крепившимися к внешней обшивке вездехода.
Топливные баки протекали, и на дне моторного отделения плескалась лужа синтетического горючего, распространявшая по отсеку едкие запахи. Удар о землю сместил станину батарей энергонакопителей, поэтому регенераторы воздушной смеси работали на четверть своей мощности. Наружные фильтры были абсолютно бесполезны, ведь мы были скрыты под грудой песка.
К тому же... К тому же вездеход при падении перевернуло, …отчего естественные надобности приходилось справлять на потолке туалета. Приходилось гадить вокруг лампочки, имея над головой торчащий из пола унитаз и добавлять к химическим запахам топлива специфический «аромат» человеческих выделений (так и тянет написать «человеческих экскрементов: г...а и с...и).
Мы не могли добраться до кислородных масок, потому что дверь в отсек снаряжения заклинило (закон подлости во всей красе). У нас оставался единственный аварийный комплект на четырёх человек - баллон с дыхательной смесью, соединённый с дохленьким регенератором на основе активированного угля и десяток сменных картриджей для него.
Мы дышали чистым воздухом, передавая баллон по кругу и чрезвычайно экономно (на каждого выпадало два глубоких вдоха через два стандартных часа). Остальное время мы лежали, прижимая к носам мокрые носовые платки. Воды нам хватило бы на неделю, мы тратили её крайне бережно. Еда, калорийное витаминизированное питание, в тюбиках, банках, вакуумных упаковках. Плюс бонус — литровая бутылка фруктового сока. Мне достался микст: яблоко и абрикос с мякотью. Стандартный сухой паёк, чтобы утолить неожиданно возникший голод. Если ужаться и умно его распределить, то можно продержаться дней десять-четырнадцать, а то и все двадцать. Правда, следует учитывать, что вода закончиться намного раньше.
Нас нашли по едва заметному энергетическому фону, призрачной исчезающей ауре, излучаемой оставшимися активными энергонакопителями вездехода. Спасатели воспользовались недавно запущенным в серийное производство поисковым инструментом, могущим выявлять и локализовывать следы искусственных энергетических аномалий. Извлекли из вонючей могилы и переправили на медицинский транспорт, пристыкованный к винджаммеру «Карл Густав Оппенштайнер» ССЭв (Службы Спасения и Эвакуации) УРК, где добрые врачи и предупредительные медсёстры приняли выживших героев в заботливые руки, окружили добротой и вниманием, отмыли антисептиками, вправили сломанные и вывихнутые конечности, обработали рваные раны, ссадины и кровоподтёки, напоили успокоительным, накачали лекарствами, вкатили снотворное и уложили спящих в белоснежные стерильные боксы.
Наша с ним встреча была тихой и не запоминающейся. Никаких внезапных столкновений нос к носу; никаких восклицаний, типа: «Здорово, брат!», или «Не думал тебя здесь увидеть!», или «Какими судьбами!»; никаких объятий, похлопываний по спине; никакого смеха и радостного ржания; никаких ностальгических: «А помнишь?!». Он вошёл, стараясь меньше шуметь, накинул висящий на вешалке у входа белый халат (для посетителей), придвинул к кровати стул.
- Привет, Тарханов, - сказал он, протягивая ладонь, - Узнал?
- Отчего же, - сказал я, в ответ протягивая свою, - узнал. Привет, Артёмин.
- Лежишь, - полуутвердительно, полувопросительно сказал он.
- Отдыхаю, - подтвердил я.
- Скоро выпишут? - спросил он, но по его лицу было видно, что задаёт он этот вопрос чисто из вежливости.
- Обещаются, - сказал я, - долго не задерживать. Подай-ка мне вон тот пульт, на столике.
- Возьми, пожалуйста, - сказал Артёмин, передавая мне бежевую прямоугольную коробочку.
- Благодарю, - я до упора поднял спинку кровати и поправил сползшую к пояснице подушку, - так гораздо лучше. Откуда эти китайские церемонии, Артёмин? Спасибо, пожалуйста... Помнится, раньше ты был гораздо грубее. Нахальным и беззастенчивым. Что с тобой случились, а, Артёмин?
