всём, что касалось цели их путешествия. Постоянная настороженность заставляла Ивана путаться в лабиринте своих мыслей. Выходило что ни порог, то и запинка; что ни путь, то и крюк.
Близко ли, далеко ли, низко ли, высоко ли летали они, только три моря были уже позади. На последнем острове рос дуб. Увидев его издалека, Иван растерялся: как быть? Как оторваться от попутчика? Когда подлетели ближе, он вспомнил про большой камень. А вот камня-то и не было. Тем не менее, и минутного замешательства Ивана хватило Безродному, чтобы многое понять.
Всю ночь Безродный не шевелясь смотрел на полную луну, а Иван, притворяясь спящим, решил мысленно пройти тропой своих приключений, начиная с той самой ночи, когда украли его невесту – Василису ненаглядную.
И вдруг… Ну куда деться от этого русского слова «вдруг»?! Видимо, это свойство нашей натуры исподволь накапливать, накапливать да и выдать сразу всё, ошарашивая, содрогая. Вот потому-то в тихих омутах черти и водятся. А ещё бывает такое «вдруг»: знаем, что назревает проблема, но ничего не делаем, чтоб её предотвратить. И появляется она, конечно же, вдруг! Пример: зима для русского мужика всегда приходит неожиданно: и то не сделано, и это не убрано, - в общем как снег на голову. «Вдруг» - производная от «авось».
И вдруг Ивану всё стало ясно, как будто пелену с глаз убрали! Всё, всё стало на свои места! Даже удивительно было: как же он сразу не распутал этот клубок?! Похищение Василисы, следы, Безродный, Яга со своим гостеприимством и своими сказками, свежая рыба на столе у Яги, исчезнувшее и нашедшееся огниво… Иван уже знал, где искать тот дуб, под корнями которого была спрятана смерть Кощеева. Многое в миг постигнул Иван. Но действовать надо было очень осторожно, ибо в трёх шагах от него сидел …сам Кощей Бессмертный. От прозрений захватывало дух; Иван боялся выдать себя навалившемся знанием. Кощей не мог не заметить перемены в нём. Надо было обмануть бдительность опасного спутника: выдать волка за овцу. Если Кощей издалека увидит овцу – интерес к ней потеряет и авось(!) ближе присматриваться не будет.
Иван лежал и думал о превратностях судьбы. Вот он и схватился со смертельно опасным врагом, но ни кулаки, ни меч, ни кольчуга не могли ему помочь в этой схватке. А между тем одно неверное движение, неосторожный взгляд, нечаянное волнение, любое отступление от искренности и всё… конец. Ивану стало понятно противоречивое поведение Яги, её раздражающие недомолвки, шаг вперёд – два шага назад1.
1. Ильич, прости за плагиат.
Ты сам был сказкам очень рад,
Весь преисполненный затей…
Не жмись для сказочки моей!
В сердцах подумалось: «Эк нагородила дура старая!», но тут же он вспомнил присказку другой бабки, Василисиной, та частенько говаривала: «Баба дура не потому, что она - дура, а потому, что она - баба». Иван принял это как постулат и последние неясности исчезли.
Отбросив сетования, как издержки анализа ситуации, Иван не без удовольствия обнаружил, что план сражения уже созрел в его голове. Для того чтобы Кощей поверил словам его, сначала надо было поверить в них самому. Иван вновь и вновь прокручивал в мыслях грядущий разговор с Кощеем,
подстраивая под него
своё пластичное нутро…
Едва забрезжил рассвет (вот уж заезженный оборот!), Иван открыл глаза. До смертельной схватки оставалось несколько ударов сердца.
Невольно к этим грустным берегам
Влечёт меня неведомая сила.
А.С. Пушкин
Яга, Яга – моя любовь,
больной души отдохновенье -
спешу к тебе вернуться вновь
за силой жить, за вдохновеньем!
