травинки. Свое извивающееся чудо они обступили кругом, обернув к нему длани и прикрыв глаза.
Поодиночке сидят медитирующие, восстанавливают магические силы или работают со знаниями. На полене сидят парень с гитарой и рыжеволосая девушка с компактным планшетом. Слышится гулкий звук струны, монотонно повторяющийся, словно бракованный, Баюн, опускается сознанием на дно глубины звучания. Если же глянуть на экран планшета – сразу станет ясно, что Алиса тренируется не меньше остальных; в измененном состоянии, она стремительно поддерживает выполнение множества операций. На звуковой дорожке препарируется та самая нота, которую извлекает Баюн – Алиса конвертирует магию звука в оцифрованный формат.
Леший хлопнул в ладони; прозвучало, будто сшиблись две доски.
– Рассаживайтесь полукругом, дорогие мои.
Бронислав и Олег наблюдают из-за спины старца. В прошлом году бракованных было меньше, с лихвой обошлись одним рядом бревен, разложенных в виде серпа. Сейчас ученики сидят плотно друг к дружке, и серп значительно вырос. Снова нашлись умники, оседлавшие низовые ветви близрастущих деревьев, – экие зрители бельэтажа, – Леший попросил их спуститься. Ворон хмыкнул; прошлой весной он был в их числе, сильно возмущался, вынужденный сесть на бревно рядом с Брониславом, которого в клане не сторонилась только Настя… Трогательные воспоминания теплом отозвались в пернатой груди.
Буроокий юноша догадался, что пришла пора «Молвить слово». Догадку разделил и Олег, шепнул на ухо:
– Как думаешь, мы теперь сможем услышать то «слово», или что там вместо него?
Юноша неуверенно двинул плечами, тихонько, чтобы не скинуть друга.
«– Ну что ж. Буду слово молвить, – сказал в тот день Леший.
– Что, всего одно? – ехидно подтрунил Олег, косясь на приятелей».
Теперь оборотень понимал, до чего был близок к истине.
* * *
Среди своих, даже самые отчужденные представители клана проявляют дружелюбность. Рассаживаясь на бревнах по велению учителя, бракованные обмениваются веселыми репликами, усевшись, продолжают шушукаться. Один начал катать на ладони две небольшие огненные сферы, – словно шары здоровья, – на него шутливо поругались и он смущенно затушил огоньки, а прозрачные стенки растворились в воздухе.
– Ну что ж. Много времени вы скоротали за думами об истоках того, что стряслось полувеком ранее. По крупицам собирали правду из приданий, известных по ныне. Пришла пора вам увидеть былое. Настал черед слово молвить…
В наступившем затишье все еще чувствуется оживление, слушатели, отвлеченные посторонними мыслями, не смогли сразу настроиться на повествование. Но когда губы старца пошевелись, произнося нечто неслышимое – сказанное проникло в сознание учеников, разом погрузив собравшихся в глубокий транс. Люди застыли с остекленевшими взорами, будто не дыша, будто лесная поляна вмиг опустела.
Опекуны не стали исключением. Последним, что уловило восприятие Бронислава, был сорвавшийся с ветки желудь.
* * *
Перед глазами предстала картина былого времени, столь подлинная, что каждый ощутил себя человеком ушедшей эпохи, напрочь забыв о причастности к другой жизни. Стало отчетливо ясно, что на дворе четырнадцатый год двадцать первого века. Ощущения передают озноб от промозглого осеннего ветра, надоевшего, как и весь этот дождливый сезон, где неделями не видно солнца. Прежде не было таких удручающих осеней, но что-то с погодой явно не то: толи геомагнитные полюса решили погостить друг у друга, толи говор об испытаниях метеорологического оружия – правда, толи вспышки на солнце играют с давлением, укладывая здоровых в постель, больных – в госпитали, а подчас – и в могилу. А может все и сразу.
Погода давно перестала радовать и тех, кто хорохорился, мол, распогодится. С делами и успехами, в работе и семье – все так же удручающе. Положительные перспективы отчаянно ожидались год назад, но нынешнее существование сродни выживанию назло судьбе. И так у всех. Не найти сейчас людей, довольных жизнью без весомого «но»: есть либо совсем уставшие, либо постепенно устающие Сизифы. Вторые неуклонно пополняют ряды первых. Почему то дела потеряли способность возвращать вложенную энергию – радовать результатами, отдачей. Люди перестают считать сие «испытаниями свыше», все больше склоняясь к тенденции угасания. В душах копится обида на несбыточность надежд, на безрадостный быт, на беспросветное непонимание того, что нужно сделать, дабы испытать хоть толику счастья. Работа держит в напряжении, друзья внезапно становятся, – даже не врагами, – просто равнодушными, безразличными. Каждый остается сам по себе и постепенно внутренний мир заволакивает плотная мгла.
Внешний мир добивает психику человека. Новости кружат над человеком подобно рою рассвирепевших ос: принятие законов о платном обучении в школах и платном лечении в больницах (при том, что фактически они вовсе не бесплатны), рынок юридических прав, узаконенное мошенничество банков, политическая проституция, лицемерие правительства, наглая ложь СМИ, культивация отупления телевидением и радиостанциями, налоговые поборники, «попрошайкин бизнес» во всех пешеходных переходах, зажравшиеся за счет бедствующего населения чинуши-клиптоманы, расхищение госбютжета, бесплатные должности, массовые увольнения и безработица, безмерная жадность в тарификации ЖКХ, повсеместное торговое жульничество, рекламные объявления с полуголыми девахами на всех уровнях видимости, захламляющий подсознание маркетинг, продажа тухлых продуктов питания, автомобильное заполонение дорог, перенаселение домов, ядовитый воздух. От обилия правды и неправды голова человека превращается в осиное гнездо.
