тоже любила часто отдыхать в этом королевском парке. В молодости она была довольно симпатичной бойкой женщиной, сейчас же это была обычная пенсионерка с седовато-русым каре, серой пижаме и неброской темно-коричневой юбке. Её, на первый взгляд миловидное бледное лицо, явно портил суровый, вечно недовольный взгляд небольших карих глаз (над которыми были нахмурены крылья вздыбившихся русых бровей) и глубокие морщины в уголках чопорно сжатых, некогда цветущих губ - признаки довольно дурного, всё ухудшающегося с возрастом характера. Её долговязый супруг же, напротив казался добродушным, милым стариканом с лысой яйцевидной головой, большими растопыренными ушами, крупным, но прямым носом и обаятельной улыбкой небольших губ. Он возвышался над супругой почти на целую голову и был одет гораздо элегантнее её (в хорошую широкую светло-серую рубаху в черную клетку, мягкие светлые брюки и блестящие ботинки из коричневой кожи), однако, совершенно было ясно, кто на самом деле в их семье был главным.
Посмотрев в бледное ледяное лицо миссис Джонсон, Джеймс Фостер в который раз невольно подумал о том, что как такая женщина могла быть лучшей подругой его милой и доброй Мэри! Ему до сих пор это казалось невероятным! Однако, она действительно была для его жены хорошей подругой - даже когда та слегла в больницу, Джудит часто навещала её.
- Здравствуйте, миссис Джонсон, - вежливо ответил он ей, кивком поздоровавшись и с её скромным мужем. - Да, сегодня я довольно успешен в этом деле. Ведь стоит прекрасная погода, а именно в такую погоду очень хорошо работает мысль!
- Погода действительно замечательная, - согласилась, иссекая легкий скрипучий смех, престарелая женщина. - Поэтому я вышла с Джейсоном на прогулку. Он в последнее время стал таким ретивым домоседом, хоть берись за плеть! Я очень рада, что сегодня вам хорошо мыслиться. Однако, если все-же будет какой-нибудь вопрос, на который вы не сможете найти ответа, то вы знаете, что можете на нас рассчитывать.
Насмешливо поглядывая на одинокого вдовца, она обнажила свои крупные желтоватые зубы в фальшивой улыбке и вновь иссякла наигранный, скрипучий смех.
"Уж чего чего, но я никогда не обращусь к тебе, старая пиранья!" - весело подумал Джеймс Фостер, смотря на показное добродушие соседки, но вежливо улыбнувшись, в слух проговорил:
- Спасибо, миссис Джонсон.
Джудит Джонсон, ещё раз одарив его неискренней улыбкой, потянула своего мужа за собою дальше и уселась вместе с ним на соседнюю скамейку.
Расположившись там, супруги, не говоря друг другу ни слова, вытащили журналы и газеты, и, уставившись в них, предались чтению - она читала какой-то журнал для домохозяек, он новостную газету "Таймс".
"Вот она, семейная идиллия по-английски!" – смотря на эту давно знакомую ему сцену, с усмешкой подумал Джеймс Фостер.
Но, несмотря на усмешку, он вновь и вновь ощутил в своем сердце пронзительную струю зависти - даже этот безвольный "подкаблучник" Джонсон и то имел радость созерцать каждый день свою суровую жену, подчиняться ей и следовать за ней повсюду как пес за хозяйкой. Фостер видел, что тот был счастлив даже в такой "идиллии", а у него никого небыло - уже 5 лет как он был вдовцом.
Джеймс понимал, почему Джудит его всегда недолюбливала - она с молодости считала, что для её подруги он был недостойным человеком. Она говорила, что Мэри, обладая дивной красотой и золотым характером должна иметь мужа не какого-то почтальона, а статусом не ниже городского чиновника! Иногда она и вовсе сулила ей в мужья парламентского пэра! Однако, когда Мэри все-же выбрала брак не по-расчету, а по-любви, Джудит, не одобряя выбор, но уважая его, всё-же надела маску добропорядочности, которую не снимала даже сейчас, как бы уже отдавая дань памяти подруге.
Задумчиво смотря на соседскую молчаливую пожилую чету, старик вдруг услышал веселый смех и юные звонкие голоса. Повернув голову назад он увидел троих молодых студенток, которые усаживались за иную соседнюю скамью - они, видимо получив перерыв на обед, решили отдохнуть от лекций в этом замечательном месте.
Словно старый художник, ищущий молодую модель, Фостер с интересом стал наблюдать за девушками - совмещать любование природой с лицезрением юной женской красоты тоже было для него великим удовольствием.
"Какие они ещё молодые, - думал он, смотря на студенток. - Их смех весел, беседы непринужденны, глаза искрятся молодостью, лица румяны, а тела упруги. Разве можно допустить мысль, что через четыре десятка лет кто-то из них будет подобен иссохшей злюке миссис Джонсон?! К сожалению можно, ибо Джудит в их возрасте тоже была не дурна собой..."
Снова покосившись на знакомую пожилую пару, затем, вновь бросив взгляд на девушек, он поразился тому, как все же сильно старость контрастирует с молодостью! Чета Джонсонов по-отношению к студенткам была подобна поздней промерзлой осени, в которой погибают остатки растительности, между тем как девушки казались ранней весной, в которой не только всё пробуждалось и росло, но и уже виднелись задатки того, что могло дать пробудиться новым жизням!
