Колясочник?
- С тростью, мы в Австрии проходили курс лечения.
- Окешки - за две путёвки сделаем скидочку. Кстати, в Штатах есть клиника, в которой вашего отца могут проконсультировать ведущие мировые специалисты.
Честно говоря, я не питал иллюзий по поводу тура за океан, даже устроился на работу по основной специальности, поэтому когда позвонили из турагенства, удивился.
- Ваши визы готовы, подъезжайте оформлять документы.
Все мои волнения растаяли как дым, тело обмякло, ранее недосягаемая статуя Свободы приблизилась настолько близко, что я легко мог коснуться её факела. Даже не помню как ватные ноги принесли меня в турагенство.
- Ну что, Артём, будем бронировать билеты? - интонация голоса шатенки не вызывала подозрений, во всяком случае, шутки исключались.
Я растерялся, пытаясь ответить членораздельно.
- Не стоит волноваться - вы полетите в составе группы из двадцати человек.
- Самолётом? - мой вопрос прозвучал так, как будто на сто процентов гарантировалась авиакатастрофа.
Демонстрируя блестящий опыт работы с "чайниками", шатенка тут же щёлкнула мышью:
- Послезавтра в десять утра по местному времени из Лиссабона выходит круизный лайнер - тогда вам необходимо сегодня в одиннадцать вечера вылететь в Португалию. Общая сумма в этом случае меняется.
Бейджик "Ника", украшающий лацкан лилового пиджака шатенки, со времени нашей последней встречи никуда не исчез, и я вдруг подумал, что никогда не назвал её по имени.
- Ну что вы, Ника - мы не боимся высоты.
- Окешки, Артём, с вас шесть тысяч долларов, а завтра в семь утра группа попутчиков ждёт вас в Шереметьеве в терминале Е. Кстати, захватите водительское удостоверение - возможно понадобится.
Терпкая слюна с трудом миновала кадык. Я отсчитал шестьдесят "франклинов" их десятитысячной пачки новеньких ассигнаций - эквивалента моего труда, если относительное слово "труд" принимать во внимание за минусом моральных принципов. Пока Ника проверяла и пересчитывала "зелёнку" я успокаивал себя, как мог - ведь воровство во всех эшелонах власти поощрялось, а выведенные из бюджета средства сразу уплывали в офшоры. Сами же воры, между тем, позиционировали себя эффективными менеджерами и хозяевами державы. А как же киллеры? - ведь их работа тоже одна из самых высокооплачиваемых. Справедлива ли такая суть вещей? В какой-то момент я поймал себя на мысли, что ищу оправдание своему поступку. Внутреннее "Я" разделилось на две половинки: обвинение и адвокатуру на суде совести, суда, которого ещё никому не удалось избежать. Прокурор, седовласый, умудрённый опытом мудрец с пронзительным хладнокровным взглядом, и адвокатесса - златокудрая фея в воздушном розовом платье. Можно дать лживые показания, скрыть улики, умело подтасовать факты, завести ищеек в тупик, а вот с феей и мудрецом проблематичнее - их не удалишь в корзину, не выкинешь в тщательно завязанном пакете в мусорный контейнер - поэтому безумие некоторыми узниками совести воспринимается как праздник, как оправдательный приговор в самом высшем храме Фемиды на Земле - собственном. У такого суда нет графика работы, нет выходных, праздников - в любое время дня и ночи оппоненты могут войти в его просторный зал и приступить к судебным слушаниям.
Когда-то давно, на заре моей юности, будучи госпитализированным в одну из городских клиник, мне довелось стал свидетелем угасания человеческой жизни. Пожилая женщина по ночам мучилась от жажды, медсестра же игнорировала пациентку, закрывшись в сестринской с любовником. Я пожалел её, дав кружку воды, а в следующую ночь неспокойная пациентка повторила просьбу, цепко вцепившись костлявыми худыми пальцами в полы моего больничного халата - старуха молила выслушать её. Она приводила в исполнение приговоры высшей меры наказания в тюрьме - проще говоря, работала палачом. Каменное, с мужскими чертами лицо, холодный пронзительный взгляд маленьких близко посаженных серых глаз, короткие, седые нечёсаные волосы - в молодости это женское подобие заметно не отличалось от оригинала. За глаза её называли Фелицией, проводя параллель со знаменитым чекистом. И Фелиция платила сотрудникам той же монетой - ни с кем не общалась, молчаливо следуя одним и тем же маршрутом по мрачным тюремным коридорам. В отпуске палача никто не заменял - ждали только её, единственную и незаменимую. Хотя это было не дозволено, Фелиция тщательно рассматривала расстрельные дела, терпеливо ожидая жертву после всех апелляций. Точно паук. Семью не создала, живых родственников не имела, друзей тоже.
Расстрелянные люди не исчезали бесследно - они селились в её голове, с каждым годом увеличивая численность постояльцев. В канун жизненного финиша квартирохозяйки они собрались в зале, чтобы осудить её. Мозг Фелиции сохранил все имена, лица и посмертные гримасы до мельчайших подробностей - после каждого выстрела она не спешила покидать место казни, подолгу вглядываясь в помутневшие глаза убитых.
В положенный час жертвы заняли свои места в зале, её же вывели на трибуну. Сотни искажённых в ужасе ртов кричали "кайся", но в ответ вырывалась нечленораздельная речь пополам с хрипами, предсмертный рык хищника из чрева зла. Зачем она жила, кого осчастливила, что оставила после себя? Фелиция умирала медленно, испытывая адские муки. Жизнь не хотела покидать то, что осталось от человека - кусок измождённого морщинистого, дурно пахнущего человеческого материала.
