других любви, так как из несвободы любви возникнуть не может.
3. "Когда появилось мудрствование, возникло и великое лицемерие". Когда человеку говорят, что он должен делать то-то и то-то, быть таким-то, чувствовать то, что необходимо (напри-мер, скорбь на похоронах, радость на торжественных мероприя-тиях), это вызывает его явный или неявный протест. Он начинает лицедействовать, врать и притворяться (изображать из себя "верного слугу"). Аналогично, когда человеку ставят завышенную планку, он отчаивается. Отчаяние отравляет его душу, и в итоге такой человек начинает отравлять окружающий мир. Начинается все с пессимистических мыслей о том, что люди – совсем не ра-зумные, а очень даже глупые и беспомощные существа, вредя-щие сами себе, более того, существа мерзкие и злые, неспособ-ные на подлинную любовь и бескорыстное добро. Пессимизм переходит в безразличие ко всему окружающему, в отрицание ценности жизни, то есть нигилизм. Отсюда – рукой подать до то-тального эгоизма и преступлений, равно как и до самоубийства. Вот почему Дао не приемлет слишком строгий путь нравственно-сти: возможно, что сама навязчивая нравственность является причиной еще большей безнравственности людей. Действи-тельно, в сфере нравственности очень сложно проследить ту ме-ру количества, которая предопределяет переход от одного каче-ства (добро) к другому (зло). Человек, пытающийся раз и навсе-гда точно сформулировать некоторое нравственное правило, рискует оказаться попросту "мудрствующим лицемером", посто-янно твердящим другим людям о том, как им следует себя вести, и забывая о том, что и самому неплохо было бы перейти в вопро-се нравственности от теории к практике.
19.
Когда будут устранены мудрствование и ученость, тогда народ будет счастливее во сто крат; когда будут устранены "че-ловеколюбие" и "справедливость", тогда народ возвратится к сыновней почтительности и отцовской любви; когда будут уничтожены хитрость и нажива, тогда исчезнут воры и разбой-ники. Все эти три вещи [происходят] от недостатка знаний. По-этому нужно указывать людям, что они должны быть простыми и скромными, уменьшать личные [желания] и освободиться от страстей.
Комментарий:
1. Изложенные в этом тексте мысли полностью дублируют ранее высказанные.
"Когда будут устранены мудрствование и ученость, тогда народ будет счастливее во сто крат" – см. текст №3 (п. 5 ком.),
"…когда будут устранены "человеколюбие" и "справед-ливость", тогда народ возвратится к сыновней почтительно-сти и отцовской любви" – см. тексты №5, 18,
"…когда будут уничтожены хитрость и нажива, тогда исчезнут воры и разбойники" – см. текст №3 (п. 2 ком.), текст №1 (п. 6 ком.).
2. "…когда будут устранены "человеколюбие" и "справед-ливость", тогда народ возвратится к сыновней почтительно-сти и отцовской любви" – как верно отмечал китайский импера-тор Сюань-цзун, в этих сроках автор требует перестать беспоко-иться о человечности и справедливости, но вовсе не отвергает эти моральные принципы.
3. У В.В. Малявина строки "нужно указывать людям, что они должны быть простыми и скромными" имеют другой смы-словой оттенок: "Будь безыскусен, храни первозданную цель-ность". Здесь проглядывается намек на негативные последствия специализации труда. Если человек искусен в чем-то одном, то он добьется в этом больших успехов, но не потеряет ли он себя как цельную личность? Общество, практикующее специализа-цию труда, может многое выиграть материально, но станут ли его члены счастливее? Любой работник, задумавшись о зна-чимости своей работы для общественного блага, вероятно, най-дет в ней хотя бы небольшую пользу. Но смутное чувство, будто он занимается чем-то неправильным, не существенным, в об-щем, не тем, чем хотелось бы, не станет от этого меньше, если работа его монотонна и скучна, и сводится к повторению изо дня в день однообразных действий. Между тем, такая однооб-разность – первейшее следствие специализации труда, лишаю-щей человека творческого начала. Второе следствие – зарож-дающая одномерность мышления, неспособность принять или хотя бы просто понять мировоззрение человека другой профес-сии.
20.
Когда будет уничтожена ученость, тогда не будет и пе-чали. Как ничтожна разница между обещанием и лестью, и как велика разница между добром и злом! Надо избегать того, чего люди боятся. О! Как хаотичен [мир], где все еще не установлен порядок. Все люди радостны, как будто присутствуют на торже-ственном угощении или празднуют наступление весны. Только я один спокоен и не выставляю себя на свет. Я подобен ребен-ку, который не явился в мир. О! Я несусь! Кажется нет места, где мог бы я остановиться. Все люди полны желаний, только я один подобен тому, кто отказался от всего. Я сердце глупого челове-ка. О, как оно пусто! Все люди полны света, только я один по-добен тому, кто погружен во мрак. Все люди пытливы, только я один равнодушен. Я подобен тому, кто несется в мирском про-сторе и не знает, где ему остановиться. Все люди проявляют свою способность, и только я один похож на глупого и низкого. Только я один отличаюсь от других тем, что вижу основу в еде.
Комментарий:
1. "Когда будет уничтожена ученость, тогда не будет и печали". Это предложение может иметь несколько смыслов:
А) См. текст №3 (п. 5 ком.).
Б) В другом переводе "ученость" заменена "верно-стью вещам", что образует новый смысл фразы, также прекрас-но согласующийся с общей идеей "Дао дэ цзин" - см. текст №2 (п.6 ком.).
В) Наконец, в англоязычной версии "Дао дэ цзин" в пе-реводе Стивена Митчелла названные строчки выглядят так: "Пре-крати беспрестанно думать, и таким образом положи конец своим проблемам" (см. п. 3 ком. к тексту №56, п. 1 ком. к тексту №4).
