связываться со Стасом и его шарагой.
А с другой стороны… Макс стал замечать, что ему не очень-то и хочется выходить на работу. Утром можно было валяться в постели в свое удовольствие, а вечером читать допоздна, или телек смотреть. Отличная штука – безделье. А от угрызений совести имелась прекрасная отмазка: мол, бездельничанье его вынужденное, и закончится, как только решится вопрос с кооперативом. Праздность затягивала. Проше говоря, Макс откровенно лодырничал. В десять утра, перекочевав с кровати на диван, сидел он, ленясь даже телевизор включить – подниматься не хотелось.
«Говорят, появились уже японские телики с дистанционным управлением. Заиметь бы такой», - мечтал Макс.
Ага, как же! Сиднем сидя и, при этом, что-то поиметь… Максу, вдруг, совестно стало за свое полурастительное существование. «Позвонить Стасу, пусть прямо скажет: да или нет. Если опять станет вола вертеть – послать его, и … податься, как Леха, в сторожа». Макс встал, решительно направился к телефону. Повторяя про себя: «Хватит, к черту», принялся кружилить диск. Уже на последней цифре он осознал, что машинально набрал не тот номер.
О Саше Макс думал постоянно, но позвонить не осмеливался. Собственно, он не знал, толком, куда звонить. Помнил наизусть старый ее телефонный номер. Который и набрал сейчас, совершенно неосознанно.
Спохватился, хотел дать отбой, но рука зависла над рычажком. А в трубке раздался знакомый голос:
- Алло.
- Здравствуй, - выдавил Макс.
- Максим?
- Я. Саша, как ты? Как чувствуешь себя?
- Спасибо. Все нормально.
- Правда!? – искренне обрадовался Макс. – Молодец.
Какое-то время каждый слышал в трубке лишь дыхание собеседника. Макс не хотел бередить Сашину рану расспросами. Она – просто растерялась.
- Ты как?- прервала молчание Саша. – Все в порядке?
- Да как сказать… Относительно. У меня сейчас вроде отпуска, бессрочного.
- Ты что, болеешь? – не поняла Саша.
Макс стал объяснять. Саша слушала рассеяно, поддакивала «а-а, понятно», сочувствовала. Невеселый получился разговор. Макс понял: надо прощаться. И вдруг услышал:
- Приезжай ко мне. Сейчас.
Сказать, что Макс волновался, спеша на зов – ничего не сказать. Весь наэлектризованный, раздираемый противоречивыми чувствами, ехал он на удачно подвернувшемся такси; пульс зашкаливал, и тяжесть в ногах присутствовала, когда поднимался на лестничную площадку и звонил в дверь.
Саша открыла сразу.
- Проходи, Макс.
Он опять видел перед собой ту, хрупкую, почти субтильную девушку, какой запомнил ее с первой встречи в больнице. Сколько же лет прошло…
Саша была в тонкой черной водолазке, с закатанными до локтей рукавами и потертых джинсах. Короткая стрижка «под мальчика» очень шла ей, и даже болезненная бледность, оттененная одеждой, придавала аристократичность худенькому личику.
Макс, вслед за хозяйкой, прошел в ее комнату, где вся обстановка сохранилась с Сашиных «дозамужних» времен. Она усадила гостя в свое любимое кресло, дала ему в руки толстый альбом с фотографиями.
- Я кофе сварю, а ты пока фотки посмотри.
Показывать гостю семейный альбом - традиция давняя и очень удобная, помогает снять неизбежную неловкость, одновременно знакомя его, хоть и заочно, с домочадцами.
Сашин альбом не был семейным, в строгом смысле. Там преобладали Сашины фотки, в одиночку и с родителями, школьными и университетскими друзьями-подругами, большей частью в горах. И только две карточки относились к новой (и уже бывшей) семье Александры Ярошевской. На одной Саша с мужем были сняты на фоне зимнего леса; оба в лыжных костюмах и с лыжами в руках. Подписано: пансионат «Серебрянка». Вторая фотка, похоже, была последней - Саша и Николай на фоне знакомого Максу горного озера. На обеих карточках Саша улыбается, позируя; но улыбка ее, какая-то… вымученная, что ли. Молодая женщина словно жалеет о чем-то. Или беду предчувствует?
