схлопнула. Посмотрим, что там?
Ося кивнул. Встали, осторожно, пробираясь между деревьев почти ползком, пошли на звуки…
… Уже ближе к дороге снайпер остановился и движением руки прижал мальчика к земле. Затем лёг сам.
- Ползи за мной, так чтобы и мышь тебя не учуяла.
- Я понял, - шепнул в ответ Ося и стараясь не задеть ни одной веточки, представив себя змеёй, или ящерицей, очень медленно и не дыша пополз за снайпером…
Внезапно тишину разразила пулемётная очередь. Ося чуть было не вскрикнул, то ли испугавшись что немцы их обнаружили, то ли от того, что выстрелы, напоминающие хлопки, чуть было не оглушили его. Но сдержался. Снайпер залёг. Пока пулемёт строчил, мальчик успел подползти к снайперу и залечь рядом.
- Что это?
- «Рулетка фюрера», -странно ответил снайпер.
- Лежи, не шевелись. Мы их видим. Они тоже могут, - сказал он.
Фигуры немцев мелькали между ветвей придорожных кустов. Всё стихло. Теперь мальчика глушили одиночные выстрелы. Так продолжалось ещё несколько минут…
За эти несколько минут Ося увидел три грузовика, крытые кузова, десятка два солдат, двух офицеров и полицаев.
Уже всё было тихо и солдаты о чём то бурно говорили, смеялись, и казалось, что ничего не происходит. Будто отдыхают…
- Чего вы стоите? Цветочки, что ли собираете? Так не сезон, - прошептал снайпер.
Немцы были в десяти шагах. Ося видел их лица, различал каждое, как будто они были совсем рядом, вот прямо тут, а не на просеке, которой шла эта дорога впереди. Весёлые, шумные, довольные… «Пьяные», - понял Ося. Они лопотали что-то на своём языке, тянули из фляг и даже сюда, казалось, доносился этот запах.
- Это они, - прошептал Ося, - это те самые машины. И полицаи те самые.
- Что? – переспросил снайпер.
- Они нас везли, когда машину кинуло, да бахнуло так что я чуть не оглох.
Мальчик показал взглядом и посмотрел на снайпера.
- А полицаи те, то дядька Митька и Андрюха с Василём, соседи наши…
- Ясно, - остановил его снайпер, - молчи, не говори ничего.
Он прижал мальчика к земле.
- Пусть уедут. Потом посмотрим.
- А что потом?
- Посмотрим…
Стали ждать. Немцы стояли не долго. Медленно, словно не торопясь, но начали рассаживаться по машинам. Эти минуты касались часами. Ося безразлично смотрел на них и мял руками траву, зажимая её в кулаки вместе с корнями вырывая из земли. Нервничал. Он обнаружил, что впервые в жизни нервничал. А снайпер ждал. Ждал когда в последнюю машину сядет последний солдат…
Наконец двигатели заработали.
Едва последняя машина тронулась он, легонько толкнул Йосю.
- А полицаи-то остались, - указал он на просеку.
Оттуда доносился говор полицаев.
- Ты говоришь их знаешь? – шёпотом спросил снайпер.
- Ага, - кивнул Ося.
- Видишь, твои соседи остались. Как их говоришь звать?
- Это дядька Митька, Андрюха и Василь, - ответил Ося, - Василь то сын дядьки Митьки, а Андрюха племянник его. Я с их третьим братом дружил, Филькой, меньшим сыном дядьки Митьки. Пока немцы не пришли. А потом они нас с нашей квартиры выгнали. Филька тот мне мою басойлю швырнул. Хорошо что в футляре была, а то разбил бы наверное…
- Ладно тебе про басойлю, - остановил его снайпер, - надерём мы зад твоему Фильке. Ты мне скажи, они знают тебя?
- Ага, - кивнул мальчик.
- И голос твой?
- И голос.
- Это чудно, - улыбнулся снайпер глядя на дорогу.
- Ты вот что, - сказал он, - патронов у меня уже нет, а гранату последнюю я на твой грузовик потратил.
- Вы? – удивился Ося.
- Я, я, потом скажешь, - прервал его снайпер, - сейчас зайдём поглубже, там старый дуб есть, такой что посреди коряг. Ты сиди и плачь, да зови каждого по именам. Только не всех сразу, чтобы они по одному пришли.
- А что потом? – не понял Ося.