Не без интереса слушая больную, я понял, что она боялась уйти непрощённой. В последнюю ночь умирающая потеряла сознание, выражение лица сменилось несколько раз в течение минуты. Она называла меня по-разному, в том числе батюшкой. Какого батюшку она видела: биологического родителя или святого отца? Преступники на смертном одре, да и зачастую в местах заключения, ударяются в религию, обвешивая стены камеры иконами. Что же ими движет: натуральное раскаяние или показной фарс? Мои предположения оправдались: потрескавшиеся губы Фелиции пытались произнести слова молитвы, но Бог вовремя успел остановить её. Даже когда полные ужаса зрачки глаз помутнели, холодеющие руки ещё несколько минут сжимали полы моего халата.
Дома хотелось произнести короткую вступительную речь, а потом перейти к сути вопроса. Но слов, оправдывающих мои действия, не нашлось.
За обедом отец шутил, как назло, не вспоминая забугорную жизнь. Тогда бы я сразу выложил два краснокожих туза из рукава.
- Ты уже отработал? - он заподозрил неладное.
И тут меня осенило:
- Пап, мы завтра лети в командировку.
- Кто это, мы?
В ответ я выложил паспорта на стол и открыл страницы с визами. Отец надел очки, внимательно изучая документ:
- Сегодня, вроде, первое августа, а не первое апреля. И не новый год, - он отодвинул блюдо, стараясь не смотреть мне в лицо.
Я обнял его:
- Па, разве тебе не хочется увидеть, как живёт средний американец?
Новость могла плохо отразиться на его здоровье, поэтому пришлось периодически разбавлять поток информации шутками. Естественно, отец не поверил басням про русское лото, злобно просветив меня рентгеном своих карих глаз:
- В конце концов, такой шанс даётся не каждый раз в жизни - давай съездим.
- Па, туда не ходят поезда...
Отец скупо улыбнулся и отправился собираться в дорогу.
Как оказалось, для холостяка и вдовца купленный чемодан на колёсиках оказался слишком просторным. Отец тщательно прогладил костюм и уединился с учебником, а я провёл остаток вечера у телевизора.
Августовское утро в Шереметьеве встретило нас холодным ветром и моросящим дождём. Мы не без труда отыскали небольшую группу, с недоумением пялящихся на наши костюмы. Усатый мужчина мерзкой наружности размахивал флажком с названием турфирмы и мило ворковал с молодой, синеющей от холода и висящей на своём собеседнике дамой в короткой юбке. Остальные путешественники мало чем отличались от сладкой парочки - неброская одежда, странная манера поведения говорили скорее о рутинной работе "челнока" нежели желании лицезреть аттракционы Диснейленда. Появилось ощущение, что мы летим не в Штаты, а в рабство на ближний восток или в Израиль на органы. Во всяком случае, никто даже не упоминал ключевых слов типа Америка, Лос-Анджелес или Калифорния.
Удачно пройдя регистрацию, мы миновали таможенную зону и вскоре заняли места в серебристом воздушном лайнере. Отец сразу надел наушники и уткнулся в мир иностранной речи, а я, окинув салон беспокойным взглядом, обратился к миловидной блондинке в соседнем ряду:
- Не подскажите, в какую страну мы направляемся?
Вопрос пришлось повторить, так как девушка с первой попытки не сообразила, что обращаются именно к ней:
- Я замужем.
Муж преследуемой мной блондинки почему-то находился за несколько рядов от супруги, однако рефлекс родства мгновенно сработал:
- Мужчина, вся интересующая вас информация перед носом - надо просто сфокусировать ваши глаза не на моей жене, а на экране.
- Меня интересует направление, а не ваша жена.
- А я считаю, что у вас имеется направление в профильное учреждение, соответствующее вашему заболеванию.
Супруг злобной незнакомки оказался прав: экран с бегущей строкой сообщал пассажирам нужную информацию латинскими буквами. Пока я пытался выудить из памяти негустой школьный запас английского, смуглая стюардесса, возникшая из ниоткуда, щедрой улыбкой развеяла мои сомнения:
- Я Диана. Приветствую вас на борту Боинга - 737 компании American Airlines. Пункт назначения - Лос-Анджелес. Воздушным судном управляет команда пилотов во главе с Бобом Харли. Расстояние девять тысяч семьсот восемьдесят девять километров. Расчётное время в воздухе двенадцать часов сорок пять минут. Пристегните ремни безопасности.
Ключевое слово "Лос-Анджелес" прозвучало с такой интонацией, как будто киношная Мекка в её понимании означала обычную точку на планете. После короткой паузы русский акцентированный текст был произнесён по-английски.
Самолёт плавно выкатил на взлётную полосу, разогнался и оторвался от земли. Когда московские огни исчезли за стеклом иллюминатора, моя челюсть отвисла, как бельевая верёвка под весом пудовой гири. Неужели мы взяли курс на американский континент и пересечём Атлантику на одном затяжном вздохе? Я закрыл глаза, но сон не шёл, мысли путались, молниеносно меняя друг друга. Воображение рисовало капиталистов, вооружённых до зубов. Вдруг захотелось вернуться в автосалон, дождаться очереди на покупку машины. Захотелось вернуться к продажным чиновникам, ментам, дворникам, бомжам, гастарбайтерам, ставших в одночасье родными, вернуться к кому угодно, лишь бы на родину, такую холодную и колючую, щедрую и нищую, весёлую и угрюмую. Вспомнилось эмигрантское слово "ностальгия", над которым всегда смеялся. Но любопытство пересилило страх: если не сейчас, то когда?
Попутчики безмятежно дремали. Чтобы как-то отвлечься от противоречивых мыслей, я толкнул отца:
- Па, как долго мы летим?
Он нехотя снял наушники:
- Часа два.
Вдруг захотелось побыть ребёнком, слабым и
