рассаживались гости, сопровождаемые хозяином замка. Это означало, что настал черёд биться сыновьям Баюна – опасными и силой, и выучкой. Но зрелища, на которое рассчитывал колдун, не получилось. Кощею хватило три минуты, чтобы по очереди убить трёх сыновей Баюна – привыкшим к уставшим противникам, зазубренным приёмам и не сумевшим отразить его мгновенные «неправильные» удары.
Все замолкли. Для такого сильного колдуна, как Баюн, прочитать мысли Кощея было пустяковым делом, и то, что он не сделал это раньше можно было отнести только на счёт небрежности. На какой ляд ему были нужны мысли отсроченного трупа?! Колдун посмотрел в Кощея, как смотрят в развёрнутый свиток, повелел обнажить его левое плечо. И когда это было сделано, все увидели, что там стоит клеймо, – то самое, которым помечали пленников Кота-Баюна. Колдун молча удалился в свои покои. Вышел он часа через три. Никто за это время не сдвинулся с места.
Баюн говорил громко, но удивительно спокойно, как будто мирил повздоривших друзей:
- Я устроил нынче праздник, желая объявить мою последнюю волю, поделить богатство и власть между тремя сыновьями, так как дни мои сочтены. Мне не в чем обвинить тебя, Кощей. Месть твоя удалась на славу… Мне ведь хотелось всё обставить красиво: раздарить сыновьям своё царство в награду за их сегодняшние победы… Но видно не зря молвится: «На всякий час ума не напасёшься». Ты, Кощей, сегодня победитель! Тебе и дарю всё! С этой минуты всё здесь твоё. Поздравляю.
Баюн подошёл к новому хозяину замка и пожал ему руку. Что-то укололо ладонь Кощея, страшным холодом обожгло нутро, мир отлетел от него бесконечно далеко, всё вокруг сразу стало чужим, неинтересным, бессмысленным… В руках колдуна ослепительным, холодным светом сверкнула игла.
- Ты, Кощей, умел убить моих сыновей, а теперь сумей найти свою смерть, -
Промурлыкал Баюн и обратился к толпе:
- Что же вы стоите как истуканы? Приветствуйте своего нового господина – Кощея Бессмертного!
Все налетели, что-то говорили, жали руки, а когда расступились, Баюна уже и след простыл. Больше его Кощей не видел.
Каменное безмолвие
Если Василиса и слушала Кощея, то, что называется, краем уха. Всё внешнее, сущее, пробираясь сквозь густой туман её переживаний, принимало расплывчатые, неузнаваемые, нереальные формы. Кощей видел, что напрасно столь долго распинался. Он тут же поймал себя на том, что ему самому, впервые за много лет, захотелось выговориться, прозвучать в резонанс с чьей-то душой. И ведь резонанс состоялся!!! Всегда безжалостный к себе, он смотрел на Василису словно в зеркало, всё более и более взмывая на сумасшедшую высоту резонансного пика. Почувствовав, что достиг вершины, Кощей поспешил оставить пленницу. Чуть не сорвалось с пера: «Он шагнул за порог, как в пропасть…», но любая пропасть в первую очередь славится своим каменистым дном, а Кощей давно уже разуверился в том, что это дно существует вообще.
Здесь мне хотелось бы, преодолев природную скромность и застенчивость, злоупотребить авторским положением и вмешаться в ход повествования, чтобы двумя-тремя штрихами дополнить ваше представление о замке и его хозяине.
Камни, камни, камни… Камни – кости земли. Представьте себе огромную, отполированную ветрами и дождями груду камней – вот вам и замок Кощея. Бесчисленные потайные ходы и комнаты, хитроумные ловушки, свирепые сторожевые псы – всё это надёжно охраняло тайны замка от любопытствующих взоров. Немногочисленная прислуга не могла выйти из замка даже на короткое время – её тут же убила бы наружная охрана, которая в свою очередь под страхом смерти не смела сунуть носа внутрь замка.