- А потом отвернёшься…
- Понял, - ответил Ося тихонько отползая за снайпером…
Он спрятался за дубом, постаравшись буквально влезть в его гнилой ствол. Снайпер залёг за кустами.
- Ну, ты чего? – спросил снайпер Йосю, когда тот побледнел и не решался начать плакать.
- Я не умею так просто взять и заплакать, - прошептал мальчик.
- Да и не надо плакать, позови, грусно-грусно так.
- Как привидение? – понял мальчик.
Снайпер показал жестом что это то, что и надо…
Жалобный вой, как будто вой волчонка отбившегося от волчицы раздался вокруг…
…Полицай, которого Ося называл дядя Митя, работал лопатой поцепив винтовку наперевес. Его племянник Андрей, а следом и сын Василь ушли глянуть, что за волчонок воет неподалёку. Ругаясь на молодых он даже несколько раз окликнул их. Чей-то голос, вроде похожий на Андрея ответил нечто похожее на «Сейчас», но это сейчас уже длилось пол часа.
- Да что за черти, - бросил на кучу земли лопату дядя Митя, - сами постреляли сами и зарывайте своих… - дядя Митя остановился, глянув на трупы. А трупов было много.
Поняв, что одному ему не справиться, он направился в лес за молодыми.
- Вы черти! Да вас что, черти побрали там!? Иди работай!
В ответ послышалось жуткое молчание и потом снова глухой вой волчонка…
- Ну щенок, я тебя пристрелю, - уверенно пошёл на вой дядя Митя…
Пробираясь как телёнок сквозь вишняк да кусты, полицай вышел на поляну, где кроме сухих коряг росли разве что молодые побеги стоящие по пояс.
- Эй, дети, вы где? – позвал молодых полицай и услышал то ли плачь, то ли стон прямо из дуба.
- Та шо за чертовщина, - растерялся полицай, - Андрей… Вася…
Медленно он начал приближаться к погибшему дереву.
Полицай обошёл дуб и замер как вкопанный.
- Ося… ты… да не… Ты тут что делаешь? Да по тебе мамка извелась, - облегчённо вздохнул он, и даже обрадовался.
- Это ты тут выл? – рассмеялся полицай, - а ребята пошли волчонка искать, да заблудились видать. От здорово. Цуцыка тебе принесут. Идём, я тебя к мамке отведу, - протянул он руку мальчику.
Ося не шелохнулся, но поднял глаза… Полицай на мгновение замер. Кто-то положил ему руку на плечё.
- Ты!? – обернулся полицай.
Сзади стоял снайпер…
…Расстрельная яма была не большая. Снайпер было не хотел чтобы мальчик видел её, но потом отпустил его плечё и Ося машинально пошёл вдоль ямы, прямо по насыпи…
Он ничего не говорил, только шёл, буквально бежал, качал головой и вдруг остановился, упав на колени…
Снайпер, когда поравнялся с мальчиком, увидел что он не плачет, а тупо смотрит в одну точку… В яму, где чуть присыпанный мокрой землёй лежал старенький простреленный футляр…
- Моя басойля, - прошептал Ося, как будто боясь кого-то разбудить…
ЭПИЛОГ
Семьдесят лет спустя…
Филипп Дмитриевич был уважаем среди киевских националистов. Сказать, что он чем-то отличился в борьбе за независимость Украины было нельзя. Собственно как «борец» он нарисовался уже в 1991 году, на первых митингах, едва были подняты сине-жёлтые флаги. Любил выступать перед публикой, перед школьниками, просто на собраниях по праздникам, а на каждую очередную годовщину создания УПА даже маршировал в колонне бывших вояк. Хотя, на его мундире не было боевых наград. Больше значки купленные тут же в Киеве, на Майдане, где лотошники в своё время массово их продавали. Да и мундир он носил не свой…
Осиротев в войну, он как то пережил немцев, выучился, был комсомольцем, коммунистом, даже парторгом на одном небольшом заводе. В армию его не взяли, но почему Филипп Дмитриевич молчал. Да это и не интересно. 24 августа 1991 года уже пенсионером, он за одну ночь превратился в националиста. Как будто оборотень в полнолуние.
Вообще он захлёбываясь рассказывал про своего отца и братьев, которые пали в боях за «вільну Україну», прямо тут, под Киевом…
В эту ночь, 29 сентября он не спал. Больше ходил из комнаты в комнату, что-то вспоминая.