Проводив гостя, Яга растерянно оглядывала свою избушку; все предметы в ней стали отстранёнными, холодными, будто Иван унёс с собой их тепло, по крупицам собранное за много лет; ей хотелось уцепиться за что-то родное, близкое, с чем можно было бы поделиться, погоревать, а если получится, то и порадоваться. Память услужливо подсуетилась и в спешке принялась доставать из своих кладовых картинки прошлого. Вся жизнь, до той роковой предсвадебной ночи, представлялась ей теперь сплошным праздником, без малейшего пятнышка грусти. Как ярко светило счастье! так ярко, что на него невозможно было смотреть из унылого, беспросветного сегодня, из вмиг опостылевшей избушки. Да и никакая это не избушка, а самое что ни на есть надгробие! Прошлое дружно навалилось и, прорвав плотину настоящего, хлынуло нескончаемым потоком. Яга вспоминала, как попала в лапы Баюна, поселившего её на холме-могиле, как вскоре колдун и сам успокоил здесь свои кости. Она тогда не могла оправиться после встречи с Кощеем; израненная душа заглушала своим криком боль покалеченного тела; сил терпеть больше не было; голова и сердце смирились с мыслью, что жизнь не удалась, ноги сами понесли к озеру… Там-то она и застала Баюна, творившего свои последние заклинания под большим дубом. Дуб рос на близлежащем острове, и Яге с берега было не только всё хорошо видно, но и слышно. Погода стояла удивительно тихая, солнечная, торжественная. Всё вокруг замерло, внимая лебединой песне великого колдуна. Закончив чародейство, Баюн сразу же увидел Ягу, добрался до берега без всяких колдовских премудростей – вплавь. Не обращая ни малейшего внимания на свою мокрую одежду, он взял Ягу за руку и повёл подальше от необратимых поступков, от роковой черты, переступить которую можно лишь в одном направлении. Остаток дня Баюн говорил с ней как с дочерью, как с самой родной на свете душой, успокаивая, призывая, наставляя... Мур, мур, мур… О! как проникновенно, он умел говорить! Яга слушала, открывшись, доверившись, млея, стараясь понять, запомнить. Всё-таки он спас её, пригрел, одарил подарками, среди которых были и колдовские штучки: летающая ступа, клубочек, способный показать дорогу куда угодно, и другие полезные предметы, к сожалению теряющие с годами свою силу. Много чудесных, невиданных вещей создал Баюн, вложив в них частичку своей гениальности; одни доживали свой век у Яги, под благоговейным присмотром, другие (и их было намного больше!) пропадали, тлели, чахли в Кощеевых хранилищах. Попробуй теперь разберись, плох был Баюн или хорош: одни считали его непревзойдённым творцом, другие – ненасытным убийцей. Только если собрать всех тех, которых сгубил Баюн, вряд ли они сумели бы родить на свет хоть малую толику из того, что он придумал, создал, выстрадал…
Колдунами становятся, желая быть сильнее, узнать мнящуюся сокровенность, к возможностям мира живых прибавить магию потусторонних сил, не подозревая, что требования этих двух миров будут раздирать до смерти, рвать на части душу и тело, каждый мир будет манить к себе призывно и властно, безжалостно выжигая частицы мира иного. Мечтающие попасть в храм, сулящий блаженство, оказываются в пыточной камере. Венец колдовства надёжно прячет от непосвящённых свои ядовитые шипы. О смерти колдун узнаёт за три дня. Вот тогда ему морока! В страшных муках будет корчится он, если не передаст своё умение. Поэтому к умирающему колдуну не подходят. Но всего этого Яга не знала. И когда Баюн попросил пить, она без опаски подала ему кружку с водой; тут он одним прикосновением и вручил ей своё мастерство; и сразу же, словно желая откупить свою совесть (хотя кто знает, есть ли совесть у колдунов?), рассказал о тайне иглы, запрятанной им в тот день под корнями дуба. Яга ещё не успела втиснуть в себя ужасный смысл мурлыкающих слов, а Баюн уже не дышал.