Так они и жили
Да Бессмертному служили…
Кощей знал не больше десятка своих подданных – для управления этого было достаточно, а остальные для него все были на одно лицо. Жил он в самой верхней башне замка, которую на время уступил Василисе. Уж не счесть какой бесконечный день, какую нескончаемую ночь он решал одну и ту же задачу: как найти иглу, в которой таилась его смерть. Вначале он решал ее, опасаясь за свою жизнь, потом – по привычке, а со временем – это стало его единственным, навязчивым желанием, страстью, смыслом. Игла эта стала осью его мироздания, она была проклятием Кощея и его единственной надеждой. Мрачный замок с его неприступностью нужен был лишь для того, чтобы не отвлекаться от мучающей, неподдающейся головоломки. Его толстые стены надёжно укрывали от трескучей суеты назойливого, стороннего мира, давая возможность вновь и вновь погружаться в омут своих мыслей, где догадка предательским зайчиком бегала по ряской поверхности, то появляясь и маня, то пропадая и бросая. Поначалу клубок распутывался быстро. И по всему выходило, что следы вели к Яге. Но дальше – концы в воду. Бесспорно, Яга что-то знала; знала, да молчала. Наивные попытки решить задачу прямой атакой были безрезультатны. Надо было действовать в обход, хитростью, обманом, чем угодно. Но в этих играх Яга была сильна, как никто. Кощею позарез нужен был неожиданный ход, удар, который заставил бы её, хоть на мгновение, приоткрыть карты!
Как у всякого наблюдателя, вынужденного пристально смотреть в одну и ту же точку, у Кощея начинались галлюцинации, действительность преломлялась так плавно, что невозможно было зафиксировать сам факт преломления. В былые времена он, устав от размышлений, от напрасности судорожных усилий пытался как-то отвлечься, развеяться. От Кота-Баюна ему осталась куча волшебных безделушек, как-то: ковёр-самолёт, яблоня с молодильными яблоками, скатерть-самобранка, сапоги-скороходы, шапка-невидимка и ещё много чего, вот он и пустил про это славу широкую. Тут лихой люд и попёр! Но подобное развлечение оказалось совсем неинтересным - он ничем не рисковал и мог бы все эти ненужные ему побрякушки просто выкинуть. Тоска и скука – две настоящие царицы кощеева царства – быстро вернулись на свой трон, чтобы уже никогда не покидать его.
За ночь, одурев от мыслей, он с нетерпением ждал рассвета; первые лучи солнца заставали его уже идущим вниз по ручью. Но и там думы не оставляли его, беспощадно искажая, коверкая реальность, не давая ему породниться с ней. В очередной раз убедившись, что окружающий мир недостоин даже его простого любопытства, он возвращался в замок, чтобы не покидать его до следующего рассвета. И только в полнолуние мысли о игле отпускали его. Как-то незаметно для себя он приучился смотреть на полную луну так, что она раздваивалась в глазах, и тогда Кощей ничего не видел, не слышал, не помнил… Тогда в мире не было ничего, кроме двух лунных глаз, когда-то полюбившихся ему! Они были абсолютом силы, материей, из которой соткано всё самое сокровенное. Но полная луна уходила, и беспощадная игла восстанавливала свою тиранию.
Остаётся добавить, что всякие волхвы, колдуны, ведьмы, духи лесные, водяные и прочие, несмотря на то что между собой ''роднились'' очень бурно (то друг без дружки жить не могли, то друг дружку со свету сживали), с Кощеем ссориться не хотели, но и не якшались с ним. Эта была свита Яги!
Наперёд не угадаешь, где найдёшь, где потеряешь.
Думы за горами, а смерть за плечами
В гуще зарослей открылся провал; Иван остановился. Изумиться было чему: из ниоткуда возникала тропа и бежала вверх по ручью, как будто и не прерывалась; только сейчас она не заигрывала с ручьём, как прежде, а старалась держаться от него на заданном расстоянии; и ещё она стала пошире – Иван не ''теснясь'' попадал в неё. Казалось, будто из тропинки выкрали порядочный кусок. Долго размышлять над этой головоломкой не пришлось – сзади послышались тяжёлые шаги. Обернувшись, Иван увидел мощную фигуру Безродного.