Обернулся к окну пристально вглядываясь в тёмный двор, где ветер завывал, срывая со старого клёна ещё и не жёлтые листья. Дождь барабанил по стёклам… Погас свет. Филипп Дмитриевич выругался и зажёг свечу стоящую на старой, ещё довоенной тумбочке, в подсвечнике доставшемся от старых хозяев… И вдруг ощутил, какой-то странный, зловещий холод... Пар пошёл изо рта, а слух сдавила тишина, кинувшая в дрожь...
- Привет, Филя, - услышал он сзади детский голос, который не слышал уже семьдесят лет.
Филипп Дмитриевич обернулся. Душа сорвалась в ноги, а голова закружилась. Он упал в кресло стоящее тут же…
- Ты как сюда вошёл? – спросил он мальчика, отгоняя от себя все мысли о невозможном.
- Да это я, я, Ося. Ты меня не узнал? – посмотрел мальчик на старика и улыбнулся.
- Ты постарел.
- Вы наверное меня разыгрываете? – ответил старик, как будто вспомнив , - точно разыгрываете, шпана эдакая. Что, коммунисты заплатили? А? Я от сейчас как… - он хотел было встать и потянуться к телефону, но Ося покружил головой.
- Филя, это же я, ты мне не веришь? Мы раньше жили в этой квартире. Ты дружил со мной. Вы были бедные, у тебя мамки не было, а батька твой пил постоянно. Ты одёжку даже мою носил, которую тебе моя мама отдавала, и кушал у нас… А потом, в сорок первом…
- Нет… Нет… - узнал Филипп Дмитриевич, - тебя не может быть… Тебя нет… Вы все давно сгнили на старой просеке, которая уже и лесом поросла…
- А ты зачем тогда так? – с укором глянул Ося.
- Да малый я был… - ответил старик, - разве же я знал? Я же не знал… Ты же знаешь, что я не… Ну прости… Зачем ты пришёл?
Ося улыбнулся и посмотрел вокруг, окинув взглядом комнату.
- Хорошо дома…
- Да, - ответил старик.
- Особенно когда дом твой, - ответил Ося.
- Ты потревожил нас, вот мы и пришли.
- Вас? – переспросил Филипп Дмитриевич.
Мальчик в ответ тяжело вздохнул.
- Ты знаешь, Филя, а я ведь не держу на тебя зла. Я просто хотел тебя увидеть, потому что ты был моим другом. Всё-таки семьдесят лет я не был дома, - Ося посмотрел в глаза Филе и как-то печально улыбнулся.
- Я погиб вместе со всеми. Машина, на которой нас везли, слетела в кювет из-за того, что у неё лопнуло колесо. Я сильно ударился и потерял сознание… Я даже считал себя живым одно время, пока не увидел себя в той самой расстрельной яме и свою басойлю… Меня просто добил твой отец, Филя…
- Зачем ты обманываешь людей? – глянул мальчик на старика, - зачем ты рассказываешь, что твой отец воевал за Украину, что его красные партизаны убили?
- А что говорить? - старик опустил глаза.
- Правду.
- Правду?
- Ну да, ведь он мою маму убил, и Яшу, и всех тех людей…
Ося на мгновение замолчал.
- Это мы убили его тогда.
- Кто вы? – не понял старик.
- Мы… но мы не партизаны…
- А кто же вы?
- Я теперь диббук. Страж. Мы стражи. Вы нас называете по-разному, но это и не имеет значения. Все несправедливо убитые здесь и остаются. Злые. Добрые. Хорошие и плохие. Те, кто не может найти успокоения. И мы блукаем в этом мире не зная сна, холода, голода. Даже время для нас течёт по-другому. Один час может показаться днём, а день часом. Мы видим то что мы хотим видеть, а вы, при нашем появлении можете видеть лишь то, что мы вам разрешаем... Хотя, ты знаешь, привыкаешь и к этому… И мы тут живём до тех пор, пока не восторжествует справедливость касательно последнего из нас... Мы ищем своих убийц, чтобы призвать их к ответу. Но нас так же гнетёт ложь о наших убийцах. И когда она вновь начинает торжествовать, то мы снова появляемся. Почему? Потому что прославляющий зло сам становится этим злом. А воспевающий упыря**** – сам становится этим самым упырём. Хотя вы не замечаете этого…
Филипп Дмитриевич что-то хотел возразить, но онемел, увидев, что вокруг уже другая