Отметим, комментируемая фраза вовсе не говорит об устранении всякого знания или культе незнания. Рассматривае-мому трактату вторят индуистские Упанишады, напоминающие нам о том, что следует лишь приобрести одно знание особого рода, и тогда все обыденное знание станет уже не нужным: "В слепую тьму вступают те, которые чтят незнание. Словно еще в большую тьму – те, которые наслаждались в знании".
2. "Как ничтожна разница между обещанием и лестью, и как велика разница между добром и злом!". Одно дело – гово-рить о добре, другое дело – совершать его. Человек, постоянно стремящийся к чему-либо, загоняет себя в тупик (см. текст №1, пп.3,5,6 ком.), и в итоге может прийти в отчаяние (см. текст №18, п. 3 ком.). Поэтому Дао заключается не в постоянном стремлении к добру, а в отрицании добра и зла (мы можем возвести мысль о том, что между добром и злом нет никакой разницы (см. текст №2) в ранг очередной сухой концепции, и тем самым обесценить ее, сделать ее безжизненной, поэтому автор дан-ного трактата играет на противоречиях, говоря теперь уже об огромной разнице между добром и злом). В переводе А. Кув-шинова этот путь Дао выражается следующим образом: "Пыта-ясь оказать добро другим, мы причиняем им зло, разве не сто-ит нам отказаться от этого?". У Юй Кана читаем: "Хвалить ли, хулить, — не одно ли и то же? Что зло, что добро, — уж так ли несхожи?".
3. "Надо избегать того, чего люди боятся". Вероятно, имеется в виду, что нужно бороться с самими источниками че-ловеческих страхов, находящимися внутри человека, вместо того, чтобы устранять их внешние "поводы". Это и называется "перестать стремиться оказать добро другим". Если вы действи-тельно хотите сделать кому-то добро, то попытайтесь помочь этому человеку изменить его внутренний мир. Но будьте осто-рожны – это не должно перерасти в гнетущее нравоучение!
В переводе А. Кувшинова рассматриваемая фраза выгля-дит так: "То, чего страшатся люди, чего они не могут не боять-ся, так это оказаться в одиночестве, оставленным всеми, но никому не миновать этого!". Итак, мы должны преодолеть свою неполноценность, освободившись от страхов. Сделать это можно, только приняв их, осознав, что причины страха "не миновать" (см. текст №2 (п.2 ком.), 7). Тогда нам уже не нужна будет ни уче-ность, ни верность вещам.
4. "О, как оно пусто!" – см. тексты №4, 11.
5. "О! Я несусь! Кажется нет места, где мог бы я оста-новиться. Все люди полны желаний, только я один подобен тому, кто отказался от всего". Рассказчик отказался от накоп-ления вещей и выбрал "ориентацию на бытие" (см. тексты №2, 10(п. 6 ком)).
6. "Все люди пытливы, только я один равнодушен". Сча-стье не в количестве знаний (см. текст №3, п. 5 ком.). Напротив, тот, кто стремиться много знать, часто движим чувством неуверенности в себе, боязнью прослыть глупцом. Тот, кто стремится не к количеству, а к качеству знаний, должен осознать лишь одно, но сделать это всем сердцем. Тогда он может и назы-вать себя равнодушным, но в переводе Юй Кана выбрано другое слово – безмятежность…
7. "Только я один отличаюсь от других тем, что вижу основу в еде". Эта мысль уже обсуждалась в текстах №3 (п. 3 ком.) и №12 (п. 3 ком.), когда обсуждался символ "живота" как центра духовной энергии человека. Иными словами, "видеть основу в еде" значит видеть ее в своем внутреннем психическом мире. Здесь также имеется намек на отсутствие необходимо-сти следовать строгой нравственности (см. тексты №1, 18). Так Дао критикует не только современное потребительское об-щество, но и традиционные религиозные ценности. Дзэн-буддизм во многом перенял даосскую философию (которая, в свою очередь, ранее вобрала в себя лучшее из буддизма), по-этому можно привести в пример одну дзэнскую притчу на этот счет: "Некто спросил мастера дзэн, в чем суть его духовной прак-тики. Тот ответил: Когда я хочу есть – я ем. Когда хочу спать - я сплю". Может показаться, что этот мастер не делает ничего особенного, однако именно те, кто жаждет чего-то особенного, как правило, и является эгоистом. В действительности же этот мастер делает очень многое. В продолжении притчи он говорит: "Когда вы едите, то вы делаете тысячу и одну вещь: вы думаете, мечтаете, воображаете, вспоминаете. Вы не только едите. Когда я ем, то я просто ем: тогда существует только еда и ничего боль-ше". Таким образом, сосредоточенность на еде служит, с од-ной стороны, способом самодисциплины, а с другой – позволяет не упускать чувственную полноту жизни.
8. В целом комментируемый текст сводится к противопос-тавлению совершенномудрого обычным людям. В связи с этим хотелось бы отметить замечания, встречающиеся в литературе по этому поводу. Даосский мудрец может казаться со стороны со-всем обычным, даже неприметным, вероятно скромным челове-ком, ибо он все превозмогает и не стремиться выделиться. Но в то же время он как будто "не от мира сего", и потому может по-казаться то ли сумасшедшим, то ли просто оригинальным чело-веком. Он живет своей собственной жизнью, своим исключи-тельным взглядом на мир. Он живет богатством своего внутрен-него мира, что позволяет ему ощущать свою жизнь как жизнь та-ковую; и так он всецело погружен в жизнь. В согласии с принци-пом недеяния в даосском трактате "Гуань Инь-цзы" утверждает-ся: в том, что мудрый говорит, делает и мыслит, он не отличается от обыкновенных людей, а в том,