Поводок все укорачивается на горле, заставляя судорожно глотать воздух и приучая перебиваться подачками, раз за разом все более скромными. Разрозненные и запутанные люди по всему миру стиснули зубы и сжали кулаки, ожидая ясности происходящего, но лишь приближаясь к точке кипения. Обычно, в такой ситуации, правительство утраивало какую-нибудь показательную расправу, чтобы «спустить пар» толпы. Но почему-то карательные мероприятия не увенчались должным успехом – ум человека шагнул вперед со времен средневековья, и теперь недостаточно было зрелища исполнения приговора, нужен был результат – качественное улучшение ситуации. Но на плаху, как всегда, шли не те. «Те» – приговаривали.
Люди продолжали недоумевать, почему жизнь награждает лишь крохами за непосильный труд, почему соплеменники перегрызают друг другу глотки. В ответ лишь говорили, что во все времена было так. Но это не было правдой, и уж точно не успокаивало. Общество не стояло на месте: всего пару столетий назад было введено бесплатное образование для всех (ныне этот проект по-тихому сворачивается), окончательно отменено расовое и крепостное рабство (восстанавливаемое кредитной системой, предусмотренной для всех слоев населения), и людей всех уголков планеты связала информационная паутина (на которую все увереннее ложится загребущая рука цензоров-монополистов). Человечество поумнело благодаря этим прорывам, сердца загорелись идеями равноправия, просветления, свободы. Но, не видя желаемого вокруг себя, человеческая душа пропитывалась черной злобой, порождая физиологические изменения.
С точки зрения психологии, человек стал запираться в ракушке, выставляя заслон от внешнего мира. Хорошо способствовали этому технологические гаджеты, помогающие сфокусировать внимание на прямоугольнике с диагональю в несколько дюймов, чтобы уйти из реальности, представляя себя в уединении, будучи в толпе. Ценность девайсов, притупляющих восприятие внешнего мира и сокращающие участие в собственной жизни, была фантастической. Так же, как насытиться или облегчиться, каждый помнил об уровне заряда батареи. Вытесняя происходящее вокруг вымышленными кинематографическими историями и играми, психика подсознательно предприняла попытки защититься, обрубая вовлеченность в действительность, и вместе с этим, снижая ответственность за причастность к событиям. Попытка обособиться не сводила внешние раздражители к нулю: ракушки, стукаясь друг об дружку, трещали и скрежетали, накапливая свирепство внутри.
На уровне физиологии, организм человека, длительный период подверженный стрессам, – когда депрессия и критические недосыпы стали нормой, – начал вырабатывать соответствующие нейрохимические реакции. Адаптация проявилась во много крат увеличенным производством адреналина гипертрофированными надпочечниками. Устав от состояния апатии, организм начал провоцировать внутри себя гормональные взрывы, вздувая зобы из щитовидных желез, делая естественными систематические истерики и вспышки неконтролируемой злости. Взрывной механизм мог сработать в любой момент, когда на чашу весов раздражимости падала последняя капля.
Остается неизвестным, что послужило запуску цепной реакции, но в 2014 году ознаменовалась катастрофа мирового масштаба, названная людским бешенством. В слабозаселенных пунктах статистика заражения выявляла двоих бешеных на каждые пять человек. В городах она составляла четыре к пяти. Инкубационный период мог проходить долго, вынашиваясь в человеке и сталкиваясь с защитными механизмами психики и организма. Но недуг, словно мутация, был необратим, потому как мутации подвергалась не только физиология, но и система моральных ценностей. Переломный момент проходил скоротечно и начинался во взгляде зараженного, словно с души срывали занавес, являя аффективное состояние.
Взгляд, который видно в глазах человека. Четко констатирующий, что этот человек больше не зрит перед собой реальность, словно смотрит фильм и заменяет в нем актера. Снимая с себя обвинения за осознанность деяний, этот человек без сомнения делает то, что от него требует некий криминальный сценарий, ощущаемый лишь им. Он не будет винить себя, потому что объективно не в силах продолжать сдерживать лютую злость. Злобу, в которой виноват проклятый беспощадный мир и все гребаные людишки, презревшие все доброе, а значит недостойные жить.
Для заражения бешенством не было деления ни по половому признаку, ни по возрастному, ни по какому-либо иному. Зараженные, с той же непривередливостью, не испытывали снисхождения к своим жертвам. Давка в общественном транспорте, пробки на дорогах, очереди в магазинах, косой взгляд, или показавшийся таковым – оборачивались массовыми побоищами, кровавыми, ожесточенными, до смерти. Один бешеный провоцировал апофеоз болезни множества зараженных. Состояние аффекта снимало блоки физического лимита, одаривая безумцев колоссальной выносливостью. Попытки усмирить бешеного становились худшей тактикой, лишь раздували пожар в груди и голове существа, которое, не дорожа жизнью, бросалось на пули полицейских, и частенько добиралось до врага, чтобы с упоением выдавить глаза жертвы и вырвать трепещущий в крике ужаса язык. Бешеные не плакали даже от слезоточивого газа, рвали друг друга на куски, но сплочались против тех, кто выступал на них с оружием. Группы вооруженных сил доводили бешеных до осатанелости, словно в