Ей было наплевать на то, что рядом лежит труп, что она постигла мудрёные тайны колдовства, что… Она осознала только одно: Кощей второй раз предал её, на этот раз он предал своим бессмертием! Пусть не по доброй воле! Ну и что?.. Ей-то, каково?! Никого не боящийся Кощей опять сбежал от своей наречённой невесты.
Он потом приходил (и не раз! – ломал себя), пытался узнать про иглу. После того как Яга бесповоротно «отшила», Кощей являлся к ней в чужом облике. Наивный! – Его всегда выдавали глаза, которые, как известно, зеркало души. Души, застрявшей между двух миров, живущей по законам остановившегося времени, вечно озирающейся в поисках смысла существования, безошибочно угадавшей, но не сумевшей настоять, пробиться сквозь более грубые слои сознания… Кощей повадился сиживать под тем самым дубом, но Яга была начеку: она разукрасила ветви дуба всякими женскими поделками, побрякушками, чем запросто обманула чутьё Кощея, его неискушённую, не умеющую в себе разобраться душу. Всё это было в первые месяцы после смерти Баюна, а с наступлением зимы Кощей перестал наведываться во владения Яги и вот уже много-много лет ничем не давал о себе знать. Но она, конечно, знала, хотя великолепную комбинацию с похищением Василисы прозевала начисто. И на старуху бывает проруха! Спохватилась, когда уже было слишком поздно. Да ещё бестолковый леший, закружив и уморив Ивана в лесу, только подсобил Кощею. Помощники, мать их!..
Яга уже давно призналась себе, что боится встречи с Кощеем: он – стройный красавец, а она – рассыпающаяся старуха. Эх, а ведь была когда-то: очи сокольи, брови собольи! Была… были… было… не слова – ЯД! …а ведь Кощей не забыл их любви – эк оно как всё накладывается… На чувства давит, окаянный!
Неизвестно, сколь долго предавалась бы Яга тягостным воспоминаниям и размышлениям, если бы не раздался шум снаружи. Она поспешила выглянуть… и растерялось её сердечко, заметалась застигнутая врасплох душа, исступленно срывая с себя коросту прожитых лет, голым, оказывается, ещё не умершим нервом цепляясь за действительность, отскакивая от боли и тут же снова цепляясь…
Яга поспешила выглянуть… и увидела Кощея. Он был не один – с Василисой. Убедившись, что хозяйка заметила их, Кощей развернулся и ушёл, быстрым, решительным шагом.
Спустившись с крыльца, Яга сразу сориентировалась в ситуации: у Василисы был страшный жар, её трясло и морозило, кашель, зарождавшийся где-то глубоко, не мог найти силы вырваться наружу. Беспомощно, обречённо и равнодушно гостья опустилась на землю. Хоть стара была Яга, но занесла Василису в избушку - девичье тельце – натрушено сенце.
- Ах, ты… горит как свечка. Еле-еле душа в теле…
Яга хлопотала вокруг больной, не переставая ни на минуту причитать:
- Лихорадка – не матка: треплет не жалеет… Лежит – неможет, а что болит – не скажет… Пух, пух в атласе… Ты поспи, поспи – сон лучше всякого лекарства… Зацеловал ястреб курочку до последнего пёрышка…
Как-то сами собой вспомнились все присказки родной бабки:
- Шла баба из заморья, несла кузов здоровья, тому, сему кусочек, тебе весь кузовочек. У сороки боли, у вороны боли, а у Василисы заживи…
Всю ночь Василиса металась в беспамятстве. Мудрая, дальнозоркая Яга отлично понимала: все её коренья, отвары бесполезны - это был как раз тот случай, про который говорят: что мёртвому припарки. Но всё-таки она бегала, суетилась, переживала и даже надеялась, стараясь не вспомнить о единственной возможности спасти жизнь Ивановой невесте.
С тех дальних пор, как Баюн завещал Яге своё отточенное мастерство, она ни разу не воспользовалась им, ни стала колдуньей, - а порой ох как велик соблазн был! Последним искушением билась в лихорадке Василиса. А впрочем, кто знает: последним ли?! Яга вспомнила себя молодой, с переломанными ногами… Спас её тогда