Хоть девушки были одеты в уже давно приевшемся современным дизайнерам стиле унисекс, они были очаровательны. Всё трое имели длинные распущенные волосы: блондинка, шатенка, и имеющая каштановый цвет волос. Блондинка, имеющая широкое скулистое лицо и длинную нефертитискую шею (на которой висели какие-то крупноватые темно-бурые бусы) была одета проще подруг - на ней была взятая видимо с блошиного рынка небольшая, грубая темно-коричневая куртка (имеющая всего три но довольно крупные пуговицы, и красочные заплаты на рукавах), блеклая фиолетовая майка, темно-серые брюки и серые туфельки из потрескавшейся кожи на невысоком каблуке. Миловидная шатенка, обладающая мягким овалом бледного лица с веселыми темными глазками и пухленькими розово-молочными губами, была одета уже более ярко - в широкий пуловер (в красно-черную полоску), голубые джинсы, подпоясанные широким черным кожаным ремнем (усеянным целым рядом серебристых заклепок), и блестящие черные туфельки на высоком каблуке. Девушка с немного крупным носом, дерзким взглядом мелких зеленых глазок, но роскошными каштановыми волосами, была одета в молочную куртку, темную футболку, голубые джинсы, и в белые туфельки на невысоком каблуке.
У блондинки и девушки с каштановыми волосами крутки были с капюшонами, а у шатенки в пуловере естественно этого не было.
Заметив эту особенность, Джеймс Фостер усмехнулся - он понял, почему именно самая красивая из них не надела крутку защищающую от дождя. Именно благодаря воде из небес, она рассчитывала на то, что пуловер промокнет где-нибудь во дворе университета и её крупная грудь соблазнительнее выделиться на зависть сверстницам и на восхищение парней! Иначе как объяснить то, что даже сейчас наушники-"улитки" от CD-плеера девушки "случайно" покоятся именно на её уже созревшей крупной груди, своей упругостью натягивающей вперед полосатый пуловер?!
"А как невинно выглядит! - поразился Фостер. - И как бы даже не пользуется отдыхом - пока подруги уплетают за обе щеки сэндвичи, она изучает конспект! Хочет казаться умницей-скромницей, (ибо видимо знает что "зеленым" мальчишкам нравятся такие!), а сама ещё та плутовка!"
Он улыбнулся сам себе не столь тому, что "раскусил" хитрость одной из студенток, а столь тому, что именно она ему понравилась. Невинная бледность овального лица двадцатилетней девушки, её красивые темные глаза, глядящие из-под тонких черных ресничек глубоким умным взглядом, прямой круглый нос и молочные губы, заставили биться сильнее сердце даже его, шестьдесят пятилетнего старика!
"Ах, бес в ребро! - продолжал улыбаться Джеймс Фостер, который хоть и не изменял жене, но даже и при её жизни не мог не покоситься на прелести иных девиц и женщин. - Кажется, теперь я хорошо понимаю, почему скульпторов и художников Ренессанса даже в преклонном возрасте не покидала Муза! Благодаря вот таким молодым нимфам, которые возможно и были далеки от морали, но зато своей любовью, великолепным телом и страстью побуждали творить самое высоко-духовное, бессмертное искусство, на которое только был способен человеческий гений!"
После этой мысли, он сразу же образно представил сидящих студенток лесными нимфами из древнегреческих мифов. Теперь они были уже не в простецкой, неженственной одежде унисекс, а в коротких золотых туниках, с золотыми и серебреными диадемами в волосах, драгоценными фибулами вонзенными в район едва не вываливающихся наружу грудей, коротких юбках, подпоясанных бархатными поясами и в сандалиях с обивающими их великолепные ноги кожаными ремешками. В их ушах звенят грозди золотых и изумрудных сережек, а на тонких запястьях побрякивают золотые браслеты. Вся их молодость и красота подчеркнута металлом, алмазом и шелком, и поэтому стала способна свести с ума не только любого недалекого козлобородого сатира, но и умного седовласого философа, ибо любовь к женщине способна ослепить даже таковых!
Джеймс Фостер обомлел от следующего видения - нимфы, сидя под тенью большого дерева на зеленой лужайке, ласково щебеча между собою, стали нежно обнимать друг друга, через игривые поцелуи передавая спелые темно-фиолетовые оливки! С застывшей в жилах кровью, он видел, что шатенка и вовсе стала неписанной красавицей, королевой среди подруг, которая в свою очередь, заметив его изумленный взгляд, улыбнулась, и будто случайно наполовину обнажив упругую белоснежную грудь с туманно-перламутровым соском, стала зазывать к себе плавными движениями своей бледной руки! И тут-же, как завороженный смотря на порхание этой её ладони, он вдруг почувствовал как его небольшая борода начала разрастаться в буйный козлиный поток, фетровую шляпу пронизать крепкие темные рога, тело наливаться какой-то неведомой силой, мускулатурой разрывая рубашку вместе со старым пиджаком, ниже пояса всё охватывать буйной шерстью, а кремовые ботинки рваться от увесистых копыт!
Охваченный необыкновенным чувством, что он, при виде этих молодых нимф превратился в старого похотливого сатира, Джеймс Фостер в исступлении закрыл глаза, сделал очень глубокий вдох и... раскрыв их вновь увидел что всё осталось по-прежнему - он был обычным пенсионером, а молодые девчонки современными университетскими студентками!
- Ох, что-то я видимо сегодня утомился с жары... - пробормотал про себя он, и, вытащив из нагрудного кармана пиджака синий платок, протёр им выступившие на лбу капли пота.
Ещё взволнованный, он вновь взглянул на шатенку с длинными волосами - она продолжала что-то заучивать в конспекте, перекидываясь короткими фразами с подругами, которые никак не могли уговорить её съесть хоть один сэндвич до наступления очередной лекции. Смотря на понравившуюся девушку, он инстинктивно почувствовал то, что легко бы мог избавить себя от участи старого одинокого вдовца - обладая немалыми средствами и высоким умом, он мог бы покорить эту студентку и сделать своей любовницей.
"Я бы дал ей свое интересное общество, она бы мне свою
