Тяжело, нудно возвращаться из отпуска поездом на Дальний Восток. Семь суток практически без денег, каждый день длиннее недели, настроение, как у голого изгоя на муравейнике. А куда денешься? Служба обязывает. Единственный оптимист – паровоз, бодро гудит, закачивая в окна ядовитый дым. Пастельное бельё на второй день чернеет от копоти, но меняют только раз в три-четыре дня, проводница продаст тайком за рубль только тому, кто ей понравится, на всех не хватает. А за окном тайга, тайга, и снова тайга…. У Байкала на остановках раньше кричали: «Налетай! Омуль с душком, омуль с душком…». Поумнели, теперь кричат: «Кому омуль без душка?»
На этот раз мне сказочно повезло с попутчиками. Молодая пара: он таксист из Магадана, она заместитель начальника лагеря одного из подразделений пресловутого Гулага. Рассказчица высший класс, поэт от народа. Сутки пролетали, обгоняя часы. «Гопники», «Формазонщики» и не помню, кто там ещё, ведь прошло более пятидесяти лет, но, даже вспомнив, я не смог бы рассказать так, как рассказывала она.
- Они нам, как чужие дети, любим не шлёпая, - говорила Марина, и глаза её светились уверенностью увлечённого человека. Однако одна история не совпадала, и я запомнил её на всю жизнь.
Никита Сергеевич Хрущёв собрал в Москве начальников лагерей и устроил разнос за недопустимое состояние дел. Благонадёжные демагоги щедро обещали навести порядок в кратчайший срок. Напрасно устроители пытались успокоить рвущегося на высокую трибуну подвыпившего правдоискателя, Хрущёв его заметил и дал слово.
- Товарищ Генеральный секретарь ЦК КПСС, они всё врут. Боятся и врут. Реальная власть в лагерях в руках «Законников» как они решат, так и будет, а кто из «зеков» ослушается, тот утром висит с петлёй на шее на самом видном месте. Без расширения полномочий администрации навести должный порядок НЕ-ВОЗ-МОЖ-НО! – утверждающе растянул храбрец.
В заключительном слове Никита Сергеевич распорядился умника уволить. «Алкоголикам нет места в органах! Жопы не моете от того и наволочки грязные! У вас есть право применять оружие при побеге, куда дальше расширять полномочия?» Зал облегчённо загудел, завуалированное руководство к действию понравилось.
«Так мы освободились от наиболее ретивых «законников», кто из них оказался, поумней, присмирели, порядок восстановлен, можно рапортовать», резюмировала попутчица.
В зековской среде ходит много душещипательных баек, довольно серый писатель Солженицын сделал на них мировое имя. Глупо верить в каждую. Однако не прошло и года, как рассказ Марины подтвердился.
На этот раз я ехал в отпуск, деньги хрустели, выпячивая карманы, обещая радости бытия. Хорошее настроение испортили амнистированные до отказа заполнившие полупустой поезд. Мне с лейтенантом повезло ещё меньше, в купе подсели два «пахана» оба в наколках как осенние берёзы. Дяди ответили усмешкой на нашу растерянность.
- Успокойтесь, - сказал один из них, - с нами вы доедите до Москвы без пришествий.
Несколько раз двери открывали шустрые ребята, предлагая сыграть в картишки, но, натыкаясь на суровый взгляд наших попутчиков, уходили со словами: «понял, извиняюсь».
- Всё шло хорошо, - рассказывал один из них о своей нелёгкой лагерной жизни, - пока «палкан» не «оборзел». Ночью будят: «Сидоров, с вещами на выход». А утром на построении объявляют, что Сидоров застрелен при попытке к бегству. Сидоров был не какой-нибудь телок опущенный. Авторитет! Паршивый сержант зуб на тебя нарисует, явится ночью и тоже объявит: «Петров, с вещами на выход». Выведет во двор и прикажет: «Мети, козёл, отсюда, досюда. Мети чисто, не то…». Пока метёшь, сто раз поседеешь. Ясно, измывается, а всё равно не по себе как-то. Вот и терпишь. Доведётся, встречу ночью на куски порву.
Выходит, не сочинила Марина хрущёвскую байку. Никита был человеком государственным, понимал, там, где крайне необходимо все средства хороши.