- Чёрт его разберёт, Тарханов, - серьёзно сказал Артёмин, - Поумнел, наверное.
- Поумнел, постарел, - насмешливо сказал я, - Какие наши годы? Артёмин!
- Какие есть, всё наше, - дёрнул щекой Артёмин, - одиннадцать с половиной лет прошло. Ты давно на Земле не был?
- Год и пять месяцев. А ты?
- Дай вспомнить, - Артёмин принялся загибать пальцы. - Давненько, получается. Больше девяти лет. Как там, вообще?
- Там? А что там? Там хорошо, Артёмин, - сказал я. - Хорошо там вообще, и прекрасно там в частности. Странные ты вопросы задаёшь, Артёмин. Слетал бы сам, посмотрел. Родных бы повидал, в море искупался, соловьёв бы до рассвета с девушками послушал. Соловьи у нас знатные, Артёмин. Поют, что твой Козловский, заслушаешься.
- Соловьи, соловьи, - невпопад повторил Артёмин, - соловьи, оно, да... Заливаются... Ты не подумай, Тарханов, что я пень бездушный, увидел твою фамилию в списках и припёрся сразу же проблемами нагружать... Друзьями, помнится, мы с тобой не были...
- Верно, Артёмин, не были. Скорее, знакомцами. Через Витю Полуярцева.
- Витёк, точно, - оживился Артёмин. - Кстати, что с ним?
- С ним всё нормально. Витя на Камчатке, заведует природоохранным заповедником. Хотя, между нами говоря, Артёмин, Планета и без этих резерваций стала похожа на заповедник. Самый большой заповедник в Солнечной Системе. Отчего я не представляю, зачем и для кого Витя продолжает заведовать. Наверное, ему нравится руководить. Кроме того, он примерный семьянин. У него жена и трое детей. А у тебя кто-нибудь есть, Артёмин? И что ты делал последние одиннадцать лет?
- Кто? - удивлённо переспросил Артёмин, - А, ты о женщинах?! У меня, Тарханов, никого нет.
- Я так и думал.
- Ты оказался прав, - Артёмин снова дёрнул щекой. - наверное, я был слишком занят, чтобы жениться. Чем я занимался? Разными вещами. Помаленьку тут, помаленьку там. Это ответ на твой второй вопрос, Тарханов.
- Общо и расплывчато, Артемин. Хотелось бы побольше конкретики. Порадуй выздоравливающего, Гриша. Мне жутко скучно и жутко одиноко... К тому же, мы с тобой уйму времени не виделись, и я тебе нужен. Учти, я могу и отказаться. Ну, так как?.. Решайся, Артёмин.
- Видать крепко тебя приложило, Тарханов, - щека Артёмина опять дёрнулась. - Ладно, чёрт с тобой, Лёша. Слушай, если интересно...
Он уволился и стал безработным. «Понимаешь, Тарханов, я увольнялся просто так. Взял, и написал заявление об уходе. По собственному желанию. Не для того, чтобы найти место получше, где платят больше, и не потому, что решил переехать в другой город. Или создать своё дело. Я уволился, потому что мне надоело, Тарханов. Надоело до рвоты, до желудочных колик. Вставать каждый день к восьми утра, обязательно злым и невыспавшимся, завтракать на скорую руку, тащиться на службу и просиживать там с восьми до семнадцати. Обедать в столовке, опять возвращаться в свой закуток, эту опостылевшую офисную выгородку, пятиться в экран монитора, забивая в никому не нужные формы никому не нужные цифры. Чувствовать, как поначалу незаметно, а затем всё явственней и явственней начинаешь тупеть. Медленно, но неотвратимо. Теряешь остроту мысли и живость ума. Потом замечаешь, что начал толстеть. Сидячий образ жизни развращает, Тарханов, делает человека ленивым и нелюбопытным. А я не хочу быть жирным, ленивым и нелюбопытным обывателем. Мне это не нравится. Сильно. Такая жизнь не по мне. Поэтому я и написал заявление. Глупо, конечно».