Саша принесла кофе.
- У меня немного «рижского бальзама» есть. Хочешь?
Макс кивнул.
Хозяйка достала из шкафчика красивую керамическую бутылку с пахучим настоем, долила себе и Максу в чашки. Кофе теперь чуть-чуть припахивал аптекой, и слегка «давал в голову».
- Вкусно, - похвалил Макс.
Он все еще смущался, словно подросток на первом свидании. Да и хозяйка, тоже. Как если бы они были школьниками и вдвоем курили, где-нибудь под лестницей.
- А где это, «Серебрянка»?- спросил Макс, сам не зная зачем.
Саша едва заметно вздохнула: Макс неосторожно коснулся незажившей раны. Но виду не подала.
- В Подмосковье… Там ведомственный пансионат. Наш, геологический.
- Да. Что-то такое слышал, - вспомнил гость. – А мне, знаешь, понравилось в вашем ведомстве… Эх, только привык, втянулся, и на тебе!
- Правда? Тебе понравилась геология? – удивилась Саша. - А я, наоборот… Похоже, сменю, профессию. Не мое это, понимаешь.
- В математики подашься?
- Нет, в юристы.
Саша с Максом глянули друг на друга и рассмеялись.
- Помнишь «Заразку»!? – воскликнул Макс. – Ох, и видок у нас был.
- Ага. Сплошная «желтоглазая ночь».
- А как на брудершафт пили, помнишь?
-- Помню.- Саша состроила якобы недовольную гримасу. – А на другой день нас вытурили из бокса в общую палату. По вашей милости, между прочим.
Воспоминания окончательно растопили ледок скованности.
- Я все помню, Макс, - произнесла Саша с неподдельной грустью в голосе.
- Я тоже.
Макс поднялся с кресла, подошел к Саше, взял ее за руку. Она сидела, опустив глаза, увлажнившиеся от накатившей волны. У Макса возникло острое желание прижать ее к себе, приласкать, утешить, как плачущего ребенка.
- Саша…
- Не надо. Не говори ничего.
Саша тоже поднялась.
Макс не догадывался, что творилось в душе у молодой женщины, ставшей совсем недавно, - не прошло еще и полгода, - вдовой, и сейчас страстно желавшей близости с тем, кого, не сознаваясь даже себе, любила все эти годы.
«Пусть,- решила Саша.- Пусть меня осудят, назовут дрянной и развратной, пусть. Больше не могу и не хочу притворяться». Она прижалась к груди Макса.
- Саша, милая…
- Не говори ничего, - прошептала она.
Их губы встретились.
Мир исчез. Остались только Он и Она. И было им плевать, что потом скажут другие: осудят или оправдают…
Саша и Макс, отдыхая от бурных ласк, лежали на низкой тахте, уместившись головами на маленькой подушке-думке. Плед, которым они укрывались, полностью сполз на пол, но Максу не хотелось его поднимать.
- Бесстыдники мы с тобой, - сказала Саша с усмешкой. – Давай прикроемся, что ли.
- Не могу, - возразил Макс, - ты слишком красивая, чтобы прятать тебя под покрывало.
Саша хихикнула и, с деланной жеманностью протянула:
- У-у, негодник. Ты разглядываешь меня, словно…
- «Я любуюсь тобой, как Мадонной Рафаэлевой», - процитировал Макс.
- Мадонна нарисована одетой.
- Ну, как… Венерой Милосской.
- А та вообще, без рук!
Они расхохотались. Макс обнял любимую, обворожительно прелестную в ничем не прикрытой наготе, и притянул к себе.
- А мне на самом деле ни капельки не стыдно, - прошептала ему на ухо Саша. – Это плохо, да?
- Это замечательно, - ответил Макс, целуя свою ненаглядную.
Они совсем забыли о времени. И не услышали даже, как в квартиру вошли. Встрепенулись, когда дверь, предусмотрительно запертую на защелку, тронули снаружи, и раздался женский голос:
- Саша?
Макс стал судорожно шарить свободной рукой по полу в поисках пледа. Саша прижала к его губам палец и прошептала:
- Это муля.