- Насилу догнал. Баба-Яга послала. Ты у неё огниво своё забыл. А ещё просила помочь тебе чем можно. Ну а поскольку я её должник…
Слова, срывавшиеся с уст Безродного, были тяжёлыми и горячими, словно из-под молота. Иван взял огниво, долго возился, укладывая его в карман. Пауза была уже явно передержана, но он не знал, что ответить. Не всякое дело лучше делается сообща, и не всякая помощь на пользу бывает. С другой стороны: можно всю жизнь проходить по этим лесам, болотам да озёрам и ничего не найти. Быстро взвесив ощущения внутреннего «да» и внутреннего «нет», Иван решил не отказываться от помощи, но и не раскрывать до конца своих карт. Выяснилось, что от Яги Безродный уже знал про иглу со смертью Кощеевой. Иван, как мог, дополнил общую картину подробностями, ни слова не сказав ни о дубе, ни о камне, ни об утке с зайцем – монополия на знание ключевых деталей могла пригодиться. Безродный достал необыкновенно тонкую то ли скатерть, то ли занавеску, на которой была изображена карта с изумительно мелкими деталями.
- Мы здесь, - он ткнул пальцем в самую гущу зелёного цвета, – раз, два, три, четыре, пять. – палец Безродного бил по карте как молот по наковальне – Пять морей с островами, и все в разных сторонах. Пешком и за жизнь не управишься. С чего начнёшь?
- Не знаю. – в растерянности выдавил из себя Иван.
- Вот то-то и оно. Есть у меня идея! А навестим-ка мы замок Кощеев! и выкрадем у него кое-что…
- Если на самом деле возможно выкрасть Василису, то не нужны мне тогда никакие моря и острова! – запальчиво перебил Иван.
- Нет, Василису нам выкрасть не удастся. Это тебе баба-Яга верно сказала. Я сказал, что мы выкрадем «кое-что». Есть у Кощея и сапоги скороходы, и ковёр-самолёт. Хранит он всё это на конюшне, в потайной комнате. А конюшня не охраняется сильно, потому что упирается в мёртвое, непроходимое болото. Но есть на том болоте тропинка, которую, пожалуй, я один и знаю. Дальше объяснять, наверное, не стоит?
Безродный решительно брал всё дело в свои руки; чувствуя его неоспоримое превосходство, Иван молчаливо выражал своё согласие кивком головы, впрочем оставляя за собой право на собственное мнение.
Всё прошло как по маслу. Подошли, взяли, ушли. Выходили из болота уже на рассвете. Шедший позади Иван всё-таки оступился и чуть было не свалился с тропинки. Обернувшись на вскрик, его спутник бросился было на помощь, но сам попал в трясину. Иван осторожно подошёл, протянул руку …и в который раз подивился Безродному: когда тот обернулся на его лице был отлично виден испуг, но теперь, когда Иван был на тропе, а самому Безродному болото угрожало смертью, он был абсолютно спокоен, холодно равнодушен. На этом, собственно говоря, все опасности и кончились. Дальнейшее можно было назвать путешествием сибаритов - имевшиеся в распоряжении путников сапоги-скороходы и ковёр-самолёт давали возможность передвигаться быстро, не пыльно, а лук, стреляющий без промаха (также прихваченный с Кощеевых запасов), бесперебойно обеспечивал их свежей дичью. На привалах Иван тренировался стрелять из чудо-лука, вся закавыка была в том, что надо было лишь создать в голове правильный образ цели, захотеть поразить её, остальное лук делал сам.
До первого моря добрались за три дня. На нём было три острова, но ни на одном из них дуба не было. От Ивана не ускользнуло, как внимательно Безродный следил за его взглядом, пытаясь определить, что они ищут. Ещё Иван заметил, что холодные, равнодушные глаза Безродного всякий раз загорались живым огнём, когда речь заходила обо