Он просидел дома полгода, тратил накопленные в банке сбережения, шабашил с бригадой, занимавшейся ремонтом квартир, подрабатывал сторожем на складе приятеля-предпринимателя, был у него же грузчиком и складовщиком, поднялся до экспедитора. Хотел было принять предложение стать менеджером-консультантом в магазине бытовой электроники, но тут случился День Замечательного Открытия.
«Запоминающийся день, Тарханов. Судьбоносный и поворотный. Когда стало понятно, что горизонтов больше не существует. Они, конечно, оставались, но эта находка отодвинула их в даль необозримую. Клетку взорвали изнутри и сразу обрисовались неограниченные перспективы. Открылись шикарные возможности для незаурядно мыслящих личностей. И появились фантастические вакансии.»
Он неплохо разбирался в компьютерах, хотя и не получил специального образования. Однажды, случайно перескакивая с сайта на сайт, он наткнулся на объявление, предлагавшее всем! желающим!, имеющим опыт работы в IT-сфере принять участие в создании квантового компьютера. Смеха ради он заполнил вывешенную на сайте анкету и переслал её автору объявления, инженеру и изобретателю Персивалю Сэмюэлю Крайтону. Крайтон, подобно его талантливым предшественникам, начинал своё дело буквально в гараже (если принять в качестве таковой лабораторию в полуподвальном помещении, милостиво выделенную ректоратом малоизвестного европейского университета). Крайтон вложил в идею личные накопления и наследство жены, за что едва не угодил в психушку (постарались разгневанные женины родственники).
К своему изумлению, он получил от Крайтона ответ. Персиваль С. Крайтон извещал господина Артьёмьин, что принимает его на работу и с душевным нетерпением ожидает его у себя, в том случае, если господин Артьёмьин согласен оплатить свой проезд и в дальнейшем будет оплачивать своё проживание. Неограниченно долгое время.
Понятно, что это была авантюра. Всё было авантюрой — и Крайтон, мечтающий на коленке собрать квантовый компьютер, и заполненная анкета, и предполагаемый переезд, и, тем более, длительное проживание в чужой стране, среди незнакомых людей и неизвестных порядков. Но он подумал, собрался... и уехал. И не прогадал.
«Крайтон был фантазёром, по-детски наивным выдумщиком, витающим в отвлечённых эмпиреях чистого разума маниловым и, одновременно, донельзя упёртым мужиком, фанатиком идеи, способным зажечь сердца и повести за собой, трудоголиком и тираном-рабовладельцем, не щадящим ни себя, ни подчинённых ради осуществления задуманного.
Текучка была жуткая: люди приходили и не выдерживали. Оставались единицы, похожие на Крайтона. Такие же, как он: увлечённые и упрямые. Нас подстёгивали конкуренты. Наши позиции считались заранее проигрышными, потому что над реализацией квантовых вычислительных машин трудились опытные специалисты нескольких крупнейших корпораций при поддержке умников из именитых технических вузов. Конкуренция была страшная.
Новости воспринимались как сводки боевых действий. Мы работали как проклятые, без выходных и перерывов. У Крайтона случился нервный срыв, он провалялся в больнице три дня и сбежал обратно в лабораторию, буквально с капельницей, воткнутой в предплечье.
Доверенный помощник от постоянного напряжения запил, заменивший его ассистент выбежал за любимой сдобой шефа, булочками с корицей, в пекарню рядом с университетом и угодил под автобус. Жена Крайтона подала на развод, экспериментальный образец компьютера сгорел, попутно вырубив свет в четырёх кварталах и вызвав пожар на резервной подстанции.
Городская администрация выкатила Крайтону многомиллионный иск и потребовала от администрации университета закрыть его «шарлатанское гнездо», рассадник хаоса и разрушений. В завершение свалившихся на нас несчастий, мировые новостные агентства поведали о
