вихрь, вытесняя одна другую. Наступило вдруг состояние странной рассеянности, попытался Иван мысли свои упорядочить да вместе собрать, ан нет, не выходит. Тщится Иван вырвать себя из странной какой-то одури, но не проясняется ум. Так иногда с людьми бывает, кто угару изрядно вдохнул. Дивится Иван сам себе, довольно беззаботно, надо сказать, дивится, но внутри вдруг что-то испугалось, сжалось тугой пружиною, задрожало, как тетива на ветру. Удивился Иван еще больше мнительности своей, стал растерянно по сторонам озираться, в поисках источника беспокойства. И нашел, представьте!
Шагах в десяти за спиной у него младшая из сестер-колдуний обнаружилась! Шла акурат за ним, ни быстрей, ни медленней, шаг в шаг. Увидев, что остановился Иван и на нее с изумлением смотрит, остановилась и она, улыбнулась во весь рот, рукой ему махнула, совсем как старая знакомая. От этого жеста захолонуло у Ивана внутри, забилось отчаянно сердце, застучало в висках. В глазах ведьминых Ивану две спирали мутных вертящихся примерещились, втягивая его куда-то, сжимая и опустошая. Чтоб от наваждения избавиться, отвел Иван глаза резко в сторону, а когда взглянул вновь, то обнаружил себя на улице в полном одиночестве.
До поздней ночи сидел Иван в своей кухне, думал, к чему бы встреча ему такая приключилась. Само собой, хорошего она ничего не сулит. Ведьмы, стало быть, про Ивана знают. Сами вычислили, а то, может, и бесы их навели, оказали помощь в рамках обоюдного сотрудничества. Теперь покоя не жди. Не веселые перспективы Ивану виделись, ведь сам-то он меры против ведьм принять не готов был, не вызрел у Ивана образ действия. За думками такими далеко заполночь курил Иван на кухне папиросу за папиросой, чайник уже по второму кругу поставил, да так и задремал, на кулак облокотившись.
Снова видится сон Ивану, и во сне том Митрич ему что-то толкует в забавной своей привычной манере. И толкует, как видно, уже давно, только слов Иван разобрать не может, слушает, как сквозь морок какой, будто Митрич на чужом языке говорит. Напряг Иван внимание, что было сил, и слышит от Митрича такие слова: «Опять ты, Ванек, обмишурился. Умом блуждаешь, водица твоя мертвым грузом стоит, глядишь, и не пригодится вовсе». Вгляделся Иван в лицо Митрича, а тот уж не улыбается, а смотрит пронзительно, брови над переносицей сведены, взглядом так и буравит. И от этого взгляда у Ивана где-то в животе такое беспокойство зародилось, прямо на грани паники, куда уж там ведьмам всяким...
От этого проснулся Иван и разом рывком с табуретки встал. Глядь, а от папиросы ивановой уж и скатерть занялась, полна кухня дыма и вот-вот схватятся огнем шторы. Лишь секунду простоял в растерянности Иван, а после схватил святой воды банку, что тут же на столе была оставлена, и одним махом хватил из нее всю горящую утварь, зашипело пламя змеей, и последний чад выпуская, угасло. Вот, святая водица уж первую свою службу и сослужила...
10
Лишь спустя несколько минут стал Ивану ясен смысл происшедшего. Припомнилась ему и встреча дневная у магазина, стало теперь окончательно понятно, откуда ветерок дует. Странной и неизвестной яростью отозвалось Ивану происшедшее. Ведь мало того, что чертовы ведьмы его самого едва не извели, а в доме еще 8 семей, многие с ребятишками, а перекрытия-то сплошь деревянные, дом на ладан дышит!
Хоть и не чествовал Иван крутых мер, но тут пришли ему на память рассказы стариков о том, как еще до революции в глухих уездах мужики, измотанные и разъяренные ведьмовскими проделками, заваливали двери колдунов бревном да пускали «красного петуха», плюнув и перекрестясь. «Вот бы и мне теперь так-то!» – подумалось Ивану. На секунду мысль показалась ах, какой заманчивой, но мгновением позже Иван ее окончательно отверг, как вульгарную и примитивную.
А ведь как в воду глядел Иван! Однако, все по порядку, безо всякого нетерпения.
С тем, что понял Иван, отправился он в лес, от его родной деревни неподалеку. Нашел то место удивительное заветное, где невидимо для глаз исходит из земли сила древняя, место, где бывало раньше Ивану так хорошо и покойно, как нигде не было, где черпал он воодушевление не раз, где хранил мысленно то, что дорого ему в Мире. Закрыл Иван глаза, чтобы внутренний взор свой от случайных подробностей освободить, увидел хранителя места, тот тоже Ивана признал, засветилось все вокруг Ивана янтарно-розовым, и начался разговор потаенный, для стороннего глаза не заметный.
Понимал, как видно хранитель места, что его гостя гложет, всеми чувствами вбирал ивановы впечатления, сны и раздумия. И то сказать, не то, чтобы вбирал, а скорее принюхивался, что ли. И вот, спустя время заговорил хранитель, явились Ивану картины, знаки и сравнения, стал Иван глазами хранителя грядущую битву наблюдать. Понял Иван, для чего воду из далеких мест привез, понял, сколько какой взять, в каком порядке смешать, как молиться при этом и кого в помощь призвать.
Вернулся Иван к месту своему на следующий день уже с водою. Вокруг себя банки да бутылки расставил, сам то шепчет, а то во весь голос молится, и звучит этот голос уже не как иванов, а как нечто из его сердца само собой исходящее. Странен до трепета Ивану голос этот молящийся. Разносится громко по лесу молитва Ивану не знакомая на чудном, хотя и понятном, вроде бы, языке. Переливает Иван воду в одну посудину, вернее сказать, руки сами переливают, словно знают, чего и сколько. Замер ветер в листве, утихли птицы, даже трава на опушке не шелохнется. Идет сквозь Ивана неведомая мощь, все тело сотрясая и в воде растворяясь. Стоят вокруг существа незримые, знакомые и неизвестные, помогают Ивану каждый на свой лад. Но вот, залило у Ивана в глазах все светом густым малиновым, таким ярким, что и не сыскать такого в вещественном мире. Не сказать наверняка, сколько молился Иван, как долго волховство его длилось. Однако когда закончилось все, не смог Иван на ноги подняться и долго на траве в полузабытьи пролежал. Тут и птица рядом защебетала, и ветер соседнюю березу тронул, и дождик потихонечку заморосил. Отдал Иван месту остатки воды, что с собой принес, и заковылял торопливо, чтобы к последнему автобусу в город успеть.
11
Однако одно не ясно: как воду эту теперь Ивану применить? Что, собственно с ней делать-то, об этом ведь в откровении речи не шло? Хотел, было, Иван снова в лес возвращаться, но подумал вдруг, что, возможно, сам способ невидимые помощники ему, Ивану, на откуп оставили. Может статься, и неведомы им такие вещи, сокрыты пути людские.
Неделю думал Иван. Молился, не переставая,