Затем громко сказала:
- Муль, у меня гости.
Она крепко обняла любимого, словно желая защитить от всех напастей.
- Никому тебя не отдам, милый мой…
Макс отвечал на Сашины поцелуи, мысленно сетуя на вечную непруху. Что за напасть: стоит ему лечь в постель с женщиной, как кто-нибудь обязательно начинает ломиться в дверь.
Они еще с четверть часа не отпускали друг друга и целовались. Точнее, Саша не выпускала Макса из объятий. Но,.. продолжение стало невозможным.
Саша, поднявшись, накинула халатик. Быстро привела в порядок постель, помогла Максу застегнуть пуговицы на рубашке. Поправила ему волосы и, поцеловав на прощание, выглянула в прихожую. Убедившись, что там никого, проводила гостя до лестничной площадки.
4
Прошел слух, что город наводнили беженцы-армяне, что все они, как один, богатые торгаши, и что им без очереди квартиры дают. В «компетентных органах» потом утверждали, дескать, слухи эти распространяли некие эмиссары из Азербайджана, чтобы поквитаться с армянами за Карабах. Не исключалась и вероятность прямого участия зарубежных радикально-исламистских организаций, разыгрывающих «мусульманскую карту» в Средней Азии. Оппозиционеры же, заявили: все это – провокация московских властей и КГБ. Так или иначе, а в топку перегретого котла подлили керосину. Градус озлобления достиг критической отметки.
Двенадцатого числа перед правительственным зданием стала собираться толпа. Митинговали, орали: «Долой армян!», требовали, чтобы к ним вышел Главный. Ближе к вечеру настроение толпы переросло в ультрареволюционное. «Армянский вопрос» отошел на второй план. Под крики «Долой Махкамова*) !» орда, подогревшаяся анашой, ринулась на штурм, толкая перед собой пустой троллейбус. В окна цековского здания полетели булыжники – оружие пролетариата, и бутылки с «коктейлем Молотова». Запахло жаренным.
......*) Прим. Махкамов - в то время Первый секретарь, глава Таджикистана
В ответ из здания стали стрелять. Сначала в воздух, потом – на поражение.
Толпа отступила. Но не угомонилась, а покатилась по центральной улице, вымещая озлобление на всем, что попадалось под горячую руку. Перемещение неуправляемой орды сопровождалось хрустальным звонов разбитых вдребезги витрин, треском переворачиваемых киосков, возбужденными криками, воем и топотом.
Алишер, тот самый шофер, о котором рассказывал Максу Трофимов, случайно оказался на перекрестке возле ЦУМа. Он увидел, как из проема высаженной витрины какие-то люди вытаскивали коробки – грабили магазин. Алишер бросился к стоящему у стены милиционеру и закричал по-таджикски:
- Ты что, не видишь!? Смотри, что они делают!
«Страж порядка» только испуганно моргал. А потом и вовсе исчез, растворился в переулках.
Толпа постепенно рассосалась по боковым улицам. На время бесчинства прекратились.
В тот день Макс в город не выходил, и о случившемся узнал, когда вечером включил телевизор. На местном канале показывали одни и те же кадры: орущую толпу, троллейбус, используемый в качестве тарана, летящие пылающие бутылки, клубы дыма, валящие из разбитого окна, бегущих людей, опрокинутую будку «спорт-лото»… Диктор попеременно, по-таджикски и по-русски, говорил о «массовых беспорядках, спровоцированных хулиганскими элементами с подачи деятелей радикальных группировок».
Макс поспешил к телефону: узнать, все ли у Саши в порядке, не случилось ли с ней чего. Только напрасно он мучил телефон, пытаясь прорваться через шквал звонков. Телефонные линии, должно быть, раскалились докрасна и готовы были полопаться от перегрузок.
Впрочем, Саша дозвонилась сама.
- Как, там, у вас? У нас все тихо…
Макс подошел к окну. С улицы доносился лишь шум редких, в этот поздний час, машин.
Город засыпал, чтобы завтра проснуться другим. Прошедший день поделил историю города на «до» и «после». Он переживет еще не одно трагическое событие, будет получать и
